Летучий терем

— Ну все, приехали! — тяжко вздохнул Теодор, глядя на экраны. На этот раз везение «мозгоедам» изменило: они влетели прямиком в зону локального военного конфликта. Правительство Федерации считало, что усмиряет сепаратистов, местные власти и настропаленное ими население полагали, что отстаивают свои законные права. Однако экспроприировать для военных нужд такой удобный маленький транспортник явно не отказались бы обе стороны: в отдаленных приграничных секторах даже правительственные силы, в общем, очень быстро мимикрируют под обычных пиратов. Фронтир — он и в космосе фронтир, ничего не поделаешь. Счастье еще, что погаситься успели — а вот трассу толком просчитать не получилось. Собственно, из этого сектора толковых выходов было раз-два и обчелся — именно потому он и оставался глухим фронтиром. Поэтому прыгнули, считай, наугад. Ну, и не угадали... Чисто формально данный участок Галактики считался «сектором EG118». Фактически же это было одно из тех многочисленных «белых пятен», о которых так нетрудно забыть, когда путешествуешь по налетанным трассам, пользуясь отмеченными на картах червоточинами и заранее зная, что на том конце прыжка ждет гасилка и неизменный ларек с пивом, чипсами и шоколадками. По сравнению с этим сектором планета Степянка была сущим проходным двором. Судя по полному отсутствию у «Маши» каких-либо данных, до «мозгоедов» тут просто никто еще не бывал. Тед с Дэном виновато оглянулись на Станислава Федотовича. Капитан только вздохнул. На самом деле, разумеется, ребята совершенно ни при чем. Форс-мажор в чистом виде. Благо, он теперь солидный предприниматель, и все его сделки по доставке грузов застрахованы на случай порчи, утери и несоблюдения сроков. Так что ничем, кроме месячной — в худшем случае, полуторамесячной — отсидки посреди нигде, им нынешний «залет» не грозил. — Ну что? — Станислав обвел взглядом команду. — Считайте, что у нас внеплановый отпуск. — У-у-у... — дружно отозвалась команда. Все они — ну, кроме Дэна, — предпочли бы провести отпуск как-нибудь иначе. Впрочем, как и сам Стас. Полина внезапно просветлела лицом. — Станислав Федотович! А можно, мы тогда мокки съедим? Все равно пропадут ведь! Капитан призадумался. Партия экзотических фруктов с Нового Эдема не случайно стояла в списке доставки первой и шла по тройному тарифу. Фрукты были скоропортящиеся, никакой консервации не подлежали — точнее, любая попытка их как-то заморозить или запаять в пленку с инертным газом превращала дивное лакомство, пищу богов в безвкусную склизкую кашицу. Поэтому мокки стояли в грузовом отсеке в обычных поликартонных ящиках с дырочками и заполняли собой весь предоставленный им объем — неземное благоухание просачивалось даже в жилые помещения, вызывая у экипажа обильное слюноотделение и предательские разговорчики о саботаже («А давайте скажем, что вон тот ящичек сам порвался?») Сроку хранения им оставалось — неделя, вероятность, что за это время через данный сектор пройдет какой-нибудь военный или пассажирский корабль с собственной гасилкой, уверенно стремилась к нулю... — Можно! — разрешил Станислав. И, перекрывая радостное улюлюканье олухов, рванувших в грузовой отсек, крикнул: — Только не больше пяти штук за раз! Дэн, проследи! — Есть, капитан! — четко отсалютовал киборг. Успокоившись, таким образом, насчет очередной эпидемии диареи (ужасно все-таки неудобно, когда санузел один, да еще и совмещенный! Может, хоть пару биотуалетов прикупить на случай эксцессов?), Станислав Федотович опустился в капитанское кресло и задумался, глядя на экран. В визуальном режиме пространство сектора выглядело как обычное звездное небо, но Маша успела доложить, что до системы вон того желтого карлика вполне можно дойти на обычных субсветовых двигателях дней за пять. — Маш, — попросил Станислав, — а покажи мне эту систему поближе? К тому времени, как трое олухов вернулись в пультогостиную, волоча распечатанный ящик и шумно дискутируя о том, вредны ли людям новоэдемские бактерии (Дэн успел цапнуть одну мокку и слопать ее немытой, а Тед не захотел отставать от приятеля), капитан успел выяснить, что четвертая планета желтого карлика принадлежит к земному типу, обладает кислородной атмосферой и, в принципе, пригодна для жизни. Определить фактическую пригодность для жизни на таком расстоянии не представлялось возможным: всегда может статься, что биосфера планеты заселена какими-нибудь кровожадными представителями флорофауны, которые тебя для первого знакомства разорвут в клочья, а потом уж станут разбираться, пригоден ли ты им в пищу. Но проверить все-таки стоило: первооткрывателям до сих пор полагались жирные плюшки, и, в любом случае, экипаж на этот месяц следовало чем-нибудь занять. Армейские методы — типа отдраить весь грузовой отсек зубными щетками — на Полину с Тедом действовали слабо, а по отношению к Дэну это было просто жестоко, тем более что киборг был наименее вредоносным из всей троицы. Капитан обернулся к экипажу и изложил свой план. Экипаж откликнулся на идею с энтузиазмом. Тед немедленно плюхнулся в пилотское кресло, а Полина сунула капитану мисочку со свежевымытыми плодами мокки. Расчет был тонок: если Станислав Федотович увлечется и съест больше пяти, значит, и им можно... * * * Жара догнали у самой околицы. И дались же ему эти Сашиевы сапоги! Рыска в это время, ни сном ни духом ничего не ведая, покупала у бабки на площади кулек клубники. День был базарный, и Рыска с ее сказками пришлась в веске как нельзя более кстати. Расторговавшиеся весчане ей накидали и хлебушка, и колбаски, и даже малую пригоршню медек. Хватило и торбы зерном засыпать, и пообедать в местном трактирчике. После обеда Жар ушел шататься, договорившись с Рыской встретиться у околицы, чтобы ехать дальше. Ну и вот, встретились... Растрепанный мальчонка лет восьми вихрем вылетел на площадь и заозирался. Увидев Рыску, он опрометью кинулся к ней. Рыска мальчонку запомнила: он с самого начала, как она принялась сказывать, вцепился в балясину просторного крыльца, на котором она устроилась, как на помосте, да так и простоял, не шевелясь и не сводя с нее расширенных глаз. А сейчас он подбежал к ней, как раз когда Рыска высыпала оставшиеся медяки на ладонь и принялась отсчитывать плату за клубнику, и, захлебываясь, затараторил: — Тетенька, тетенька! Там мужики дяденьку твоего бьют, он у дяди Стаха сапоги спер! Говорят, коровокрад он, корову свести собирался! Тебя искать собираются, говорят, вы вместе, говорят, он по карманам шарил, пока ты тут зубы заговаривала!.. Рыска так и застыла, в обнимку с кульком клубники. Ладонь разжалась сама собой, медяки покатились в пыль. Девушка растерянно перевела взгляд на бабку, у которой торговала клубнику. — Беги, девка, — сказала старуха, сверкнув глазами из-под платка. — Мужики нынче злые: пшеницу градом побило, податью новой грозятся, а у тебя еще и глаз дурной... Беги! — Ага, — кивнула Рыска. — Спасибо, бабушка! Она сунула бабке клубнику обратно, схватила под уздцы смирно стоявшую за спиной Милку и вскочила в седло, как у нее никогда еще не получалось. И подняла корову в галоп. — Куда? Куда? — крикнула ей бабка вслед, выскочив из-за прилавка — доски, пристроенной на два бочонка. — Куда ты, шальная? Эхх! — Куда, дура? — зашипел из-за пазухи Альк. — Вор твой все равно не жилец уже, пиши пропало, сейчас и тебя вместе с ним... Рыска и сама понимала, что Жар не жилец. Если уж весчане, доведенные неурожаем и поборами, нашли на ком злость сорвать — живым не выпустят теперь. И она под горячую руку попадется — не посмотрят, что девка. Все она понимала — и все-таки скакала в ту сторону, откуда слышался гомон толпы, похожий на гул потревоженного улья. И, на скаку, двигала, двигала, двигала судьбу в нужную сторону... За пазухой злобно бранился Альк. Спасибо, кусаться не начал. Разогнавшаяся корова грудью врезалась в толпу. Ушибленные мужики поднимались с земли, бранясь и охая. — Саший тебя побери! — Глаз, что ль, нету? — Что за?.. — Да это ж девка егойная! — ахнул кто-то. Рыска ничего не слушала и не соображала. Она, как во сне, спрыгнула наземь. Жар лежал, неловко скорчась, прикрывая голову руками, и не шевелился. Рыска наклонилась, подхватила, вскинула на седло — все одним движением, даже не почувствовав веса, — и бросилась бежать прочь из вески, ведя в поводу корову. Самой в седло садиться было и некуда, и некогда. Ясно было, что ей не убежать — что сейчас расступившиеся от неожиданности мужики опамятуются и бросятся в погоню, и, конечно же, догонят враз. Но Рыска бежала и бежала — глупо, упрямо, бесполезно, — а впереди... Впереди на придорожный луг, будто в одной из собственных Рыскиных сказок, опускался летучий терем. Терем громыхал, полыхал огнями, вздымал клубы пыли, сверкал слюдяными оконцами и разноцветными башенками. Терем был велик, как дюжина изб с подворьями, велик, грозен и страшен, как сказочный огнедышащий змий-трехглавец. В другое время Рыска к нему бы нипочем не подошла: одно дело — байки врать, а другое — самой в жизни в такое сунуться... да ни за какие коврижки! Но сейчас дернувшиеся было следом мужики растерялись, остановились и отстали, а Рыска продолжала бежать. Терем ухнул наземь, тяжко вздохнул напоследок, как живой, и замер, растопырив длинные курьи лапы. Рыска подбежала вплотную — а что, терять-то уж нечего! — и, не отпуская повод (а то корова спохватилась и как-то подозрительно зафыркала, явно решив, что ей с хозяйкой не по пути), замолотила кулаками по выпуклому железному боку. — Эй, хозяева! Пустите! Помогите! Пустите, Хольги ради! Терем молчал. Рыска оглянулась назад. Сквозь медленно оседающую пыль было видно, что мужики приободрились, переглянулись и, хоть и с опаской, двинулись в ее сторону, выдергивая по дороге колья из последнего придорожного плетня. Жар висел поперек седла неподвижно, на дорогу размеренно падали яркие красные капли. Рыска всхлипнула и бессильно ткнулась лбом в равнодушный железный бок. — Ну пустите же... Терем, видно, подумал и сжалился над девкой: железный бок слева от Рыски раскололся и высунул наружу длинный черный язык. Рыску дважды уговаривать не пришлось: дернув упершуюся было корову так, что та сразу поняла — тут лучше не кобениться, девушка опрометью взлетела по языку чудовища в темное чугунное брюхо. Мелькнула дурацкая мыслишка: «Вот так сказка! Ведь расскажи кому — не поверят!» Чудовище облизнулось и захлопнуло пасть. Испугаться толком Рыска не успела: в чугунном брюхе, откуда ни возьмись, тотчас же вспыхнул свет. Не знай Рыска, где находится, подумала бы, что очутилась в каком-то диковинном амбаре. Вокруг стояли ящики, короба, бочонки; пахло какой-то зеленью, какой-то резкой, непонятной дрянью, и чем-то сладким-сладким, как земляника с медом, и еще, вдобавок, тянуло сытным и мясным — не иначе как с кухни. Рыска тут же сообразила, что попала в кладовую чудо-терема, и слегка поуспокоилась. Может, хозяин терема и был великаном-людоедом, но не сразу же он их съест. А там видно будет. * * * — Необитаемая, значит, планета? — переспросил капитан, укоризненно глядя на Теодора. Тед смущенно пожал плечами. — Ну а что, я на подлете проверил в радиодиапазоне — все глухо, значит, не живет никто... Кто ж знал, что они тут такие дикие, что даже радио не пользуются? Станислав Федотович только головой покачал. — Эх, Теодор-Теодор! Твои предки пять тысяч лет культуру развивали, прежде чем изобрели хотя бы электричество — про радио я уж молчу. Пилот упрямо молчал. Вины своей Теодор не отрицал, но, как истинное дитя городских помоек техногенной цивилизации, искренне полагал, будто все, созданное человечеством до изобретения космических полетов, инфранета и пива в банках, было лишь прелюдией к рассвету истинной культуры. Теперь на экране «Мозгоеда» проплывали возделанные поля, деревни, дороги... а вон явно город какой-то, средневековый, судя по виду... До космических полетов обитателям планеты, похоже, было далеко, но что цивилизация тут присутствует, и, судя по всему, типично гуманоидная — было очевидно. — Так это же даже лучше! — заметил оптимистичный Вениамин Игнатьевич. — Новые планеты с разумной жизнью, да еще гуманоидного типа — такая редкость... — Что толку от них совершенно никакого: заселять нельзя, осваивать нельзя, и даже контакт устанавливать нельзя, если ученые придут к выводу, что цивилизация к этому не готова, — закончил более практичный Станислав. — Так что, разворачиваемся и улетаем? — уныло спросил Теодор. Капитан задумался. На самом деле, единых правил относительно того, как себя надлежит вести с новооткрытыми планетами с разумной жизнью, в Галактике не существовало. Именно потому, что это такая редкость. Ну, если не считать элементарного: не уничтожать, не пытаться завоевывать и тому подобное. В остальном каждая культура решала этот вопрос для себя по-своему, в зависимости от обстоятельств. Центавриане первым делом прикидывали, что они с этого будут иметь. Фриссы разворачивались и улетали в ожидании того момента, когда новая цивилизация выйдет за пределы собственной системы и с ней можно станет разговаривать на равных. Люди... люди, как правило, тут же лезли просвещать и оцивилизовывать по собственному образу и подобию, и некоторое время спустя снова удивлялись, что у них опять вышло типичное не то, кто бы мог подумать? В результате человеческие правила взаимодействия с новооткрытыми цивилизациями в очередной раз «уточнялись» и ужесточались, и в следующий раз... повторялось все то же самое. Потому что преодолеть собственную природу куда труднее, чем пространство и время. Есть мнение, что это вообще невозможно. — Ну... — неуверенно сказал капитан. — Мы же аккуратно... И имейте в виду, — строго-настрого предупредил он, — никаких несанкционированных контактов с местным населением! Полчаса спустя «Космический мозгоед», как нельзя более кстати, приземлился за околицей вески Мамыри, сильно помяв покос вдовы Хабарихи. И в него немедленно принялась ломиться какая-то растрепанная, чумазая девчонка. Девчонка держала в поводу... корову. На корове красовалось седло, поперек седла висел какой-то непонятный куль. «Мозгоеды» (в пультогостиной, разумеется, собрались все, включая Михалыча и Котьку: не могли же они пропустить исторический момент первой посадки на новооткрытую планету!) растерянно переглянулись. Они скорее ожидали, что аборигены попрячутся или начнут осыпать корабль стрелами, пушечными ядрами, или до чего они там еще успели дорасти. На такой горячий прием никто как-то не рассчитывал. — Интересно, за кого она нас принимает? — задумчиво сказал Станислав. — А может, мы тут не первые? — предположил Тед. — Смелая какая... — восхищенно проговорила Полина. — А по-моему, ей сейчас все равно куда — лишь бы подальше отсюда, — заметил Дэн. Киборг был единственным, кто правильно определил, что за куль болтается на седле, и обратил внимание на толпу в отдалении. Толпа, в отличие от девушки, выглядела абсолютно недружественной. — Станислав Федотович, по-моему, они нападать собираются. Капитан побарабанил пальцами по пульту. Наиболее правильным с точки зрения инструкций сейчас было бы взлететь, убраться, и пусть аборигены сами между собой разбираются... Он подумал еще, и врубил внешние микрофоны. Хоть спросить, что ей надо... Девчонка ткнулась лбом в обшивку. По пультогостиной разнесся отчетливый всхлип. И что оставалось делать Станиславу? — Маша! Шлюз! Искин, для разнообразия, сам догадался — или Дэн подсказал, — что шлюз лучше открыть грузовой, потому что корова по ступенькам не поднимется. Девчонка будто только этого и ждала. Она пулей метнулась в сторону открывшейся рампы, исчезла из поля зрения внешних камер и появилась уже на камерах грузового отсека. Станислав Федотович отдал искину распоряжение закрыть шлюз и встал. — Ну что, идем встречать гостью? — Станислав Федотович, — негромко напомнил Дэн, — они сюда бегут. Как бы обшивку не поцарапали. — Теодор, стартуем! И транспортник плавно поднялся в воздух, окончательно доконав Хабарихин покос. * * * Не успела Рыска толком отдышаться, как сама собой, словно в сказке про горного тсаря и убогого сиротинку, растворилась дальняя стенка, и в кладовую вошел высокий, тощий молодой мужик в дурацкой рубахе: будто ему ворот и рукава оборвали, да так и пустили гулять. Мужик был огненно-рыжий, длинноволосый, что твой саврянин — только что волосы не заплетены, — и глаз нехороший, этакий птичий глаз, будто у галки. Не Рыске бы говорить, конечно, сама такая, да дело было не в цвете глаз, а в том, как мужик смотрел. Тяжело он смотрел, неподвижно, не моргая, будто змея из-под колоды. Окинув Рыску этим своим нехорошим взглядом — ну точно, к дурным людям угодила, добрый человек первым делом бы поздоровался! — мужик обернулся и спокойно сообщил в раскрытую стену: — Станислав Федотович, здесь двое людей, корова и крыса, — «Обнаружил, с-сволочь! Видун, как минимум, если не целый путник!» — прошипел из-за пазухи Альк, — предметов, опознанных как оружие, не имеется, опасных болезнетворных микроорганизмов и вирусов не обнаружено, животные нуждаются в обработке от паразитов. Один из людей нуждается в медицинской помощи, состояние средней тяжести. В дыре за стеной послышалось шуршание, возня, чей-то голос воскликнул: «Теодор, носилки тащи! Да там, в длинном шкафу слева от входа!», и в кладовую один за другим повалили другие люди. Низенький, пузатенький старичок бросился к Жару — высокий и рыжий уже снимал его с седла; Рыска спохватилась было подсобить, да не успела — рыжий управился сам, притом на удивление бережно. Следом за пузатеньким вошел другой — высокий, статный, в шапке с цветным околышем, на одеже блестящие пуговицы в ряд, сразу видно — начальство. Этот ничего не делал, только стал в стороне и приглядывал, как оно начальству и полагается. Ладный кудрявый молодец, с виду — будто старший брат Жару, только что на голову выше, и в такой же дурацкой рубахе, как у рыжего, втащил наперевес две длинных палки, обмотанных холстиной. Молодец подмигнул Рыске — не охально, а так, по-дружески, будто и впрямь второй Жар: мол, не тушуйся, девка! — брякнул палки на пол и развернул. Холстина, расправившись, пошла пучиться во все стороны, как сухое белье, брошенное на воду, и мигом вздулась во что-то вроде пухлой перины. Рыжий только этого и ждал: осторожно, будто мамка уснувшего младенца, уложил бессознательного Жара на эту перину, они с кудрявым молодцем ухватились за концы палок и уволокли Жара куда-то в дыру. Низенький укатился следом. Последней ввалилась девица, с виду — ровесница Рыске, в такой же, как у мужиков, дурацкой короткой рубахе с оборванными рукавами и в узких, в обтяжку, портках (вот срамотища, весь зад на виду!) При виде избитого Жара, которого тащили мимо нее на чудо-холстине, девица схватилась за щеки и сказала: «Ой, мамочки!» И вот тут Рыске вдруг сделалось страшно. До сих пор-то бояться было некогда: надо было скакать, тащить, бежать, стучаться, думать, как еще их примут хозяева чудо-терема... А тут страх ее догнал и подмял под себя, будто несуществующее чудовище-такка. Рыска плюхнулась на пол, прямо где стояла, и разревелась от души. Милка задумчиво потеребила ей волосы и тяжко вздохнула в макушку. * * * Осмотрев гостью, Полина пришла к выводу, что ее первым делом надо умыть. На самом деле, конечно, первым делом надо было бы ее к Вениамину Игнатьичу, но тот сейчас был занят — а хорошая порция холодненькой водички действует иной раз не хуже дозы успокоительного. Поэтому Полина помогла зареванной гостье подняться на ноги — та, еще разок хлюпнув носом и размазав грязь по щекам рукавом, дала понять, что готова к сотрудничеству. — Тебя как зовут? — Ры... Рыска... — А я Полина, — сказала Полина. — Я тут работаю, на корабле. Ты не бойся, пойдем. Девушка послушно потащилась за ней. За девушкой послушно потащилась корова. — Ой, — спохватилась Рыска, — а Милка-то! Расседлать же надо... Девушка, все еще пошмыгивая носом, быстро, сноровисто расстегнула какие-то ремни, стащила с коровы седло, уложила его к стенке, отстегнула пару деталей уздечки и, не снимая узды, нацепила корове на голову мешок с зерном. Конец повода она, немного подумав, захлестнула за стойку ближайшего стеллажа. Полина смотрела-смотрела, потом не выдержала и спросила: — Слушай, а вы что, всегда на коровах ездите? Рыска оглянулась через плечо, не переставая умело вывязывать замысловатый узел вокруг стойки. — Нет, не всегда. Иной раз на телегах еще, а господа — те в возках или в каретах... — Ну, а в телегу-то кого запрягаете? Коров? — А то кого ж еще? — удивилась Рыска. — Ну... Мы вот — то есть наши предки — на лошадях ездили... Рыска фыркнула. — На лошадях! Скажи еще — на медведях! Лошади — они же... они ж злющие! Лесной дикий зверь, кусачий и брыкучий. Да они и повывелись все, почитай. Дядя Хомуш, охотник наш, рассказывал, что по молодости последний табун видел, а сейчас они в наших краях не водятся, в степях разве где... То ли дело — коро-овушка! — нараспев произнесла Рыска, погладив на прощание корову по холке и направляясь к выходу. — Она и кормилица, и поилица, и труженица, и молочко дает, и под седлом, и в запряжку... Выходя, она озабоченно оглянулась на корову, но та уткнулась в торбу с зерном и хозяйку проигнорировала. Помыться оказалось для Рыски совсем не такой простой задачей, как рассчитывала Полина. Хотя, казалось бы, чего проще: открой кран, встань под душ и мойся себе! Но не тут-то было. Для начала Рыска потребовала какую-то «шайку». Потом минут пять объясняла, что это такое и для чего она нужна. По ходу дела она попыталась выворотить из стены умывальник, приняв его за эту самую шайку. Когда Полина не выдержала и просто включила душ, Рыска шарахнулась в коридор, как ошпаренная. Потом опасливо вернулась и долго тыкала в крантики, кнопочки и сенсоры. В процессе половина санузла оказалась забрызгана водой, сами девушки промокли с головы до ног и заодно окончательно сдружились, а из-за пазухи у Рыски выскочила здоровенная обшарпанная крыса. Полина пронзительно взвигнула. Крысюк сел на задние лапы и злорадно оскалился. — Ой, крыска! Ручная! — возрадовалась Полина и коршуном кинулась на животное. Застигнутый врасплох крысюк клацнул было зубами — и тут же притих и застыл: девушка поднесла его к самому носу, так, будто собиралась расцеловать. — Прелесть какая! Он же дикий, да? Не лабораторный? — Н-ну, да... диковатый, да, — согласилась Рыска, решив не уточнять непонятное слово. Она и без того еле удерживалась, чтобы не дать Полине услышать все то, что говорил по ее поводу Альк. — Ой, они же так трудно приручаются! А твой совсем ручной. Ты его маленьким взяла, да? — Д-да нет, — выдавила Рыска, — он у меня недавно... — А-а! — понимающе кивнула Полина. — То-то я гляжу, он такой паршивенький у тебя. Ухаживали плохо, да? Или аллергия? — Совсем не ухаживали, — твердо сказала Рыска и отобрала Алька у девушки: судя по его тону, терпение Алька было на исходе. — И ты с ним осторожней, он, это... чужих не очень-то... Она усадила Алька на большой белый ящик, и оскорбленный хамским обращением крыс принялся лихорадочно умываться и охорашиваться. Полина сходила к себе за запасным полотенцем и халатиком, а когда вернулась, увидела, что Рыска чем-то чрезвычайно смущена. — Слушай, — сказала девушка, — а где у вас тут... — и зашептала Полине на ухо, почему-то то и дело оглядываясь на крыса. — Да вот прямо тут же! — сказала Полина, откидывая крышку унитаза. — Что, сюда прям? — уточнила Рыска, недоверчиво заглядывая внутрь. Унитаз сиял первозданной чистотой и благоухал моющим средством — Тед на совесть отработал свою последнюю провинность. — Ну да! — кивнула Полина. — Потом, как все сделаешь, нажмешь во-от на эту кнопочку. Крышку только закрыть не забудь! — спохватилась она. И вышла, затворив за собой дверь. Три минуты спустя из санузла раздался страшный вопль. Вопль почему-то был двухголосый, и второй голос был мужской и крайне злобный. Крышку закрыть Рыска все-таки забыла... * * * На этот раз Альк обернулся, можно сказать, удачно. Девке явно приснился какой-то кошмар, она заметалась во сне, и потревоженный крыс сполз с нее на кровать, намереваясь заодно как следует оглядеться. Когда он превратился в человека, девка не проснулась, а только плотнее прижалась к нему, шмыгнула носом и затихла. Альк машинально погладил ее по голове — ну а что, всякий так сделает, когда к тебе девка прижимается к голому — пусть спасибо скажет, что по голове, а не по заднице, — аккуратно перелез через нее и встал. Превращение оказалось очень кстати: местную кошку он, конечно, запугал до усрачки, но все же предпочел бы иметь с нею дело в человеческом обличье. Размеры кошки его не обманывали — такие-то, мелкие кощенки, они и есть самые злые и ловкие. В смысле, мышей и крыс ловят — только в путь. Альк огляделся и стащил со спинки стула рушник, выданный Рыске вместе с постельным бельем. Рушник оказался дурацкий: слишком короткий, широкий и еще вдобавок какой-то пушистый, — но Альк все же кое-как обмотал его вокруг бедер. Для начала следовало раздобыть какую-никакую одежду. Альк прекрасно сознавал, как это глупо, и все же нагишом чувствовал себя каким-то беззащитным. Ну, а пока будет одежду искать, заодно и осмотрит этот их... летучий корабль. Он коснулся той светящейся штуковины, которая давеча так напугала Рыску. Дверь бесшумно отворилась сама собой, откатившись вбок. Простец бы на это заахал и заорал «Магия!» — вон, как Рыска, — но Альк был человек образованный и прекрасно понимал, что такой магии не бывает. Ясно, что тут какая-то хитрость, непонятно только, зачем было так изощряться ради такого пустяка, как открывание дверей. Весчанам неграмотным глаза отводить? Однако за дверью Альк увидел такое, что уже и сам чуть было не помянул магию, да вовремя спохватился. Ночью корабль выглядел совсем иначе. Исходящий непонятно откуда свет потух, зато вдоль стыков стены с полом и с потолком пролегли узенькие светящиеся тропинки. Это было так красиво, что Альк на пару мгновений поневоле застыл, разинув рот, будто весчанский мальчишка, впервые попавший в тсарские чертоги. Потом спохватился, собрался и сосредоточился. Его дело сейчас — не глазеть, а исследовать. И внимание надо обращать не на светящиеся тропки, а на существенные детали. И Альк крадучись пошел вдоль светящихся дорожек туда, куда они вели — в местный зал. Ушел он, однако, недалеко. Не успел он сделать и нескольких шагов по приглушенно сияющему чертогу с таинственно светящимися колоннами из чистого серебра (правда, что ль, серебро? Да ладно, так не бывает... Но ворюга этот Рыскин точно из шкуры выпрыгнет: как же, видит око, да зуб неймет...), как за спиной раздался негромкий, но властный голос: — Вы проникли на частную территорию. Просьба представиться и сообщить о цели вашего визита. Альк стремительно развернулся и замер в боевой стойке. А потом отмер, выпрямился и презрительно посмотрел на рыжего парня сверху вниз. Не то чтобы рыжий был ниже ростом: тут они, пожалуй, были как раз вровень, и сложения похожего, — но смотреть при необходимости свысока даже на тех, кто намного выше него, Альк научился еще лет в шесть. Когда все тут суетились вокруг Жара, а потом вокруг Рыски, этот, рыжий, держался чуть в стороне, помалкивал и только выполнял распоряжения капитана. Явно либо слуга, либо наемный военный. И уж в бою-то всяко не ровня Альку Хаскилю. Ну и что, что видун — не путник же? — А твое какое дело? (Альк хотел было добавить что-нибудь вроде «холоп», но благоразумно сдержался. Можно ведь и ошибиться, а это не лучшим образом отрекомендует его проницательность). Капитану доложу. — Капитан в данный момент спит. В мои обязанности входит охрана корабля. Будьте любезны представиться и сообщить о цели вашего визита, — повторил рыжий скучным, монотонным голосом. Ну точно, стражник наемный, дрессированный! Альк небрежно отмахнулся и повернулся к рыжему спиной: тот стоял далеко, а отслеживать обстановку «по кругу» Альк умел прекрасно. Как это произошло, он так и не понял — собственно, он не понял даже, что именно произошло. Просто только что Альк сделал еще один шаг в сторону серебряных колонн, а в следующее мгновение уже лежал носом в пол, плечо пронзила острая боль, а ровный голос над головой говорил — нет, сообщал: — Вы незаконно проникли в охраняемое помещение, не представились и не уведомили о цели своего визита. Вы задержаны до выяснения обстоятельств. И как он так это?.. Далеко же был, холера этакая! Альк было дернулся — нет, куда там! Парень держал крепче и ловчее любого стражника. Надо ж было так сплоховать! Не стражник — боец, боец опытный и искусный, лучше самого Алька. И не «дрессированный», а вышколенный... Самым разумным сейчас было сдаться на милость победителя. Но у Алька просто язык не поворачивался. Легче было лежать на полу с вывороченной за спину рукой, чем пытаться объяснить... что? Каким образом он попал на летучий корабль, закупоренный надежнее бутылки столетнего вина? Нет уж. Пусть, вон, Рыска объясняется, когда проснется. Ничего, сейчас этому рыжему надоест, он его отпустит и засадит в какую-нибудь из здешних кают. А там, глядишь, Альк снова обернется крысой и сумеет сбежать... Рыжий, однако, ни отпускать Алька, ни отводить его в каюту явно не собирался. Он поудобнее устроился на полу, как ни в чем не бывало использовав тело Алька в качестве подушки под спину, и, не отпуская вывороченной за спину Альковой руки, занялся своими делами. Альк, упиравшийся носом в вылизанный до блеска пол из какого-то непонятного упругого материала, смахивающего на выделанную кожу, скосил глаза и обнаружил, что напротив рыжего прямо в воздухе висят как бы светящиеся оконца, каждое из которых показывает иное, как будто в свою сторону смотрит. В одном оконце сменяли друг друга схемы непонятно чего, по другому ползли какие-то значки, остальные напоминали страницы, выдранные из детской лубочной книжки — только вместо аляповатых лубочных иллюстраций там были странные картинки, вроде живых. Иные даже двигались. На некоторое время Альк увлекся, разглядывая живые картинки, но вскоре бренное тело дало о себе знать. Плечо заныло совсем невыносимо. Альк попробовал чуть подвинуться — но рыжий тут же усилил нажим, сделалось только хуже. — Может, все-таки капитана позовешь? — осведомился Альк самым снисходительным тоном, какой мог выдавить из себя, лежа нагишом на полу. — Я по таким пустякам Станислава Федотовича среди ночи тревожить не стану, — твердо ответил рыжий. Сказал он это таким ровным и невозмутимым тоном, что Альку даже обидно не стало, что его сочли «пустяком». Судя по всему, здешний капитан действительно слишком важная персона. Да, промахнулся, промахнулся Альк Хаскиль. А еще бывший будущий придворный, тьфу! Он-то этот летучий корабль поначалу принял за что-то вроде купеческой посудины. Предметы в трюме хранились незнакомые, но явно не первой необходимости: не припасы для долгого путешествия, а товары на продажу. Но такие воины, как этот красноголовик, при простых купцах отгонялами не ходят. Альк, как за ним всегда водилось, просто поторопился с выводами, не собрав достаточно сведений. Его за такое с детства бранили... В коридоре раздались мягкие шаги босых ног. — Чего сидим, кого ждем? — осведомился сонный, но жизнерадостный голос, явно принадлежащий тому черноволосому здоровяку, смахивающему на Жара-переростка. — О, а это что за хмырь? — удивился он, подойдя вплотную к рыжему и обнаружив голого Алька. — Откуда взялся? — Самому интересно, — ответил рыжий. — Я ночью проснулся, смотрю — посторонний на корабле. В смысле, совсем посторонний, кроме тех, что уже были. Вышел, обезвредил. — Ты кто такой? — поинтересовался чернявый (как же его? А, «Теодор»! Ну и имена тут у них...) — Да он не говорит, — ответил рыжий вместо Алька. — А ты спрашивал? — Спрашивал. — Может, плохо спрашивал? — Пока сойдет, — ответил рыжий («Дэном его зовут», — вспомнил Альк). — Станислав Федотович встанет, если прикажет — расспрошу как следует. — Так и будешь всю ночь сидеть? Может, связать его скотчем, да в каюте заблокировать? Альку начинало казаться, что это прекрасная идея. Даже если он, допустим, за ночь обратно в крысу и не перекинется, то хоть руку многострадальную отпустят, все хлеб. — Я лучше посижу, — возразил Дэн. — А то мало ли кто еще из шестого измерения выползет. И тут вдруг в зале вспыхнул яркий свет, и нежный девичий голос пропел: — О-о, мальчики-и! Да у вас тут голая вечеринка? Тройничок забацать собрались? Включить вам музончик поэротичнее? Альк не был уверен, что понял все слова правильно, но общий смысл ему не понравился. Изо всех сил выворотив шею, он обнаружил в центре зала, посреди серебряных колонн, парящую в воздухе практически голую красотку таких форм, какие могли привидеться разве что одинокому мольцу, упостившемуся до роготунов и срамных видений. От красотки, собственно, и исходил этот свет. Уж на что Альк был равнодушен ко всяческой там религии — путникам традиционно полагалось быть вольнодумцами, — а и то машинально потянулся было осенить себя Хольгиным знаком, да рыжий Дэн не пустил. — Машка, сгинь, — равнодушно сказал он, и соблазнительное видение неспешно растаяло в воздухе. Последними растворились роскошные, увесистые титьки. Чернявый Теодор присел на корточки напротив повернутого набок лица Алька. — Мужик, а мужик! Ты откуда вообще взялся-то? «Не отпустят», — понял Альк. Объясняться по-прежнему казалось безумно унизительным. Но Альк успел осознать, что, в общем, смыслит в происходящем ненамного больше наивной Рыски. К тому же теперь, когда выяснилось, что перед ним все-таки не холопы наемные, а воины, это выглядело как-то менее позорно. А вот пролежать до утра с голой задницей на холодном полу... Пол, правда, был не холодный, но это не утешало. — Вы все равно не поверите, — мрачно вздохнул Альк. — Почему же нет? Скажешь правду — поверим, — уверенно ответил Теодор. Альк только фыркнул. — И откуда же вы узнаете, правду я говорю или нет? — Не волнуйся, мы — узнаем, — туманно ответил Теодор, почему-то покосившись на рыжего. — У нас свои способы. Альк снова вздохнул. Деваться ему было некуда, а проигрывать тоже надо уметь. — Крысу у девки видели?.. — Врё-ошь! — протянул чернявый, выслушав сжатый рассказ: Альк изо всех сил постарался не сообщить ничего сверх необходимого. — Не врет, — неожиданно сообщил рыжий все тем же ровным, почти безжизненным тоном, отпустил Алька и даже помог подняться и размять ноющее плечо. — Семьдесят девять процентов. Недоговаривает. — То есть ты веришь, что люди могут превращаться в крыс?! Ну, Дэнька!.. — Если человек не врет — значит, он говорит то, что считает правдой, — невозмутимо ответил рыжий Дэн. — К тому же в данный момент крысы на корабле и в самом деле нет. Девушка у себя в каюте одна. Са-аший тебя забери! Точно путник! И какой путник... Но почему же он тогда про крыс-то не знает? — Ну хорошо, — сказал чернявый Тед, — допустим, я в это поверил. А как ты думаешь, Станислав Федотович поверит? Рыжий с чернявым озабоченно переглянулись. — Ладно, — решительно сказал Тед, — давай его для начала оденем во что-нибудь, а там придумаем, что дальше делать. * * * Раны Жара на вид были куда страшнее, чем оказалось на самом деле. Всерьез покалечить мужики его не успели, дело обошлось полдюжиной ссадин на голове, несколькими выбитыми зубами и парой сломанных ребер, это не считая синяков. В веске или на хуторе все лечение обошлось бы тем, что битому дали бы отлежаться денька два, а потом погнали на работу вместе с прочими. В летучем тереме, однако, принято было к страдальцам, убогим и больным относиться с уважением. Ну, и Жар их разочаровывать не стал. Четыре дня он валялся на мягкой постели, уплетал незнакомые кушанья, которые ему подавали на белом столике на колесиках, прямо как в барских усадьбах, и старательно стенал всякий раз, как его тревожили. Пока, наконец, местный лекарь не посмотрел на него в недоумении и не сообщил, что то лекарство, которое он ему дает, должно было с самого начала снять все болевые ощущения, и он, лекарь, наоборот, опасался, что больной почувствует себя слишком хорошо и поспешит встать с постели раньше времени... Жар понял, что дал маху, и стенать перестал. К тому же валяться надоело. К нему, конечно, то и дело забегала Рыска. Иной раз даже и не одна, а с новой подружкой, Полиной, которая, между прочим, была очень даже ничего себе. Но все равно это была не жизнь, а сплошное навещание больного. На Жара смотрели участливо, пытались кормить с ложечки и развлекали, как могли, но, судя по их рассказам, за стенкой в это время кипела настоящая жизнь... И Жар не выдержал, отпросился у доктора с длинным именем Вениамин-Игнатьевич на свободу и, на всякий случай кряхтя и охая, выполз в зал, который на корабле называли «пультогостиной». Из разговоров Жар понял так, что, покинув негостеприимную веску, где его чуть не укокошили (а самое обидное — почитай и ни за что!), летучий терем улетел к себе на небо и некоторое время там летал. Но потом у коровы закончилось зерно, сена на корабле не водилось, и было решено снова сесть где-нибудь в другом, безлюдном месте. Жар, по правде сказать, удивился, что хозяева летучего корабля взяли на себя столько трудов ради чужой коровы вместо того, чтобы ее, скажем, попросту прирезать, — но жаловаться на такую удачу было грех. Он и не жаловался. Теперь корабль стоял в какой-то лощине, над которой со всех сторон нависали высоченные горы. Жар такие прежде только на картинках и видел — из тех, что знатные господа да тянущиеся за ними купцы у себя в гостиных на стенку вешают заместо голых баб и блюд с окороками и фруктами. Рыска ничего подобного отродясь не видывала вовсе и дивилась снежным вершинам не меньше, чем самому летучему кораблю; и даже надменного Алька, который напоказ ничему не удивлялся, не раз ловили за тем, что он останавливался где-нибудь в стороне и смотрел, как тень облака медленно наползает на белый пик. А вокруг корабля цвел душистый луг, частью заболоченный, сонно гудели шмели и посвистывали любопытные сурки. Чуть поодаль шумела быстрая речка, чистая, но жуть какая холодная, лишний раз не искупаешься. Зато в речке оказалось полно рыбы, и Рыска, большая любительница и мастерица удить, таскала эту рыбу ведрами. Удочку ей смастерил местный мастер на все руки по имени Михалыч, и удочка вышла такая, что любой весковый мальчишка не задумываясь отдал бы за нее все покупные базарные сласти, что отец привезет ему в ближайшие два года. Как объяснили Жару, хозяева летучего корабля в ближайший месяц никуда не спешили и намерены были провести время с пользой и с удовольствием. Удовольствий на корабле было не сказать, чтобы много — по крайней мере, не тех, что предпочел бы сам Жар. Насчет девок тут было туго: Рыскина подружка Полина оказалась единственной, и насчет нее Теодор (с которым Жар скорешился сразу, как только вышел из медотсека, распознав в нем родственную душу) предупредил первым делом: даже и не думай, пожалеешь. Жар, на всякий случай, предупредил о том же Теодора, насчет Рыски. Душа-то родственная, знаем мы таких! Как выяснилось, предупреждал зря: корабль, хоть и стоял на земле, все же почему-то считался «в полете», а в полете таких дел не полагалось вовсе. «Примета дурная», — пояснил Теодор — или, по-простому, Тед. Жар понимающе кивнул. Про моряков он тоже что-то такое слышал, но у тех дело проще: они просто баб с собой в море не берут. На взгляд Жара, это было и умнее: от греха подальше. С выпивкой на корабле тоже было не ахти. Про варенуху тут и не слыхивали, а пиво хоть и было, но мало, да и затхлое какое-то, видно, что не вчера сварено. Только и радости, что в сверкающих железных банках, красивеньких таких, синих с золотом и переливчатой радужной каемкой. Зато развлечений тут было хоть отбавляй, да таких, что Жар и не слыхивал. Главным тутошним развлечением были живые картины — нечто вроде лицедеев на площади, только все как будто бы взаправду: и тебе летучие корабли летают в черном ночном небе, что прямо рукой подать, и драконы сказочные, и принцессы красоты несказанной, что ни одна живая девка и рядом не лежала... Век бы глядел не отрываясь. Вдобавок, когда Рыска с Полиной снова умелись с корабля ловить рыбу (точнее, Рыска ловила, а Полина сидела рядышком, сочувствовала бедным пойманным рыбкам и деловито составляла научное описание очередной Рыскиной добычи), Тед по секрету поведал Жару, что бывает еще такая «порнуха» — и показал, где она лежит. Точнее, попросил Дэна организовать Жару прямой голосовой доступ к запароленному разделу. Жар посмотрел, побагровел, плюнул, сказал «Срамота какая!», и в тот же вечер, запершись в отведенной ему каюте, попросил Машу повторить первый ролик, который ему показывали для примера. Четыре раза подряд. Если бы спросить Жара, он бы сказал, что, кроме здешних живых картин, других забав и не требуется: там же на любой вкус все, от страшных историй про жестокие войны до сказок про великую любовь. Ну, не говоря уже о... Корабельщики, однако, на удивление пристрастились к Рыскиным сказкам и, что ни вечер, просили Рыску рассказать что-нибудь новенькое. Жару с Альком такое было не в диковинку — у них и у самих языки были подвешены дай Хольга всякому, — а вот корабельщиков человек, способный с ходу выдумать и поведать длинную, гладкую историю, буквально завораживал: с детства приученные писать и подолгу раздумывать и править каждую фразу, говорили они невнятно и сбивчиво. Ну, а Рыска и рада была стараться: она в охотку сплетала длинные замысловатые повести, где было место всему сразу — и великой любви, и жестоким страданиям, и смеху до упаду. Так оно шло до тех пор, пока однажды вечером, незадолго до ужина, ушедший в кладовую Тед не вернулся обратно с лицом человека, который обнаружил любимого попугайчика сдохшим. В руках Тед держал две банки пива. В наступившей гробовой тишине пилот пересек пультогостиную и поставил пиво на стол. И скорбно уронил: — Вот. Последнее. Все молчали, проникаясь масштабами трагедии. На корабле кончилось пиво. И взять его было негде... Когда Рыска закончила свою очередную историю: сказку о девочке, что поссорилась с духами леса (сказка вышла, внезапно, такая жутенькая, что даже Жару сделалось не по себе), и капитан, первым поднявшись из своего кресла, мягко напомнил, что пора бы и спать, Тед, встав со стула (диванчик они любезно уступили Рыске с Полиной, хотя Рыска не столько сидела, сколько подпрыгивала и подскакивала), потянул Жара за рукав одолженной ему «футболки». — Пошли, дело есть. Дэнь, пойдем! — Куда это на ночь глядя? — осведомился Станислав Федотович. — Воздухом подышать! — бодро ответил пилот. — Так, короче, — начал Тед, спустившись с трапа. — Есть предложение. У вас же тут пиво купить можно? — Ну, а то! — сказал Жар. — Хотя... смотря где. В веске какой-нибудь сейчас не купишь. Разгар лета, какое там пиво? Вот по осени... — А в городе? — В городе пожалуйста, там круглый год варят. В любом уважающем себя кабаке продадут. Хотя, конечно, по осени... — До осени мы тут сидеть не будем, — твердо ответил стратегически мыслящий Тед. — Завтра с утра возьмем флайер, отпросимся у капитана, типа погулять, и махнем до ближайшего города. Флайер припрячем где-нибудь в кустах, Дэна оставим охранять — ты же покараулишь, да, Дэнька? — а сами в город. Пары бочонков нам, я думаю, хватит. Про что я забыл? — Деньги, — лаконично напомнил Дэн. — Деньги?! Ах, да... Действительно, деньги... Деньги у Теда, разумеется, были. Но логично было предположить, что в ближайшем городке условные галактические единицы не принимают. Прямо сказать, Тед готов был поручиться здоровьем родной мамы, что там нет ни единого считывателя для карточек. — Жар, у вас деньги местные есть? — Есть... — уныло вздохнул Жар. — У Рыски... Вор был вполне доволен приемом, который им оказали на корабле, и был бы только рад внести свой вклад, но... — А Рыска денег не даст? — понимающе переспросил Тед. — Как Хольга свята, не даст... Слушайте! — осенило Жара. — А если, допустим, кошелек тово... подрезать? — Подрезать? — непонимающе переспросил Тед. — Ну, подцепить. Свистнуть. Слямзить... — Украсть, что ли? — возмутился пилот. — Ну да! Да ты не ерзай, — утешил его вор, — мы ж на флайере будем, смоемся — хрен нас найдут... — Ну, знаешь ли! — Тед горделиво расправил плечи, и сразу сделалось видно, насколько он выше Жара. — Вот чего-чего, а воровать Теодор Лендер еще ни разу не пробовал. И не намерен! — Ну ладно, я ж только предложил... А что тогда? — А что если, допустим... — начал Тед, — допустим, взять у Рыски одну монету... одну-то она даст? — и попросить Михалыча наделать копий? — Из серебра? — осторожно спросил Жар. — Серебра у нас нету, — сказал Тед, — а вот если, например, из алюминия? Алюминия у нас прорва, стоит он гроши... Тайну загадочных «серебряных» колонн они обсудили в первый же вечер, как собрались вместе. — Фальшивомонетчество, — ровным тоном заметил киборг, — традиционно считалось одним из наиболее тяжких экономических преступлений, куда опаснее обычных краж и грабежей. В эпохи, аналогичные данной, фальшивомонетчиков обычно варили в кипящем масле... — Ну, а как они отличат? — возразил смутившийся Тед. — Им же тут что серебро, что алюминий... Блестит, и ладно. Дэн невозмутимо вскинул бровь. — Ну, а если отличат? По весу, скажем? Ты готов рискнуть тем, что торговца, взявшего у тебя эти деньги, сварят в кипящем масле? Этим Тед рискнуть был не готов. Он приуныл и умолк. Великолепная затея грозила накрыться медным тазом из-за сущего пустяка... — А ну, стой! — внезапно оживился тоже приунывший было Жар. — Слышь, а эти вот картинки... ну, те... ну, ты понял... — их на бумагу перевести никак нельзя? — Ну, стоит вроде у капитана какой-то принтер, на всякий случай... а зачем? Полет все-таки состоялся. На следующий день торжествующие Тед с Жаром и невозмутимый, как всегда, Дэн вернулись из близлежащего — всего-то вешек сто, как флайер летает, — городка с парой бочонков прекрасного, крепкого, ароматного свежесваренного пива. Пиво они выгодно сменяли на приличную стопку самодельных неприличных открыток. Продукция была качественная: открытки были не просто распечатаны, но еще и тщательно заламинированы. Нельзя также не упомянуть, что перед отлетом Теда у самого шлюза перехватил Вениамин и как бы между прочим поинтересовался: — Вы же гулять летите? — Гулять, — осторожно ответил пилот. — Ну, так если у них там можно будет коньячку прикупить... ну, ты понимаешь, да? — Ага! — просиял все понявший Теодор. — Будет сделано, Вениамин Игнатьевич! Коньячку в городке не водилось, зато по возвращении Тед торжественно вручил доктору две бутылки крепчайшей местной варенухи. За это Вениамин Игнатьевич добровольно обещался Теодору объяснить капитану появление двух бочонков пива. И объяснил. По версии доктора, пиво сменяли на два из оставшихся ящиков мокк, которые грозились вот-вот приказать долго жить. Конечно, это был бы самый разумный вариант — но Теду просто как-то в голову не пришло. * * * Со времен того ночного разговора Альк ходил вокруг Дэна, будто кошка вокруг сметаны. Что Дэн — не обученный путник, это было ясно сразу. Но он был и не просто прирожденный видун, вроде Рыски. Слишком уверенно обращался он со своим даром — так, как может только человек, который, вслепую протягивая руку, знает, что найдет именно то, что ищет. Альк чувствовал, что это, может быть, зацепка. Что если понять и разгадать Дэна, Дэн, может быть, поможет ему разобраться с его собственной бедой. Здесь, в тишине и покое, за десятки вешек от любого жилья, где водятся крысы, Алькова крыса смирилась и заснула. Но Альк понимал, что это ненадолго. Штука в том, что разгадать Дэна было не проще, чем выудить наощупь одну зеленую горошину из мешка желтых. И Дэновы товарищи Альку помогать упорно отказывались. Сколько раз Альк ни подводил разговор к тому, что за человек Дэн, всякий раз кончалось тем же: даже болтушка Полина, даже громогласный Тед вмиг обретали завидную уклончивость опытных дипломатов. Альк даже не решался напрямую задать вопрос: ясно было, что не ответят. В тот день молодежь... Альк сам посмеивался над собой за то, что называл всю эту компанию «молодежью»: он успел выяснить, что Тед на пять лет старше него, а Полина — его ровесница; но самого себя он чувствовал намного старше. Впрочем, и семнадцатилетняя наивная Рысочка казалась ему намного старше Полины... Так вот, в тот день молодежь затеяла учиться ездить верхом. Точнее, Рыска с Жаром уже умели — Альк оценил, насколько уверенно за последнее время Рыска стала держаться в седле. Так что учиться предстояло только Теду, Дэну и Полине. Тед с Дэном в седле вообще никогда не сидели, а Полина в свое время целый месяц училась ездить верхом на лошадях. На лошадях, подумать только! Зачем тратить время и силы на диких, неприручаемых тварей, когда на свете есть коровы? Впрочем, Альк так понял, что у них там, на небе, какие-то другие лошади... и, возможно, какие-нибудь не такие коровы. Полина довольно бодро взгромоздилась в седло, описала несколько кругов по лужайке вокруг корабля и торжествующе спрыгнула на землю. Следом за ней на корову уверенно полез Тед. Сесть в седло ему удалось без труда, но, едва почувствовав на себе вес пилота, мирная, покладистая Милка будто взбесилась. Она замотала хвостом, низко, протяжно замычала, опустила рога к самой земле и несколько раз поддала задом. Надо отдать Теду должное: он усидел. Недостаток уменья пилот компенсировал недюжинной силой. Сообразив, что избавиться от седока не удастся, корова еще раз взбрыкнула и понеслась вперед. Описав здоровенную петлю по лугу, она с разгону взлетела на опущенную рампу грузового шлюза, ворвалась в грузовой отсек и исчезла внутри. Некоторое время из недр корабля раздавался топот, трубное мычание и громкая брань, усиленные эхом полупустого отсека, а потом послышался грохот, новая вспышка брани — и несколько секунд спустя корова вновь появилась на пандусе грузового шлюза, одна, свободная и непобежденная. Она спустилась на луг и деловито принялась, пофыркивая, щипать траву. Альк давно уяснил, что девиз Милки: в любой непонятной ситуации — пасись! Пару минут спустя на пороге шлюза появился Тед. Подойдя к друзьям, он растерянно помотал головой. — И что на нее нашло, а? Как взбесилась! — Где она тебя скинула? — поинтересовался Дэн. — Да я все держался, а потом она раз, и шмыгнула в тот угол, где, знаешь, поперечная балка между стеллажами, для жесткости. Ну, вот она под ней пробежала, а я остался висеть... — Ну что, Дэн, твоя очередь! — сказал Жар, лукаво ухмыляясь. Рыжий, как ни в чем не бывало, подошел к корове. И ровно в тот момент, когда Альк сложил два и два и пришел к однозначному выводу, Дэн сунул руку под седло и достал из-под него водяной орешек: мерзкую колючую хреновину в форме «ежа», какие раскидывают под копыта неприятельской коровнице — конструкция о четырех концах, которую как ни кинь, один шип непременно будет торчать вверх. Рыжий покрутил колючку в пальцах, хмыкнул и кинул орешек Теду. Тед рассмотрел, побагровел и медленно развернулся к вору. В следующую секунду оба уже неслись через луг. — Показательные выступления вне программы! — ухмыльнулся рыжий. — Как вы думаете, кто придет первым? — Ставлю на Жара! — немедленно отозвался Альк. — Ой, Дэн, не играл бы ты с ним... — осторожно заметила Рыска. — Цыц, женщина, День Бабы еще через полгода! — полушутливо одернул Альк. — Даже и не подумаю, — спокойно ответил Дэн. — Я тоже на Жара ставлю. Оба не промахнулись. Жар заложил петлю вокруг корабля и вернулся к компании, почти не запыхавшись. Тед, более сильный и долговязый, тем не менее за последние пару лет заметно утратил форму — кручение ломика напоказ не заменяет длительных равномерных нагрузок, а велотренажером пилот пренебрегал. Он изрядно запыхался, отстал от противника метров на пятьдесят и пришел к финишу если не умиротворенным, то растерявшим большую часть боевого пыла. Все, на что его хватило, это пообещать Жару: — Я тебе этого не забуду! — С Сашия спросишь! — отвечал вор обычной поговоркой. — Ну что, рыжий, поедешь или не рискнешь? Корова-то у нас, вишь, боевая... — Рискну, — сказал Дэн. И вскочил в седло. Сесть верхом на корову — много ума не надо. Как-нибудь залез, коленками ухватился, пятками наподдал и езжай. Можно, в принципе, и не учиться. Дэн сидел не так. Дэн сидел правильно. Дэн сидел красиво — так, как Жар, учившийся ездить охлюпкой (1) на коровенках из весчанского стада, никогда сидеть не будет. И корова у него пошла красиво, подобранно, будто ее год в манеже гоняли. Альк смотрел на рыжего и словно видел со стороны самого себя — себя, которого, между прочим, в седло усадили в два года, и ездить учили лучшие наставники — не считая родного отца, который и сам всадник не из последних. Когда Дэн спешился и принялся не спеша, но ловко расседлывать корову, чтобы отпустить ее пастись, Альк подошел к нему. — Ты где так ездить научился? Рыжий пожал плечами. — Смотрел, как другие ездят. И Альк понял, что ни Сашия он про него не вызнает. Потому что человек, способный вприглядку научиться ездить верхом, говорит о себе только то, что сам захочет. Оставался последний способ, самый сложный и нетривиальный. Решиться на такое Альку было непросто, но выхода не оставалось. И поздно вечером, когда все наконец разбрелись спать, он вышел в пультогостиную. Рыжий, как всегда, сидел за большим наклонным столом с нарисованными значками и что-то колдовал в висящей перед ним картинке. Что это, собственно, никакая не магия, Альк себе давно уже уяснил, но зрелище парящего в воздухе объемного рисунка, который можно менять как угодно по своему усмотрению, пробирало все равно. Альк удивлялся, что космолетчики ко всему этому вроде как привыкли. Хотя, с другой стороны — привыкают же старые путники дороги поворачивать? Альк вот был уверен, что никогда не привыкнет. Впрочем, ему и не пришлось... Сесть за стол со значками Альк не рискнул. Он давно понял, что это их территория: рыжего, Теда и третье кресло — для капитана, хотя при нем капитан за пульт ни разу не садился. А на чужую территорию соваться не стоит, если не рассчитываешь заранее на драку: в этом сам Альк и его крыса были совершенно единодушны. Он просто подвинул поближе стул. Сел и сказал: — Дэн, можно тебя спросить? Дэн, который точно давно заметил его присутствие — ну не мог не заметить, — теперь отреагировал: оглянулся, подумал, свернул свою объемную картинку и развернулся вместе с креслом. — Да, можно. И Альк задал первый вопрос из тех, что крутились у него в голове уже который день: — Кто ты такой? Он был готов к тому, чтобы услышать «Не твое дело!», но рыжий немного помедлил и ответил: — Я — боевой киборг модели DEX-6. — Что? — язык обитателей летучего корабля был вроде бы и понятен, но слов незнакомых попадалось много. — Киборг — это искусственно созданный организм, предназначенный для выполнения определенных задач, в моем случае — боевых, — равнодушно пояснил рыжий. Альк ненадолго призадумался, потом недоверчиво хмыкнул: — Голем, что ли? Дэн, в свою очередь, призадумался, отыскивая незнакомый термин в энциклопедиях, потом кивнул. — Ну, в целом, да. Альк пренебрежительно фыркнул. — Сказки это! Големов не бывает. Дэн только равнодушно пожал плечами. — Я же бываю. Его равнодушие убедило Алька куда лучше любых доказательств и аргументов. В конце концов, если где-то бывают летучие корабли, почему там же и големам не быть? Очевидно, он знает о мире куда меньше, чем думал... Но если это правда, это сразу отменяло все последующие вопросы. Если Дэн — голем, созданный для войны, это объясняет все его способности — и говорит о том, что некоторых способностей у него заведомо нет. Если Альк что и уяснил за семь лет в Пристани, то это то, что дар путника не людьми дается и не людьми отнимается. У искусственного существа его быть никак не может... Тут ему пришел в голову занятный вопрос. — Слышь, голем! А это правда, что ты из глины сделан? — Ну... Отчасти — правда. В конце концов, алюминиевые элементы в процессоре тоже имелись. Альк, несмотря на всю свою сдержанность и надменную отстраненность, явно уже примеривался пощупать Дэна, когда киборг невозмутимо добавил: — Но в основном все-таки из песка. А что, чем ему кристаллы кремния не песок? Бывший. Альк отдернулся, как током шарахнутый. — Врешь, да? — неуверенно уточнил он. — Нет, не вру. — Скажешь, ты врать не можешь? — Почему не могу? — удивился Дэн. — Еще как могу! Просто, если уж я возьмусь врать, тебе даже в голову не придет, что я вру. Альк хмыкнул и предпочел свернуть разговор. Ясно было одно: непрост этот голем, весьма непрост! * * * А Рыска тем временем не находила себе места. Она отчего-то почувствовала, что все: теперь или никогда! Как будто вышла к развилке, и откладывать решение дальше не получится. Она чуть ли не впервые в жизни имела дело сразу с двумя мужчинами, которые не пытались за ней ухлестывать — а значит, не было нужды как-то отбиваться и отнекиваться, — но и не смотрели на нее, как на пустое место, ничего не значащую малявку, «подай-принеси», как дома на хуторе. Ну, Жар — тот не в счет, Жар свой, все равно что брат. А к этим можно было без страха подойти вплотную, разглядеть и пораскинуть умом, чего же она все-таки хочет. Теодора Рыска отмела сразу. Нет, Тед был парень славный, и сразу видно, что добрый, и ласковый... — и что без тсаря в голове, тоже видно сразу. Как слишком добрый дворовый пес, которого сколько на цепь ни сажай, все равно ему всякий пришлый и брат, и сват, и заходи кто хочешь. А вот Дэн... Не то чтобы Дэн так уж ей нравился. Ничего такого, что в песнях про любовь поется и в сказках говорится, мол, «будто молния ударила», или там «сердце стонет и поет» — ничего этого Рыска не чувствовала. Странно, но при всем несходстве Дэн почему-то ужасно напоминал ей Алька — только без этой всегдашней крысиной озлобленности, без готовности больно цапнуть исподтишка. Рядом с Дэном было спокойно. Так спокойно, как Рыске еще не бывало ни с кем и никогда. Рыска просто не знала, с чем сравнить — у нее в жизни никогда еще так не случалось, чтобы можно было совсем ничего не бояться. С непривычки, конечно, легко было ошибиться и подумать, будто вот это и есть оно, то самое, настоящее. Именно так Рыска и подумала. Не сразу, конечно. Долго гадала, прикидывала, даже плакала ночами в подушку от страха и нерешительности. Больше всего ее огорчало, что хозяйства своего у Дэна нет, и ремесло такое — бродячее, всю жизнь в наемных работниках... Но, с другой стороны — работник работнику рознь. Одно дело — на хуторе батрачить, а другое дело — в тсарском дворце, где и слуги как господа! Летучий терем, конечно, был не совсем дворец, но выйти за того, кто тут служит, всяко уж не хуже, чем за купеческого сынка! Рыска понимала, что это, скорее всего, означает навсегда расстаться со всеми, кого она знает, но это как раз не особенно пугало. Уж такая она, девичья доля: от батюшки-от матушки, да на чужу сторонушку... Тем более, что ни с батюшкой, ни с матушкой расставаться не придется. С Жаром разве что... да с Альком еще. При мыслях об Альке неприятно кололо в груди, и Рыска поспешно от этих мыслей отмахивалась: да он сам спит и видит, как бы от них с Жаром отвязаться! В общем, решилась Рыска! Оставалось самое сложное — дать парню понять, что намерения у нее серьезные. Но тут как раз выход был, хотя и рискованный... И Рыска засела шить рубаху — новую свадебную рубаху для жениха, взамен той, что бесстыжий Альк себе взял, а потом изорвал. Ну, то есть изорвал-то не он, но все равно... Холста она давно прикупила — хорошего, беленого. Мерку сняла с одной из тех куцых безрукавок, которые носил Дэн: тайком пробралась в каюту, пока рыжий третью лучину торчал в душе. Ниток для вышивки одолжила у Полины — Полина в свое время ненадолго увлеклась вышиванием, и теперь недошитая схема с экзотическими рыбками с Шии-Раа валялась в коробке вместе с прочими неоконченными проектами. Когда Рыска увидела это разноцветье — на лугу разных цветов меньше, чем у этих ниток! — у нее глаза разбежались, и она чуть было не выпросила все нитки сразу. Но спохватилась, одернула себя и взяла только положенное по обычаю: красную, черную и белую. И то выбирать пришлось: красных было пять оттенков, Рыска взяла ту, что под цвет спелой клубники. Здесь, на корабле, работа спорилась быстро. На другие дела отвлекаться почти не приходилось: гостей даже на кухне помогать не заставляли. Хотя Рыска-то все равно помогала: и неудобно сидеть сложа руки, да и чего ж не помочь, когда в волшебном тереме вся работа сама делается: одна коробочка сама тесто месит, другая сама греет, сама печет без огня, третья плошки моет, четвертая пыль с пола обметает, пятая порты стирает... поди, всякий бы так работал, когда всех дел — чашки-ложки со стола собрать, в коробку сложить да в кнопку пальцем тыкнуть! А в остальное время — хоть целый день сиди да вышивай, как тсаревна в сказке. Но все равно Рыска решила поторопиться, и расшить пока только рукава и ворот, а подол оставить на потом. В тот вечер они уже разлили пиво по кружкам (за неимением пивных наливали в чайные), но все никак не могли решить, что же посмотреть после ужина. Полина твердо заявила, что боевиков с нее хватит, и Рыска ее поддержала: резню она один раз уже видела вживую и не понимала, какое может быть удовольствие в том, чтобы смотреть на это нарочно. Тем более что парни (точнее, Тед с Жаром) предпочитали такие боевики, чтоб кровища била ключом и летела чуть ли не прямо в лицо смотрящему вместе с ошметками мяса. Рыску в первый раз чуть не стошнило, потом уж как-то притерпелась. Полина предложила «красивую историю о любви», но тут уже взбунтовались парни. Даже Альк, который обычно в таких спорах не участвовал, заявил, что красивые истории о любви согласен терпеть только в Рыскином изложении — у нее оно хоть занятно выходит. Сошлись было на комедии — но тут Жар заявил, что он этих небесных шуток не понимает напрочь. Выяснилось, что и Рыска их тоже не понимает — только до сих пор сказать стеснялась. — А может, песен попоем? — робко предложила Рыска. Правда, корабельщики не знали их песен, а Жар с Рыской не знали того, что поют у них, но можно же и по очереди — одну нашу, одну ихнюю! А там, глядишь, кто и подхватит... Жар притащил гитару — в тот день, как они приехали в ту злополучную веску, он зачем-то перевесил ее на седло Рыскиной коровы, и надо же, как в воду глядел! Альк попробовал, подстроил струны — и заиграл старинную песню, что сложили когда-то давным-давно весковые мальчишки в осеннюю ночь на перекрестье миров, и с тех пор она и поется во всех мирах, пусть и на разные слова, но все об одном и том же. Нам пиво нужно, чтобы пить, Нам пиво нужно, чтобы пить, Нам пиво нужно, чтоб пить до дна, Нам пиво нужно, чтобы пить. Чтоб песни за столом орать, Девчонок крепко обнимать, И в обе щечки целовать! Все обрадовались и подхватили знакомый разудалый напев: Он не боится ничего, Боится только одного: Что годы старости придут, И пива больше не нальют, И девки больше не дадут! А ты не бойся, брат Гильом, И не надейся, брат Гильом, А ты не бойся, брат Гильом, И не смущайся, брат Гильом: Мы до тех дней не доживем!(2) Потом пошла песня за песней, все больше из тех, которые не обязательно знать, чтобы подпевать. Рыска смеялась, хлопала в ладоши, чуть было не опрокинула пиво на вышивку — и отложила вышивку подальше. На середине очередной песни она посмотрела в сторону стола — и увидела, что здешняя кошка треплет ее моток красных ниток. Рыска украдкой, чтобы не мешать остальным, шмыгнула под стол — но вредная кошка увернулась и побежала в сторону коридора. Рыска за ней. Они добежали до машинного отделения, повернули обратно, сделали круг почета по стоявшей нараспашку каюте Теодора, уронив пару вещиц — к счастью, вроде бы небьющихся, — и снова помчались обратно в пультогостиную. Однако на пороге пультогостиной их перехватил Альк. Он ловко сцапал норовившую прошмыгнуть мимо Котьку, отобрал у нее замусоленный моточек красной пряжи и протянул запыхавшейся Рыске. — Новое платье вышиваешь? — поинтересовался он. — Рубаху новую, для жениха! — застенчиво сказала Рыска. Альк поморщился. — Сказала бы, я бы тебе купил, чем самой возиться... — Да ты что! — ужаснулась Рыска. — Это непременно самой надо. — А сейчас-то зачем? Рыска покраснела. — Ну, это... Мне надо. — Зачем? Вот крысюк любопытный! Не отстанет теперь, глядишь, еще и высмеет перед всеми... — Ну, ты только никому не говори... — Ладно, ладно, не скажу. Ну? — Да подарить хочу. — То есть? — Ну, а то не знаешь! Если девке парень понравился сильно, можно подарить ему рубаху праздничную, свадебную. Если взял — значит, согласен жениться, сватов пришлет... Дело, конечно, было чрезвычайно рискованное. Потому что если парень не согласен, он уж непременно раззвонит на всю веску, что девка на него «вешалась» и на все была готова. Так что девки на такое шли только в крайнем случае. Но насчет Дэна Рыска была совершенно уверена: может, и откажется, но не раззвонит точно. Альк как-то странно, кривовато ухмыльнулся. — Ага, ясно. Очередные весковые традиции... И кому дарить собралась? Рыска совсем уж зарделась. — Дэну... Альк поперхнулся и согнулся в три погибели. Рыска обиделась: ему все хаханьки! — но когда саврянин выпрямился, лицо у него было совершенно серьезное. Мрачное даже. — Да у тебя просто дар какой-то!.. Связываться с кем ни попадя, — бросил Альк. — Чем хуже, тем лучше. — Ага, с тобой, например! — язвительно заметила Рыска. — Со мной, например, — неожиданно согласился Альк. — Ну так вот, Дэн — не ты! — запальчиво возразила Рыска. — И мне, например, все равно, кто он такой, был бы человек хороший! — Ага, конечно. Если не считать того, что он даже не человек, — хмыкнул Альк. — Сам ты не человек! — обиделась Рыска. — Я не совсем человек, — поправил Альк. — А вот он — совсем не человек. — А кто ж тогда? — Голем он. — Кто-кто? — не поняла Рыска. Альк объяснил. С его слов выходило, что големы — магические существа, вылепленные из глины и песка и оживленные чародейством. И что големов вообще не бывает, но, видимо, они водятся в тех же краях, что и летучие корабли. — Возможно, когда-то, сотни лет назад, они в наши земли заглядывали, потом перестали, а легенды про них остались, — закончил саврянин. Рыска опасливо выглянула за угол. Голем Дэн вдумчиво допивал третью кружку пива и о чем-то ожесточенно спорил с Полиной. — Да ну тебя! — досадливо махнула рукой Рыска. — Ты это нарочно сочинил, из вредности! А я уж было и впрямь поверила. Человек как человек! Голем, скажет тоже! Из глины и песка... Сказочник мне тут нашелся! — Сама у него спроси! — предложил Альк. — Даже и не подумаю! Чтобы он меня за дуру принял? — Ну, в таком случае он не ошибется! — сердито фыркнул Альк. — Дура и есть! — А ты... а ты... а ты... — Что, слова закончились, сказочница? Я ее предупредить хотел, как человека, а она... Тьфу! Альк сплюнул и хлопнул дверью нужника. В пультогостиную он в тот вечер больше не вернулся. От возможного позора и неизбежного разочарования Рыску спасла Полина. Все эти дни она пристально наблюдала за тем, как продвигается Рыскино вышивание. Рыска была ей немым укором: всего в три цвета, а какую красоту творит! А она... Полина чуть было не взялась вышивать снова, за компанию, но почувствовала, что это занятие выше ее сил. В один прекрасный день она попросила посмотреть вышивку поближе. Рыска охотно показала. Своей работой она была вполне довольна: новая рубаха выходила куда лучше прежней, и собачки получались похожи на собачек, а не на этих, как их... кошмарных зайцев. — Прелесть какая! — искренне восхитилась Полина. — А мне такое вышить можешь? Рыска покачала головой. — Такое — не могу. Это же мужской узор, видишь? Полина не видела. — Ну, в женском черного меньше, красного больше, и вообще он другим швом шьется... — Так ты, значит, не для себя вышиваешь? Рыска помотала головой и объяснила про свадебную рубаху. Ей давно хотелось поделиться этим с кем-нибудь, кто не станет ехидничать и вредничать, как этот Альк. Полина ехидничать не стала. Только ахнула и зажала рот ладонью. — Ой, Рысочка... Он же киборг! — Ну и что? Полина сбивчиво принялась объяснять. В конце концов пришлось прочесть целую лекцию о киборгах и их месте в человеческом обществе. Зато Рыску проняло. Она сникла и бессильно опустила вышивку на колени. — Ну как же так, а? — А почему именно Дэн? — осторожно полюбопытствовала Полина. — Он тебе так понравился? — Ой, да нет... Ну не то, чтобы очень, но... Он же хороший... — Он очень хороший! — от души подтвердила Полина. — Но, слушай, ему же всего девять лет, на самом деле! Он... он местами правда маленький совсем. Ты когда про рубаху рассказала, я, честно говоря, подумала, что ты ее для Алька вышиваешь. Рыска прыснула от неожиданности. — Скажешь тоже — для Алька! — А почему нет? — удивилась Полина. — Он тебе так подходит... — Подходит?! — возмутилась Рыска. — Да он знаешь какой?! — Какой? — спросила Полина. — Он... он... Вредный... Гадкий... Злой... — Вредный он. И злющий... — Не зна-аю... — задумчиво протянула Полина. — Я как-то не замечала, но я, наверно, мало с ним общаюсь. — Может, он со мной особенно злой? — с горечью предположила Рыска. — Может, ты ему просто нравишься, вот он и вредничает? Рыска покачала головой. — А он классный, — мечтательно продолжала Полина. — Одни волосы чего стоят! — Ой, да ну, хвосты крысиные! — Ничего себе крысиные хвосты, аж до самой... поясницы! Я один раз видела, как он расчесывался после душа... м-м! Рыска представила себе Алька после душа. С распущенными волосами, и почему-то голого. Она покраснела. — Ой, да ну тебя! Я ему все равно не ровня. Я простая весчанка, а он... — Думаешь, ему это важно? — Думаю, важно. Он всегда со мной так свысока разговаривает... — Но разговаривает же? Рыска отмахнулась и перевела разговор на другое. Но, раз мысль уже прозвучала, отделаться от нее было не так-то просто... * * * Три недели пролетели незаметно. Жар с Рыской и Альк совсем обжились в летучем тереме. Милка начала уже заплывать жирком на вольных пастбищах и сделалась ленивой и норовистой. Синяки и ссадины у Жара зажили — корабельный лекарь все сокрушался, что и зубы вырастил бы ему новые, да в здешних условиях это невозможно. Жар вежливо уверял его, что он и так обойдется, и что он вовсе не собирался дожить до ста лет при всех зубах. И даже Альк загорел, отъелся и сделался как-то поспокойнее. Но в начале четвертой недели мастер Михалыч, напоминавший Рыске сказочного гнома, сказал капитану за завтраком нечто невнятное, из чего капитан сделал вывод, что им пора улетать. Они долго обсуждали, где лучше «высадить» Рыску, Алька и Жара. Жар заикнулся было о том, чтобы вернуться в Мамыри и попробовать отвоевать оставленных там коров. Но Рыска с Альком были категорически против. В конце концов Теодор вывел на экран картинку Ринтара с высоты птичьего полета, и Альк, поразмыслив, уверенно ткнул пальцем в какую-то веску неподалеку от Рыбки. Пришло время прощаться. Милку вычистили и заседлали, невзирая на ее негодование. Путники переоделись. Жарову одежду, порванную и окровавленную после драки, Рыска давно уже отстирала и зачинила — не таскаться же ему, в самом деле, по дорогам в одолженной футболке! С Альком было сложнее: его одежда осталась во вьюке потерянной Смерти. Но Дэн поделился с ним старыми джинсами и водолазкой. Все это выглядело неприлично обтягивающим, но Альк держался так невозмутимо, как будто всю жизнь в этом проходил. Корабль опустился на дальнем лугу (предварительно космолетчики удостоверились, что поблизости нет никого, способного засвидетельствовать уникальное событие). Рыска обняла по очереди Полину, Теда и Дэна, мужчины пожали друг другу руки, и Альк, взяв под уздцы корову, первым спустился на землю. Когда они отошли на безопасное расстояние, Тед плавно поднял корабль в воздух. Полина смотрела в иллюминатор, пока просторный зеленый луг не превратился в крохотное пятнышко где-то внизу. — Станислав Федотович, — спросила она, — а мы же тут еще побываем? Очень хочется знать, что с ними дальше будет... Капитан хотел было ответить, что нарочно посещать сектор, где нет гасилок, чрезвычайно глупо. И что как, интересно, Полина собирается разыскивать их на густонаселенной планете? Но почему-то сказал: — Ну, может быть... Как получится. — Я им два маячка-передатчика оставил, — сказал вдруг Дэн. — Один Альку, другой Рыске. Михалыч их под талисманы какие-то местные замаскировал. Там, правда, со временем батарейки сядут, но на ближайшие двадцать лет должно хватить. Надо будет — разыщем. 1) «Охлюпкой» - без седла. 2) Использована бретонская песня «Ev chistr 'ta Laou!» (ru.wikipedia.org/wiki/Ev_Chistr_’ta_Laou!) в переводе Антона Дубинина и Тикки Шельен. Правда, в оригинале там поется про сидр.