Эта Девушка.

      Мой разум не позволяет мне называть Вас, Печорин, своим, в то время как сердце моё от этого разрывается на куски. Но, чувствую, к концу сего письма я не по своей воле отложу всю эту официальность в долгий ящик и моё сердце для Вас будет как на ладони...       Для того и пишу. Встретив Вас однажды в Пятигорске, я навеки сохранила Ваш образ в своём сердце. В то время как Вы, дорогой Григорий Александрович, я уверена, даже не вспомните меня. Посему не стану называть своего имени. Хотя... Позвольте всё же представиться. Раба Ваша во веки вечные, покорная слуга и верная без нужды Вам Эта Девушка.       Я знаю Вас лучше, нежели Вы предполагаете. Это я всего лишь предугадываю родившийся в Вашей голове вопрос о нашей связи. Наша встреча в Пятигорске перевернула мирный склад моей жизни, и отныне я не могу более существовать спокойно, не знаю ничего о Вас и о Вашей жизни. Я следую за Вами повсюду, а Вы даже не подозреваете. В сердце моём пылает жгучий огонь, и я чувствую, что совсем скоро он перекинется на каждую клеточку моего тела, испепеляя при этом остатки здравого смысла. Лишь Вы, Печорин, способны предотвратить это. Но Вы не предотвратите.       Какое Вам дело до страстей женского сердца? Если, конечно, речь идёт не о сердце княжны Лиговской. Неужели Вы любите эту девчонку? Ни за что не поверю. Ваше сердце, быть может, занято, но не её наивностью. Тогда к чему все эти страсти и обман? Вы лжёте своему товарищу Грушницкому в лицо, кормите его науками о любви, успевая при этом волновать сердце княжны. Ради чего? Ради кого? Я ещё не выяснила, но, думаю, близка к разгадке.       Это нужно мне не в подлых целях, Печорин, о нет! Я лишь хочу быть уверена, что Ваше сердце покоится в надёжных женских руках и Вам никогда не придётся быть разбитым. Этого я не вынесу.       Ваш взгляд сводит меня с ума. Я одержима, Печорин, и даже Ваш друг Вернер не избавит меня от сего помешательства, каким бы хорошим доктором он ни был. Я в жизни не признаюсь, что люблю, о нет, не надейтесь потешить своё самолюбие! Тысячи способов выразить эти чувства применю, но тех трёх слов, что Вы привыкли слышать от дам, не произнесу. Лишь помяните моё слово, Печорин. Лиговские погубят Ваше сердце. Хочу позаботиться об обратном, но что я могу, не имея удовольствия выразить сию заботу лично?       Остаюсь барахтаться в омуте своего воображения.

Навеки Ваша, Эта Девушка.

      Я шумно выдохнул, пристально вглядываясь в лист бумаги. Удивительно, какое волнение моему сердцу иногда способен принести обычный лист бумаги! Я, верно, впал в юношеские годы, если так бурно реагирую на очередное женское признание. Да, мне нередко доводилось получать письма от женщин, на чьих сердцах было высечено моё имя, но это письмо... Это письмо было единственным, что заставило меня трепетать.       Я не мог, конечно же знать, кем является Эта Девушка. Читая строки, написанные её рукой, я перебрал в голове сотни вариантов, припомнил всех женщин, с кем мне довелось познакомиться здесь, в Пятигорске, но ни одна из них не была способна задеть меня так сильно своим отчаянием. Да, нужно было растерять всё терпение и все силы на то, чтобы любить меня, чтобы начать писать мне письма. В голове невольно вырисовывался образ незнакомки. Лишь образ. Никаких черт лица я представить не мог, и это угнетало меня ещё больше. Тёмные [почему-то именно тёмные!] волосы, стройная фигура, гибкий, гордый её стан... Нет, что-то я совсем углубился.       — Печорин! — воскликнул внезапно появившийся на пороге доктор Вернер, визит которого стал для меня полной неожиданностью. — Григорий Александрович! — он всмотрелся в лист бумаги, что я по-прежнему держал в руках, глядя на него. — А, снова поверяете бумаге свои душевные переживания?       — Скорее, зачитываюсь чужими, — отшутился я, сложив письмо на две части. Повернувшись спиной к своему гостю, я заложил письмо в свой дневник, который после убрал обратно в свою шкатулку — место, где хранилась вся моя жизнь. — Что привело Вас ко мне, доктор Вернер? Вы разве не должны сейчас быть с пациентами?       — Взял выходной, поскольку имел удовольствие быть приглашённым в дом княгини Лиговской. — Это предложение Вернер произнёс с такой гордостью, что я невольно засомневался: мой ли это доктор? — Хотел узнать, не желаете ли Вы заглянуть к ним нынче вечером? Пора бы уже, наверное, и познакомиться с ними.       — А к чему мне это? — я расплылся в широкой улыбке, взглянув на своего собеседника. — Уже был счастлив, узнав, какое мнение обо мне сложила молодая княжна. К чему портить впечатление? А Вы, я смотрю, уже и выходной берёте, чтобы с ними повидаться.       — Странный Вы человек, Григорий Александрович. — Вернер покачал головой. — Любой на Вашем месте уже давно исправил бы сие недоразумение.       — А кто сказал, что это недоразумение? — я прищурился. — Мне кажется, у княгини Лиговской больше понравится Грушницкому. Загляните к нему, пригласите его. Думаю, он будет счастлив поволочиться за хорошенькой княжной.       — Так он уже там! — всплеснул руками доктор, заставив меня замереть на месте на несколько секунд. — Я встретил его по дороге к Вам, Печорин. На его лице сияла такая улыбка, что я поначалу подумал, будто его всё-таки сделали офицером. Но потом мы объяснились.       Так если Грушницкий имеет удовольствие присутствовать на вечере у Лиговских, почему я не могу испортить эти его впечатления? Я снова улыбнулся, вызвав недоумение у доктора Вернера. Он был единственным человеком, кто мог понять меня совершенно без слов. Кажется, это сейчас и случилось.       — Заставляете жалеть меня о приглашении, Григорий Александрович, — пробормотал он, глядя на то, как поспешно я собираюсь. — Грушницкий взбесится, если Вы помешаете его сближению с княжной.       — Может я этого и добиваюсь, а, Вернер?       Поспешив собраться, я не забыл закрыть свою шкатулку на ключ. В голове снова всплыли строки из письма Этой Девушки. "Лиговские погубят Ваше сердце". Давно ли кто-то заботился о целостности моего сердца больше, нежели я сам? Я тут же снова вспомнил, как она назвала меня в начале своего письма.       Мой офицер. Отчего-то я не хотел вспоминать мерзких скобок, в кои было заключено слово "мой", и это бесило меня ещё больше. Я понял, что так и не поспешил ответить на её письмо. Я, конечно, и раньше не беспокоился о том, чтобы ответить на чужое письмо, но на сей раз всё сложилось иначе.       Подумав, что отвечу позже, я в компании доктора Вернера поспешил покинуть свою квартиру и направился к Лиговским.