Miroir, miroir, dis-moi...

Люси улыбнулась. Еще не до конца проснувшись, она лежала, купаясь в утренней неге. Солнце щекотало ее веки и рисовало радужные картинки на их нежной коже. Люси открыла глаза, тут же зажмурилась и улыбнулась шире. Замерла на мгновение, прислушиваясь к мерному сопению спящего к ней спиной Ренфилда. Осторожно, на ощупь, протянула к нему руку, легко коснулась плеча. Провела подушечками пальцев по теплой коже, снова замерла и медленно открыла глаза. Он так близко… Но Люси хотелось быть еще ближе. Она придвинулась к Ренфилду, приподнялась на локте и стала рассматривать его. Лохматый затылок, шея, веснушки на плечах и спине, небольшой шрам возле правой лопатки… Люси захотелось поцеловать его. Она провела кончиком пальца по белому рубцу, немного помедлила, и коснулась его губами. В груди защекотало от нежности. Люси улыбнулась, прижалась щекой к спине Ренфилда и обняла его. Было что-то правильное и естественное в том, чтобы вот так лежать ясным ранним утром, слушая, как бьется сердце близкого человека, и не помня о том, как вы оба оказались здесь. В этой комнате, в этом замке, в этом мире… Ренфилд резко открыл глаза, и солнце ослепило его. Он зажмурился, боясь пошевелиться. Люси, эта ночь, утро… неужели все это принадлежит ему? Сомнения были такими обычными для него, и в то же время казались немного чужими и наигранными. Дурная привычка. Горький опыт несбывшихся надежд. Ренфилд осторожно открыл глаза и провел ладонью по простыне. — Привет, — тихо сказал он, не поворачивая головы. — Доброе утро, — прошептала Люси, укладываясь обратно на подушку. Ренфилд хотел запротестовать — ему было так приятно чувствовать тепло ее тела — но, перевернувшись, передумал. Ее улыбка, предназначенная ему одному, дарила не менее приятные ощущения. — Да… доброе, — Ренфилд улыбнулся в ответ, разглядывая лицо Люси. Немного помедлив, он коснулся кончиками пальцев ее щеки. Затем придвинулся ближе и поцеловал ее в уголок рта, чувствуя, как от нежности кружится голова. — Даже очень доброе, — промурлыкала Люси, довольно жмурясь и обнимая Ренфилда. Совершенно не хотелось вставать с кровати, куда-то идти, что-то делать… Это утро принадлежит им одним. А сколько впереди таких же сладких пробуждений? Подумав об этом, Люси затаила дыхание и обняла Ренфилда крепче. Счастье и легкость переполняли ее. А Ренфилду казалось, что он завис где-то между небом и землей. Момент тишины, спокойствия и любви казался ему маленьким островом, куда он попал почти случайно. И в скором времени придется уйти отсюда. Но он не хотел уходить… Люси слегка отстранилась и посмотрела Ренфилду в глаза. О чем он думает? Нет, это глупый вопрос, она не станет… — О чем ты думаешь? — О тебе, — он смотрел на нее, не моргая и не улыбаясь. — Обо мне? — Люси тихо рассмеялась. — Я здесь, чего обо мне думать? — Ты говоришь… — …глупости, я знаю! — она снова рассмеялась, а потом тихо-тихо зашептала Ренфилду в губы. — Мне так хорошо, так хорошо… Он ничего не ответил, только закрыл глаза, обнял ее лицо ладонью и поцеловал. Еще немного сонные, сладкие губы, покрытые тонким слоем ласковых, оживляющих слов… «Хорошо, так хорошо…» Люси наслаждалась его поцелуями. Их хрупкая нежность окружала ее причудливым сплетением тонких прозрачных нитей, образуя сверкающий на солнце хрустальный кокон. Одно неверное движение — и она может разбить его. Ей не хотелось. Ей нравилось быть внутри этого кокона, он дарил странное ощущение защищенности. Ренфилд замер на мгновение и снова посмотрел на Люси. Она открыла глаза, молча спрашивая, зачем он остановился, и во взгляде ее читалась почти детская обида. Это позабавило Ренфилда, страхи на какой-то миг совсем испарились, и он едва слышно рассмеялся. Люси вспыхнула, набрала воздуха в легкие, открыла рот, чтобы что-то сказать, но шумно выдохнула и тоже тихо рассмеялась. Перевернувшись на живот, она спрятала лицо в подушку. Через секунду передумала, и забралась под эту подушку головой. — Всё, — заявила Люси. — Не вылезу отсюда теперь. Ты плохой, ты дразнишься. — Я? — удивился Ренфилд, улыбаясь ее оголенным плечам. — Ты, ты. И не отрицай! — Не буду, — он коснулся ее плеч ладонью, слегка отодвинул одеяло вниз, и указательным пальцем нарисовал на спине солнышко. Люси замерла на мгновение, чуть сведя лопатки. Потом резко откинула подушку, и, изображая крайнюю степень возмущения, сердито посмотрела на Ренфилда. Он не убирал ладонь с ее спины, спускаясь все ниже и ниже, и это мешало сосредоточиться. — Не будешь отрицать? — спросила она наконец. — Значит, признаешь, что дразнишься? Ренфилд смотрел на нее молча, чуть насмешливо улыбаясь, но как только их глаза встретились, она застыла, завороженная его взглядом. Гипнотизирующее, влекущее, разрешенное желание. Люси медленно выдохнула, закрыла глаза и немного отстранилась. — Чур, я первая в душ, — спустя мгновение выпалила она, и села спиной к Ренфилду. Ничем не прикрывшись, она решительно поднялась и, не оборачиваясь, ушла в ванную комнату. И только там выдохнула и прижала ладони к пылающим щекам. Ну что за ребячество? Зачем она сбежала? Ну что за бесстыдство? Не могла рубашку накинуть… Люси тихо простонала и посмотрела на себя в зеркало. Отражавшаяся там девушка светилась и лукаво улыбалась. Замечательное, чудесное, очень доброе утро! Люси тихо рассмеялась и включила воду. «Хорошо, так хорошо…» Ренфилд уронил голову на подушку и принялся разглядывать потолок. Потолок показывал ему изображение обнаженной спины Люси. Ренфилд закрыл глаза. Внутренняя сторона век давала то же самое кино. Ренфилд тяжко вздохнул, перевернулся на живот и обнял подушку. Подумав, перебрался на ту половину кровати, где спала Люси, и обнял ее подушку. Нет, так еще хуже. Он сел в кровати, мрачно уставившись в стену. Стена нагло ухмыльнулась и вдруг тоже показала Люси. Обнаженные плечи, спина, плавная линия бедер… Кажется, он сошел с ума. Немножко. Совсем чуть-чуть. Коварная, наглая, беспощадная девчонка! Ренфилд улыбнулся, проведя рукой по волосам. Нежная, искренняя, ласковая, теплая-теплая. Его. — Моя, — неслышно, одними губами произнес он, снова улыбнулся и закрыл глаза. Голова шла кругом, переполнявшие его чувства к Люси и к этому чудесному утру не давали сосредоточиться на мрачных мыслях. Смутная и такая родная тревога отступала под натиском солнечных лучей, воспоминаний о нежных поцелуях и предвкушения… Ренфилд услышал звук открывающейся двери и открыл глаза. Из ванной комнаты вышла Люси. Закутанная в белый махровый халат, она на ходу вытирала волосы полотенцем и выглядела так притягательно уютно, что Ренфилду захотелось сгрести ее в объятия и не отпускать. — Привет, — только и сказал он, оставаясь сидеть. — Давно не виделись, — улыбнулась Люси, подойдя к кровати. — Целых… — Ренфилд посмотрел на часы, — двадцать минут. — Ты засекал? — Люси округлила глаза и тихо рассмеялась. — Да, — серьезно кивнул Ренфилд. Она не поняла — шутит он или нет, и вдруг смутилась, снова чувствуя волнение в груди и в кончиках пальцев от его взгляда. — Тебе явно нечем заняться, — улыбнулась она, кидая в него полотенцем. — Я есть хочу, пойдем грабить кухню. Он поймал полотенце и повесил его себе на шею. — Грабить? — Ага, — весело кивнула Люси. — Меня Мина научила. — Интересно… — Очень! Ну, ты иди в душ, а я пока подумаю, что надеть, — она открыла дверцу шкафа и отвернулась от Ренфилда. — Налет на кухню требует специального костюма. — Все так серьезно? — Ренфилд встал с кровати и сделал шаг к Люси. И еще шаг. И еще. — Конечно! А ты как думал? — Она слегка повернула голову и краем глаза заметила его приближение. Сердце заколотилось быстрей. Да что же это такое? Она с преувеличенным вниманием принялась разглядывать одежду в шкафу. Ей даже показалось, что она зарылась головой во все эти тряпки, лишь бы не оборачиваться, не смотреть, не чувствовать позади себя мужчину, который… который… Мысли совсем спутались, и Люси приложила ладонь ко лбу, будто это могло чем-то помочь. В тот же момент Ренфилд коснулся пальцами ее шеи. Люси замерла, не решаясь пошевелиться. Кажется, она даже забыла, как дышать. Ей хотелось обернуться и обнять Ренфилда, но еще больше ей хотелось продлить этот миг сладкого напряжения и предвкушения. — Ну раз требует… — тихо произнес Ренфилд. — Тогда одевайся. Когда она обернулась, его уже не было в комнате. Люси шумно выдохнула и плюхнулась на кровать. Посмотрела в потолок. Показалось, что он ей нагло и недвусмысленно ухмыляется. Она весело фыркнула, вскочила и принялась собирать разбросанные накануне вещи. Люси улыбалась им, словно старым знакомым, которым известна ее тайна. Их с Ренфилдом тайна. Она отметила, что брюки он забрал с собой, а, подняв его рубашку, подумала, что ей ужасно хочется ее надеть. — Почему нет? — спросила Люси сама у себя, расплываясь в улыбке. Когда Ренфилд вышел из ванной комнаты, Люси стояла у зеркала, расчесывая волосы. На ней больше не было уютного халата. Теперь она была одета в рубашку. Его рубашку. Ренфилд тихо сглотнул. Вдохнул поглубже и подошел к Люси. Она делала вид, будто его приближение абсолютно ее не волнует, и безмятежно проводила щеткой по высушенным волосам. Ренфилд встал рядом с ней и посмотрел на ее отражение в зеркале. Их взгляды встретились. Встретились там — в зеркале, и обоим показалось, что их отражения проникли друг в друга и соединили их самих тайными, крепкими и опасными узами. Опасность эта таилась во взаимном доверии, в желании открываться и открывать, узнавать и быть узнанным, в готовности принимать все то, чем является другой. Опасность любить… — Могу я получить свою рубашку? — спросил Ренфилд, не отрывая взгляда от глаз Люси в зеркале. Этот вопрос был лишь способом выбраться из омута отражений и тумана разнообразных ощущений. Ренфилд чувствовал волнение, трепетную нежность и… собственную силу. Эта смесь удивляла и пьянила не только его самого, но и Люси, которая боялась пошевелиться и в то же время страстно желала повернуться, чтобы посмотреть в глаза Ренфилда напрямую, минуя отражение. — Нет, — ответила она на вопрос о рубашке и, наконец решившись, повернулась к нему лицом. — Почему? Она прочла удивление в его глазах, но тот взгляд, тот пьянящий взгляд не исчез, и теперь она чувствовала, что тонет в этом море, готовая отдаться на волю его волн — бушующих, но ласковых, манящих обещаниями открыть новый мир, поведать старые истории и написать новые… Люси чуть качнулась навстречу Ренфилду, он коснулся кончиками пальцев ее ладоней, комната куда-то поплыла, а воздух стал теплей. — Мне нравится эта рубашка, я хочу ее себе, — почти прошептала Люси, едва удерживая нить разговора. — Хорошо, — кивнул Ренфилд. Приблизившись к ней, он почти коснулся губами ее губ, но, закрыв глаза, тихо произнес ей на ухо: — Забирай. Она выдохнула. Он обнял пальцами ее запястье. — А я пойду, поищу себе новую. Он отступил на шаг, отпуская ее руку. Ему хотелось сжать ее в своих объятиях и никогда не выходить из этой комнаты, но так же ему хотелось продлить эту игру в непоцелуи. Он не боялся, что Люси исчезнет, и это позволяло ему делать шаги прочь от нее. Отдаляясь сейчас, он становился ближе к ней. Она отпускала его, чувствуя, как кружится голова. Она отпустила его, и когда за ним закрылась дверь, прислонилась плечом к стене и подумала о том, как все странно и удивительно. Ей казалось, будто она летит навстречу солнцу. Оно согревает, но может обжечь. Оно знакомое и неизведанное. Оно… Люси тряхнула волосами и улыбнулась. Море и солнце. Прекрасные ассоциации. Знал бы Ренфилд… А он? Что он думает о ней? О них? Ей хотелось знать. Хотелось спрашивать его, хотелось говорить ему ласковые слова, хотелось целовать его, и улыбаться, и плакать, и… просто жить. Рядом с ним. Это чувство обрушилось на Люси только сейчас, этим утром. Ей казалось, что все случилось как-то вдруг, совершенно неожиданно. Еще вчера вечером, до их общего тихого «прости», все было зыбким, непрочным, ненадежным, неопределенным. Ожидания, сомнения, надежды и страхи, поиск опоры и тепла — все это было словно во сне, в котором Люси шла из одного состояния в другое. И вот, она просыпается. И обнаруживает целый вихрь прекрасных ощущений. Предвкушение, трепет, нежность без малейшей капли горечи, и желание узнавать Ренфилда больше — без страха, что узнанное окажется не тем, чего она ждет. Она ничего не ждет, она просто… любит? Люси прикрыла глаза и тихо улыбнулась. Как странно, как чудесно, как приятно ощущать внутри себя это щекочущее чувство. Никаких мыслей и сомнений, только легкость и полет. Полет… Люси открыла шкаф и выбрала себе белую летнюю юбку до пят. Летящая ткань, много-много ткани. Они с Ренфилдом пойдут гулять, и ветер станет развевать полы этой юбки, она возьмет их в руки и расправит, словно крылья, а он… Люси мотнула головой. Переоделась. Посмотрела на себя в зеркало. Вся в белом, словно невеста… Прикусив губу, она улыбнулась, добавила в белоснежный ансамбль красную ленту-пояс, завязала полы рубашки на животе, растрепала рукой гладко причесанные волосы и вышла в коридор. Ренфилд ждал ее у порога своей комнаты, на нем были темные джинсы и белая футболка. Люси отметила, что эта простая одежда идет ему больше, чем вчерашний вечерний костюм. По-крайней мере, в ней он определенно чувствовал себя свободней. Она улыбнулась и почему-то шепотом произнесла: — И снова привет. Хорошо выглядишь. — Привет, — улыбнулся он. — Ты тоже. — Я старалась. — Люси кокетливо потупила взгляд, и тут же почувствовала, как Ренфилд взял ее за руку. Невинное, почти робкое прикосновение снова заставило ее сердце биться быстрее. — Идем, — сказала она, и повела его в кухню. По дороге они молчали, и Люси немного испуганно размышляла о том, почему они молчат. Неужели им нечего сказать друг другу? Неужели нечего обсудить? Неужели… Она одернула себя, прислушавшись к собственным ощущениям. Нет, молчать вместе с ним было хорошо даже сейчас, когда внутри танцевали приятная тревога и предвкушение. Их с легкостью можно было прогнать, поцеловав его хотя бы в уголок губ, но… Ей нравилась эта случайная игра в непоцелуи. Ренфилд держал Люси за руку и пытался придумать тему для разговора, но в голову ничего не приходило. Все его существо сосредоточилось на ощущении тепла ее ладони. Он чувствовал себя опьяненным и… счастливым. Он думал о том, как чуть не поцеловал ее несколько минут назад, и мечтал, что поцелует чуть позже. Много-много раз. Сказать ей об этом? Он посмотрел на Люси, но промолчал. Она почувствовала его взгляд, повернулась. Он видел, как на мгновение она задержала дыхание. Она чувствует то же самое? Он крепче сжал ее ладонь и ощутил в ответ такое же движение. Когда они зашли в кухню, руки пришлось разъединить. Ренфилд с сожалением посмотрел на свою ладонь, потом на Люси, которая уже заглядывала в холодильник, и только потом принялся рассматривать помещение, где они находились. Это была большая, по-домашнему уютная кухня, но все же чего-то в ней не хватало. Здесь было слишком прибрано. Казалось, что они находятся внутри яркого снимка, иллюстрирующего статью о кухонном интерьере. Ренфилд подошел к одной из полок, изучил надписи на стоящих там баночках. Потрогал висящие на стене связки лука, сушеного перца, каких-то трав. Настоящие, надо же… — А кажутся пластиковыми, правда? — раздался позади него голос Люси. — Правда, — он повернулся и кивнул, глядя на нее с удивлением. Она жевала яблоко и протягивала ему точно такое же. — Просто я так же подумала, когда была здесь с Миной, — объяснила Люси. — А я решил, что ты умеешь читать мысли. — Ренфилд взял яблоко из ее рук. — Может, и умею, — улыбнулась Люси. — Совсем чуть-чуть. — Тогда прочитай мои. Он опять смотрел на нее так, что ей хотелось обвить руками его шею и целовать, целовать, целовать… Но она лишь прикрыла глаза, приняла сосредоточенный вид, и сказала: — Ммм… ммм… ты думаешь о том, что очень хочешь есть, а одна непутевая девчонка кормит тебя яблоками, вместо того, чтобы приготовить сытный завтрак. Верно? — Нет. — Ренфилд откусил от яблока, подошел к холодильнику, открыл его и принялся вынимать оттуда продукты. И почему он ее просто не поцелует? Голова шла кругом, сердце бухало где-то в горле, и он еле проглотил кусочек кисло-сладкого фрукта. — Нет? — разочарованно протянула Люси, открывая глаза. — А о чем ты думаешь? И почему он ее просто не поцелует? А она? Что это, что с ними такое? Почему так томительно сладко, будто этот грядущий поцелуй — самый-самый первый, самый желанный? Люси тихо вздохнула, стараясь унять скачущее галопом сердце. — О том, что хочу приготовить завтрак одной непутевой девчонке, — Ренфилд взглянул на нее, тепло улыбаясь. Люси показалось, что он оживает на ее глазах, обретает утерянные краски, открывается. Он был все тем же Ренфилдом, но в то же время — уже другим. Таким, каким она его не знала. Таким, каким ей предстоит его узнать… Люси зажмурилась на мгновение. Потом положила недоеденное яблоко на стол, и подошла к Ренфилду. Завтрак они приготовили вместе, обмениваясь малозначительными репликами, поглядывая друг на друга и иногда улыбаясь. В какой-то момент Ренфилду почудилось, что они заразились глянцевой идеальностью этой кухни и стали ненастоящими. Уж слишком все было прекрасно. Слишком… Он мотнул головой, прогоняя эту мысль, и посмотрел на Люси. — Что? — спросила она. — Давай завтракать, — ответил он, раскладывая омлет по тарелкам. — С удовольствием! Они сели за стол и принялись за еду. В воздухе повисло молчание, и Ренфилду показалось, что оно было немного тягостным. Это его даже обрадовало, потому что вся идеальность вдруг испарилась и на смену ей пришла привычная тревога. Но потом исчезла и она, не найдя себе места в этой комнате. Люси прогнала ее: — Мне нравится молчать с тобой, — сказала она и, вопреки сделанному заявлению, стала рассуждать о том, что мало с кем можно комфортно помолчать. Потом сообщила, что вообще-то, сама она болтушка, и ему необходимо об этом знать, а ей нужно знать, готов ли он к подобным испытаниям. — Каким испытаниям? — не понял Ренфилд. Он сидел, подбоченившись, и почти беззастенчиво любовался ею. — Испытаниям болтовней, конечно, — с самым серьезным видом пояснила Люси и тут же рассмеялась. — Ты такой забавный сейчас. Словно кот, объевшийся сметаны. Она сразу пожалела о том, что сказала, потому что Ренфилд теперь смотрел на нее иначе. Снова как тогда, в комнате. Люси вдруг захотелось спрятаться, чтобы не выдать себя. Не выдать своих желаний, притвориться, что такой его взгляд совсем не действует на нее. Она встала из-за стола, взяла свою тарелку и отнесла ее в раковину. Поняла, что не забрала тарелку Ренфилда, обернулась, и обнаружила, что он уже принес оставшуюся посуду. Мельком взглянув на него, Люси кивнула, забрала тарелки, включила воду, и, внутренне замерев, принялась за работу. Ренфилд стоял совсем близко, так, что если бы не льющаяся из крана вода, Люси могла бы слышать его дыхание. Когда он прикоснулся кончиками пальцев к ее шее, Люси выронила из рук вилку и обернулась. Он смотрел на нее так внимательно и обжигающе нежно, что было почти невозможно это вынести. Почти. Глядя на Люси, Ренфилд думал о том, что хочет целовать ее, держать в своих руках, ласкать губами ее кожу, шептать нежные слова о том, как он любит ее, как мечтает всегда быть рядом. Он думал об этом и сравнивал все эти желания с навязчивыми сновидениями о ней, с одержимостью, с болезненной страстью — со всем тем, что чувствовал тогда, когда еще совсем не знал ее. Тогда, когда чаще всего смотрел на нее через объектив своей камеры и мечтал, что однажды коснется ее губ своими и выпьет ее всю, утолив, наконец, жажду, которая мучила его бесконечными ночами. Он думал, что любил ее. Те ощущения казались теперь почти чужими, чуждыми ему. Пока они были в замке, все изменилось, и он сам, наверное, тоже. Он узнал Люси. И хотел узнавать дальше. Она стала близкой, родной, осязаемой. Она стала настоящей. И теперь желание целовать ее делало его сильным, а не слабым. Это желание не убивало его и не бросало в пропасть, где он искал забытья, а дарило жизнь. И еще он чувствовал, что имеет право на ее поцелуи. На ее прикосновения. На ее взгляды и улыбки. Это безмерно удивляло его, но он почти забыл о том, каким ничтожеством казался себе совсем недавно, как считал, что недостоин ее внимания, не говоря уже о любви. Он не мог объяснить ощущение собственной силы и уверенности, ему было даже немного страшно от таких резких и радикальных перемен, и в голове промелькнуло сравнение с наркотическим экстазом. Люси — его новый наркотик. Нет! Ренфилд слегка покачал головой. Нет, Люси — это… Он приблизился к ее губам, не в силах больше сдерживаться, но тут скрипнула дверь, спугнув и Люси, и его. Они резко отстранились друг от друга, будто нашкодившие дети. — Гм, — многозначительно произнесла вошедшая в кухню черноволосая вампиресса. — Простите, что помешала. Люси отметила про себя ее насмешливый тон и подумала, что эта брюнетка — единственная из трех дракульских куколок, кто вообще проявляет хоть какие-то эмоции. И все эти проявления случались тогда, когда поблизости был Ренфилд. «Гм» — подумала Люси так же многозначительно, как это было произнесено вслух этой… этой… этой длинноногой черноволосой красавицей с фарфоровой кожей и миндалевидными глазами. Да она проигрывает ей по всем параметрам! Люси мысленно застонала, но тут же одернула себя. Она что, ревнует? Да. И теперь уже, кажется, всерьез. Замечательно. — Ничего страшного, — выдавила из себя Люси и криво улыбнулась. Ренфилд молчал и не смотрел на нее. Зато он смотрел на эту… эту. Как жаль, что она, Люси, не видит его глаз. Что в них? О чем он думает, что чувствует? Вампиресса лукаво и чуть снисходительно усмехнулась, посмотрела на Люси, будто оценивая ее, задержала взгляд на Ренфилде, развернулась, и вышла. Люси вдруг почувствовала себя маленькой и нелепой. Кроме того, что эта фифа испортила им прекрасный момент, напрочь рассеяла предвкушение и томление, так еще и это дурацкое ощущение… Она нахмурилась и посмотрела на Ренфилда. Он медленно повернулся к ней, и в его глазах она прочитала… сожаление? — У тебя с ней что-то было, да? — выпалила Люси, и тут же отругала себя за это. В конце концов, какое её дело, что, с кем и когда у него там было. Или не было. Или было? Ренфилд скользнул взглядом по ее губам, затем посмотрел в глаза. Снова внимательно и будто бы что-то отыскивая, на что-то надеясь. Люси немного смутилась, но снова спросила, уже нарочито ревниво, пытаясь выдать свой порыв за шутку: — Было? Признавайся! Она улыбнулась, но вдруг представила, как Ренфилд целует эту бездушную куклу. И эта картинка заставила вспыхнуть ее щеки, а сердце — тоскливо заныть. Глупо, как глупо! Люси едва не топнула ногой от злости на себя, выдохнула и отвела взгляд в сторону. Но тут же ощутила, как Ренфилд касается пальцами ее щеки, заставляя посмотреть на него, и как другой рукой он обнимает ее за талию — нежно, но крепко. Она хотела что-то сказать, но не успела, потому что он накрыл ее губы своими. Он завладел ее ртом, высвобождая, наконец-то, их обоюдное желание. Всё предвкушение, все несделанные признания, все взгляды и прикосновения сегодняшнего утра вобрал в себя этот поцелуй. Люси запустила пальцы в волосы Ренфилда, сжимая их, не заботясь о том, что ему может быть неприятно или даже больно, а он так крепко обнимал ее и так горячо целовал, что ей стало трудно дышать. Люси немного отстранилась, не открывая глаз и лаская ладонями шею Ренфилда. Он шумно выдохнул, привлек ее обратно к себе, мягко обвивая руками, и прошептал ей на ухо: — Я никого никогда не любил до тебя. Никого. Никогда. Он знал, что она спрашивала совсем не об этом, но это было неважно. Люси замерла. Почему-то стало страшно дышать. И двигаться. И говорить. Но через мгновение она отстранилась и посмотрела на Ренфилда. Обняла ладонями его лицо и тихо сказала: — Я тоже. Никого. Никогда. Улыбнувшись, она закрыла глаза и почувствовала, как счастливые слезы катятся по ее щекам, а Ренфилд собирает их чуть дрожащими губами. Она улыбнулась шире, слегка запрокинув голову и держась за его плечи, подставляя лицо под его поцелуи. Потом он просто обнял ее, и они стояли так целую вечность, слушая дыхание друг друга и шум льющейся из крана воды. Потом Люси выключила ее, молча взяла Ренфилда за руку и так же молча повела прочь из кухни. Они шли по коридорам в полной тишине, только звук их шагов отскакивал от каменных стен гулким эхом. Молчание было естественным, и никто из них не думал о том, что нужно прервать его, о том, что стоит найти темы для разговора или о том, почему они молчат. Просто так, как сейчас — было правильно и хорошо. Когда они дошли до входной двери, Люси взглянула на Ренфилда: — Я… мне хочется на воздух. — Пойдем, — он кивнул, не отрывая взгляда от двери. — Тебе страшно? — Да, — чуть помедлив, честно ответил он. — Если хочешь, мы… Ренфилд мотнул головой, коснулся ладонью двери, замер, будто прислушиваясь к тому, что происходит снаружи замка, а потом открыл ее. Люси тихо и слегка судорожно вздохнула. Было что-то волнующее в том, что они впервые за эти дни выходят из замка. Они больше не пленники. Они предоставлены сами себе. Они могут быть свободны настолько, насколько сами себе позволят. Люси крепче сжала руку Ренфилда и сделала шаг вперед. Порог они переступили вместе. Теплый ветер дышал им в лицо ароматом свежести и каких-то трав, солнце слепило глаза, а замок за спиной, казалось, манил своей молчаливой прохладой и звал обратно. — Что будет дальше? — тихо произнес Ренфилд. Он спрашивал скорее самого себя, чем Люси, но она ответила: — Мы будем гулять и дышать свежим воздухом. — Я не о том. — Я понимаю. Но никто этого не знает, Ренфилд, — она посмотрела на него и увидела в его глазах обреченность, от которой уже успела отвыкнуть. — Никто? — переспросил он, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Ему казалось, что его страхи возвращаются, но что-то мешает им полностью завладеть его разумом и телом. Он будто бы находится где-то посередине между собственной слабостью и силой, между пустотой и наполненностью, между тотальным неверием и уверенностью в себе, в Люси, в своем чувстве к ней… Захотелось куда-нибудь спрятаться, а еще лучше — забыться в привычном, спасительном наркотическом тумане. Ренфилд закрыл глаза, едва не застонав от отчаяния и отвращения к самому себе. Да что же еще ему нужно, чтобы больше никогда… — Ренфилд, — его мысли прервал ласковый голос Люси. — Послушай. Он открыл глаза, посмотрел сначала вдаль, а потом на нее, и только тогда она продолжила: — Мы уйдем отсюда. Вместе. И решим, куда нам идти дальше. Вместе. Ведь ты же… теперь ты… Она запнулась, опустила глаза и посмотрела на красный поясок юбки. Он развязался и болтался на ветру яркими лентами. Прошла долгая-долгая секунда, прежде чем Люси увидела, как Ренфилд взял эти ленты и бережно завязал их в бант, тихо проговорив: — Да. Я хочу. Хочу идти. Рядом с тобой. Вместе с тобой. Люси посмотрела на него и порывисто обняла. Он обнял ее в ответ, растерянно глядя в никуда. Неужели он не солгал, сказав это? Неужели он готов? Готов бороться с самим собой, готов учиться жить заново, готов любить свою Люси? А она? Готова ли терпеть его рядом? Нет, он не лгал. А она… Ренфилд отстранился и посмотрел на Люси. Она улыбнулась, взяла его за руку и потянула вперед — прочь от замка, к горам, туда, где простор и свобода. — Вот, видишь? Мы уже идем. И это так здорово! — Люси тихо рассмеялась, и Ренфилду стало легче. Только она умела смеяться так тихо, мелодично и ласково. Звук ее смеха был похож на песенку, что поют волшебные колокольчики после дождя, когда цветочные феи прыгают по ним, играя друг с дружкой в салочки. Ренфилд улыбнулся этому сказочному сравнению, и… — Дракула, — вдруг произнесла Люси, остановившись. Ренфилд посмотрел вперед и увидел, что навстречу им шел граф Дракула собственной персоной. Было что-то странное в том, что он идет не по замку, а по узкой тропинке под палящим солнцем, одетый в черные брюки и не до конца застегнутую белую рубашку, которая из-за порывов ветра периодически вздымалась на его спине, словно парус. Он не вписывался в окружающую действительность, будто природа отворачивалась от него, не признавая своим. Он был словно фотография, приклеенная к нарисованному рукой творца пейзажу. Слишком яркий или слишком бледный для этой картины, сотканный из других тканей, созданный из других красок, одним словом — чужой. Ренфилд вдруг подумал о том, что, может, они все чужие здесь. Все до одного. — Доброе утро, — поздоровалась Люси, когда Дракула приблизился к ним. — Доброе? — он посмотрел на нее, потом на Ренфилда, едва заметно хмыкнул, на мгновение о чем-то задумался. — Что ж, пожалуй. Доброе-доброе утро. — Тоже гуляете? — Люси решила завязать с ним дружескую беседу. — Да, — коротко ответил он, внимательно посмотрел на Ренфилда, и пошел к замку. Беседа не удалась. — Странный он какой-то. Даже не съязвил ничего, — Люси почти разочарованно вздохнула. — Наверное, у него нет настроения, — пожал плечом Ренфилд. Ему было немного не по себе от взгляда Дракулы. Хотелось пойти за ним и выяснить, в чем дело, почему он на него так смотрел. А еще он снова почувствовал его одиночество, как вчера вечером, в коридоре, когда последовал за ним в кабинет. — У него никогда нет настроения, — Люси беспечно улыбнулась, но поймала себя на мысли, что беспокоится за Дракулу. И за Мину. За них обоих. «Ничего уже не будет по-прежнему» — вспомнились ей её же слова. Они пошли дальше и вскоре увидели одинокую фигурку, сидящую у обрыва. Это была Мина.