Катарсис

       Я молча смотрел на мужчину, лежащего рядом со мной. Он спал с умиротворенным выражением лица, сложив руки на широкой груди, равномерно вздымавшейся с каждым вздохом. Он занимал удивительно мало места на кровати, прилегши с самого края в позе, подходящей какому-нибудь отшельнику, каковым он, впрочем, в определенной мере и являлся. Весьма странный человек, удивительный, неправильный. Именно о таких говорят "не от мира сего". Иначе как объяснить тот факт, что я второй раз подряд ночую в форте, в его собственной постели, на что Люсьен даже не поинтересовался, по каким причинам я остался и долго ли ему меня еще терпеть в своем мрачноватом убежище. Принципы Братства, я думаю. Хотя не менее вероятно, что он просто давал мне возможность свыкнуться с мыслью о том, что я совершил, составляя безмолвную компанию.        Я прикрыл глаза и прислушался к невнятным шорохам за стеной. Так поразивший меня факт, что сон Вещающего охраняют мертвецы, сейчас казался не таким уж из ряда вон выходящим. Но не менее жутким, впрочем. Если уж я мог справиться с этими истлевшими защитниками Фаррагута, то сам Лашанс в случае чего, без особых проблем раскидал бы их кости по всему подземелью. Неприятным было само ощущение, что совсем близко, буквально через пару футов от нас, постукивая ржавыми мечами о прогнившее дерево щитов, бродит чуть не разваливающаяся на куски нечисть. А мне с детства советовали держаться подальше от всякой некромантии, - не дай боги даже задуматься о том, чтобы заняться этим самому.        Люсьена, судя по всему, такими глупостями в детстве не пугали. Когда он бодрствовал, то практически не обращал внимания даже на приблудного имперца в своем убежище. Что уж говорить о десятке дохлых мужиков, денно и нощно безынициативно бродящих по коридорам форта. Днем он читал, иногда молился Ситису, с тем же выражением лица, каковое имел и сейчас. Если я отвлекал его своими вопросами, Лашанс спокойно и обстоятельно отвечал на все, награждая меня легкой полуулыбкой, но явно давая понять, что мыслями он находится отсюда далеко.        Я пришел сюда по его уведомлению, по собственной же инициативе - остался. Не хотелось проводить время в какой-нибудь грязной гостинице, в чейдинхольском же убежище я оставаться не собирался. Одно дело - возвышенные речи о поклонении Ситису, другое - несколько мертвецов во мраке подвала, тех, с кем я несколько дней назад делил кров и пищу. Пусть я так и не понял до конца их стремлений и помыслов, пусть так и не смог искренне вверить свою душу этому жутковатому божеству, но, все же, получал хотя бы выдуманную поддержку и ободрение, на которые мир вокруг меня обычно был весьма скуп.        Когда Висенте сказал, что я - особенный, я не поверил, расценив эти слова как дружескую поддержку. Когда Лашанс поведал мне, что отныне я становлюсь его Заглушающим, ко мне пришло давящее осознание того, что Вальтьери и сам не ведал, сколь роковыми окажутся его слова.        Наверное, его бездыханное тело уже рассыпалось прахом, подумалось мне. Сколько, говорил он, ему лет? Двести? Триста? Когда я закрывал уже ничего не видящие глаза Вальтьери, этот старый вампир показался мне юным бретонским юношей, а не мрачным кровопийцей, какими положено считать этих ночных отродий. На одно мгновение его облик затуманился, будто душа издала последний вздох по Нирну, окончательно покидая древнее тело. Или что за пелена никак не хотела сходить с моих глаз?        Еще какое-то время я пытался подремать, лежа неподвижно, насколько это было возможно, но довольно скоро у меня попросту затекла рука, которую я ранее просунул для удобства под подушку. Едва двинувшись, я поспешно взглянул на Вещающего, чтобы убедиться, что не потревожил его сон. И наткнулся на его спокойный взгляд.        - Я не хотел разбудить, - хмуро извинился я, свешивая ноги с кровати.        - Не стоит беспокоиться об этом, брат, - он медленно поднялся, повернулся ко мне спиной и, потянувшись, снял с выщербленной спинки кровати черную робу.        Несколько мгновений я наблюдал, как он одевается, затем спохватился, принявшись натягивать свою потрепанную тунику. И тут почувствовал прикосновение руки к своему плечу.        - Возьми одежду в сундуке, - сказал он, слегка перехватывая талию поясом, так, что мрачный наряд убийцы стал более смахивать на домашний халат прямиком из Лейавинна, каковому впечатлению способствовала полуобнаженная грудь и немного растрепавшиеся после сна волосы, выбившиеся из ослабшего узла черной шелковой ленты. - Очищение необходимо дополнить обрядом.        - Что за обряд? - я поднялся с кровати, подошел к сундуку и послушно принялся в нем копаться.        - Катарсис, - коротко ответил Лашанс и сложил руки на груди, всем видом демонстрируя, что ждет, когда я закончу возню со своим облачением.        Выбирать оказалось особенно не из чего, - пару дворянских туник я отверг сразу, не испытывая никакого желания устраивать долгую возню с крючочками и складочками, да и уж очень неуместными они казались в этом каменном мешке. Остальное содержимое сундука составляли простые черные робы разной степени поношенности, все навроде той, что носил сам Вещающий, только от них не чувствовалось легких, но вполне очевидных волн магии зачарования. Я выбрал одну поновее и, поспешно надевая ее, обратил внимание, что одежда все еще хранит совсем слабый запах кожи Лашанса, ненавязчивый, но ясно дающий понять, кто хозяин этой вещи, совсем недавно касавшийся этой ткани, возможно, надевающий именно эту робу для каких-то определенных целей, отдыха ли, возможно, прогулки. Но не убийства - слишком домашним был запах; не пот и кровь - спокойствие и размеренность. И какой-то совсем уж неожиданный уют, вызывающий мысли о собственном доме, которого у меня никогда не было, и о котором я даже не осмеливался мечтать. Особенно - в нынешнем положении, пусть и не совсем беглого, но все же преступника, чудом и волею Девяти выбравшегося из имперских застенков. И решением императора, конечно же, пусть и немного сбрендившего на почве произошедшего, со всеми его патетическими знамениями и эпическими речами. Вспомнив доброе спокойное лицо старика Септима, я воровато вытащил из своей ветхой дорожной сумки Амулет Королей и запихал его в потайной карман на груди робы. Конечно же, Лашанс заметил это, но лишь самую малость поднял брови, более никак не выказывая своего отношения к произошедшему. Я смешался от того, что допустил сомнения в своем доверии к Вещающему, к тому, что пришел ко мне, когда я был полностью раздавлен обстоятельствами, протянул руку и дал хоть какую-то цель, не стану сейчас рассуждать, насколько она верна или этична.        Я подошел к нему и с виноватым видом извлек Амулет из-за пазухи.        - Я не хотел, чтобы это так выглядело, - пробормотал я расстроенным голосом, протягивая подвеску Лашансу, чтобы он взглянул на нее. Но он лишь едва заметно улыбнулся и положил ладонь поверх кисти моей руки, в которой я щепотью держал цепочку.        - У каждого свои секреты, брат, - проведя рукой по золотым звеньям, он осторожно подцепил Амулет и, приподняв его, вложил мне в руку. - Я не исповедник из храма Кинарет. Либо придет время, когда ты почувствуешь, что должен поделиться тем, что, так, или иначе, тебя гнетет, либо этот момент не наступит, а ты разберешься в своих тревогах и чаяниях сам.        Я благодарно кивнул, и, поразмыслив секунду, шагнул к кровати, все же возвращая Амулет в сумку.        - Все в воле Ситиса, - добавил Лашанс тихим голосом и направился к лестнице. Мне показалось, что на его лице мелькнуло что-то похожее на удовлетворение, но я запретил себе задумываться над его резонами и делать из того какие-то выводы, просто зашагав следом.        Лашанс проворно поднялся по лестнице, секунда - вверху что-то надрывно скрипнуло, и мужчина исчез в образовавшемся проеме, в котором обозначился кусочек ночного неба, усыпанный тускло поблескивающими в вышине светлячками звезд. Я не стал заставлять себя ждать и поспешно полез вслед за ним.        Выбравшись, я глубоко вдохнул аромат хвои и растущих вокруг диких цветов. Лашанс же наклонился рядом со мной, закрывая люк и в общих чертах забрасывая его лежащим вокруг дерном.        - Пойдем, брат, - и, легко спрыгнув с возвышения, он зашагал вглубь леса.        Я лишь пожал плечами, направляясь за ним. Он еще ни разу не подал виду, что мои расспросы и попытки вытрясти из него какие-либо разъяснения хоть как-то раздражают или выводят из себя. Но я сам чувствовал себя неловко, будто бы каждым вопросом ставил под сомнение его действия и, что уж там говорить, авторитет как Вещающего.        В безмятежности и тишине, нарушаемой лишь стрекотанием кузнечиков, мы шли довольно долго. Я смотрел по сторонам и молчал, следуя за движущимся во тьме силуэтом, похожим на невесть как забредшего сюда священника или пилигрима в этом длинном и, судя по моим собственным ощущениям, не особенно удобном одеянии.        Лашанс двигался легкими, неслышными шагами, и, будь его воля, он легко мог исчезнуть из моего поля зрения, моментально слившись с редкими деревьями. В одной замшелой таверне, предоставлявшей путникам еще и возможность переночевать в пыльном подвале, пахнущем мараной и плесенью, - он пришел ко мне в первый раз, долго говорил про убийства, убедительно, проникновенно, хотя я и был малость перепуган этим вторжением. Затем коснулся моей руки своими теплыми пальцами и вложил в нее странный обшарпанный клинок, от которого просто невообразимо садило смертью и страданием, и вдруг, доброжелательно улыбнувшись напоследок, исчез. Просто растворился во мраке подвала. Не веря своим глазам, я, как есть, в исподнем, вскочил с тряпья, выполняющего роль постели, и, распахнув дверь, уставился в темный коридор.        Я уже был готов поверить, что этот странный человек привиделся мне в полусне, хотя и мог кристально ясно вспомнить все, что тот говорил, но клинок, что я продолжал держать в своей руке, убедительно доказывал правдивость произошедшего.        Уже позднее я понял, что не нужно быть мастером иллюзии, чтобы вытворять такие трюки, когда уже сам покупал у вечно недовольного хаджита зелья, позволяющие стать невидимым для окружающих на некоторое время.        Когда я уже порядком выбился из сил и почти решился все же прибиться к Лашансу с расспросами, он, словно прочитав мои мысли, повернулся ко мне.        - Мы почти на месте, - сообщил он, успокаивающе коснувшись моего плеча. - Прислушайся.        Я кивнул, что было не лучшей идеей в такой темени, замер и даже задержал дыхание. Последнего, впрочем, не требовалось - где-то впереди раздавался явственный шум ручья. Слегка веяло характерной свежестью.        - Идем, Огюст, - и он зашуршал кустами, пробираясь прямо через невысокую поросль. Я последовал за ним, подивившись, как сам Люсьен не запутался в этих колючках, учитывая, что я был одет точно в такую же робу длиной до земли.        Наконец, закончив борьбу с проклятым кустарником, я выбрался на пологий берег и окинул взглядом открывшуюся мне картину. Ручей совершенно мирно журчал, поблескивая в свете лун. Благодаря открытому пространству, эти самые луны давали достаточную видимость, чтобы не запнуться о какую-нибудь кочку. Там и тут торчали редкие кустики травы, а на самой грани восприятия слышался легкий переливчатый звон неизвестного мне происхождения. Пейзаж казался немного сказочным, нереальным, по крайней мере, я такого никогда раньше в жизни не видел. Как и дополнения к оному в виде обнаженного мужчины, уже входящего в воду, попутно распуская волосы.        - Вода замечательная, - прокомментировал Лашанс и, подавшись вперед, проплыл несколько метров, погрузившись по самую шею.        Я подошел к кромке воды и с опаской коснулся ее голой ступней. Неизвестные водоемы никогда не внушали мне доверия - мало ли какая гадость может там водиться. Да и водичка оказалась похолоднее, чем я ожидал. Сделав из этого определенные выводы, я быстро скинул с себя одежду, вбежал в стужу ручья и, наскоро ополоснувшись несколько раз, выскочил обратно на берег. Затем завернулся в сухую робу и уселся на небольшом валуне чуть поодаль, наблюдая, как Лашанс медленно плывет то в одну сторону, то в другую.        Являясь квартероном - бабушка была нордкой, что в некоторой мере отразилось и на моей внешности, - я все же почувствовал, что порядочно озяб, так что поспешно нагнулся, кое-как растирая икры ладонями. И увидел прямо возле камня странное растение, нежно светящееся в полумраке, но не от лунного света, - сияние словно бы шло изнутри узорчатых листьев. Замерев, я понял, что именно оно и является источником того звука, что так дивно дополнял всю ночную картину. Завороженный, я протянул к нему руку в неосознанном желании прикоснуться, ощутить хрупкий звон света на своих пальцах, но был прерван голосом Лашанса:        - Не нужно, брат.        Я поднял глаза - он стоял совсем недалеко от меня, склонив голову набок, отжимая свои длинные волосы. Вода лениво колыхалась чуть выше его колен, волоски на смуглой груди влажно поблескивали, а выражение лица было задумчивым - казалось, он смотрел не на меня, а куда-то сквозь, в другой мир, или будто видя то, что не дано узреть мне самому. Казалось, холод его вообще никак не тревожил. Я почувствовал, что смутился его наготы, скользнув беглым взглядом по телу Вещающего, чему несказанно удивился, - что я, нагих мужчин не видел? Да и воспитывался не в высших обществах, а в разной паршивости приютах, где о такой неловкости и задумываться-то не положено, особенно, когда всех гурьбой гонят мыться в ближайшую речушку.        - Это особенное растение, - продолжил Лашанс, откинув волосы на спину и делая пару шагов в мою сторону. - Я слышал, что его собирают некоторые алхимики, то ли используют для своих зелий и в подобном роде, то ли просто все еще исследуют. Кажется, их не так и много осталось в Тамриэле. Тебе оно ни к чему - вот я о чем, Огюст.        - Я хотел спросить, - я взглянул в его темные глаза. - Почему ты произносишь мое имя так...        - …по-бретонски? - опередил он меня, помедлил и вдруг просто улыбнулся, самой обыкновенной улыбкой, не несущей в себе ни скрытого смысла, ни извечной таинственности. - Я никоим образом не желал оскорбить тебя, Август. Это... Скорее, некоторая ностальгия о немного бурном и до сих пор неизменно согревающем сердце былом.        - Я нисколько не оскорблен, - заверил я Лашанса, подобрав под себя ноги и усевшись так, как некогда мы садились в круг в приюте, рассказывая друг другу придуманные на ходу истории. - Мне даже нравится, как это звучит, когда ты произносишь. Тем более, что тогда, когда я первый раз увидел тебя спросонья, в самом деле спутал с бретонцем.        Он вышел на берег и встал возле меня вполоборота, развернувшись лицом в сторону, откуда дул легкий ночной ветерок.        - Такое иногда случается, - рассеянно заметил Люсьен, не убирая с лица полуулыбку. – Всему причиной имя. Но это... Долгая история.        Я было собрался заверить, что никуда не спешу, что очень люблю эти самые длинные истории, при этом думая, что готов внимать ему хоть и до утра, лишь бы слышать этот бархатистый голос, а не довольствоваться обрывочными фразами, которые, я чувствовал, снова ожидают меня по возвращении в Фаррагут. Но промолчал, вновь поддавшись несуразному замешательству. Лишь сложил руки на коленях, ожидая, когда вновь заговорит сам Лашанс.        - Здесь очень чистая, правильная вода, - он не заставил себя долго ждать. - Ты не любишь купаться?        - Не особенно, - признался я, поежившись. - То есть, одно дело - выполнить долг чистоты, это я всегда охотно готов, но плескаться и мерзнуть - удовольствие для меня сомнительное.        Вместо какого-либо ответа, он просто подошел ко мне и протянул кисть руки вверх ладонью, приглашая спуститься с валуна. Я хотел покачать головой и как-то туманно отказаться, но взглянул в его глаза, подумал, да и плюнул на все свои опасения и нежелание лезть в холодный водоем, все еще кажущийся мне недружелюбным. Скинув с плеч робу, я осторожно вложил свою руку в его ладонь и спустился с камня.        - Когда я привел тебя сюда, - произнес Люсьен, двигаясь назад, не отпуская моей руки. - Я подразумевал несколько большее, чем смыть с себя пот и дорожную пыль.        Я послушно шел за ним, входя в воду все глубже, чувствуя, как прохладные потоки в ручье покалывают кожу, иногда сменяясь более терпимыми по температуре. Удивительные ощущения!        Когда вода дошла нам до пояса, Люсьен обошел меня и встал за моей спиной, положив руки на плечи.        - А теперь просто закрой глаза, мой дорогой брат в Ситисе, закрой и почувствуй, как вода уносит твои сомнения и суетные мысли. Расслабься и испытай Тьму, ощути дыхание Пустоты, не думай ни о чем, - он слабо массировал мои плечи своими тонкими пальцами, что убаюкивало и успокаивало. И я действительно закрыл глаза и отдался во власть вьющихся по ногам потоков, так, что через минуту уже перестал различать, вода это или какие-то полуневесомые водные создания, лениво снующие в ней. Я пытался прекратить думать. О прохладных пальцах, монотонно разминающих мои плечи, таких чутких и, кажется, не менее холеных, впору не наемному убийце, а аристократу, музыканту... Любовнику. О бархатистом голосе, что звучал и звучал за моей спиной, - я уже не вслушивался в смысл слов, наслаждаясь просто самими звуками, что незаметно сливались с моим сознанием. О человеке, имперце с бретонским именем, что стоял позади меня, то реальный, то кажущийся искаженным существом, двемерской ли легендой, десятым божеством, невесть откуда взявшимся в пантеоне. Словно бы он существовал в двух ипостасях одновременно. Будто я сам воочию увидел другую сторону своей души, не глазами - а как если бы меня обожгло холодом размеренное дыхание собственного безразличного двойника, чуждой сущности, что мыслила и рассуждала чуть инаково, что передавалось мне самому, хотя и казалось пугающим и отталкивающим. Словно деталь меня будущего или возможно будущего, искаженные мысли, в которых угадывались собственные посылы и принципы, но усложненные, плодящиеся, наслаивающиеся друг на друга...        - …говорят, Аркуэн попировала его внутренностями…        - …познакомить вас с господином Августом…        - …даэдрические символы на этих доспехах, несомненно…        - …Врата открылись прямо перед стенами Брумы…        - …на маленьком острове в Нибенейской бухте…        - …пожаловать на Дрожащие Острова…        - …паломничество к Девяти, дабы душу очистить, и сердце…        Я вскрикнул и, неловко развернувшись, повис на плече Люсьена, который участливо поддержал меня, перехватив одной рукой за грудь.        - Это... Это!..        - Не торопись, дай себе отдышаться, - прошептал Люсьен на ухо, поглаживая свободной рукой по волосам, будто успокаивая маленького ребенка. Но куда там! Меня ощутимо колотило, то ли от холода, то ли из-за внезапной паники. Как чувствовал, что не нужно было соглашаться.        - Это был не я! - я вывернулся из его рук и уже обеими руками вцепился в плечи Лашанса, поскальзываясь на илистом дне, пытаясь поймать его взгляд. - Это не мои мысли!        - Успокойся, брат.        - Да я таких слов даже не знаю! - наконец обретя более-менее устойчивое положение, я беззастенчиво тряхнул его, даже не задумываясь, что мои стиснутые пальцы могут оставить следы на его коже. - А когда думал, когда все... завертелось, - тогда понимал!        Я умолк. Лашанс спокойно смотрел на меня, - может быть, для него такие истерики неофитов были не впервой, - и, дождавшись, когда я закончу свои крики, невозмутимо притянул меня к себе, так, что я прижался щекой к его груди, немного сгорбившись.        Честно говоря, я меньше удивился бы нормальной отрезвляющей пощечине, которую, на мой взгляд, вполне заслуживал. Тоже мне, раскричался, как тепличная барышня, которая пальчик порезала.        И я прекрасно понимал, что успокаивают меня почти схоже с тем, как это делают с такими вот нежными девицами. Но противиться решительно не собирался. В объятьях было тепло, хоть и немного влажно от брызг, обильно окропивших нас, когда я начал метаться.        Любопытно, как ощущает такие тесные объятия и прикосновения девушка? Наверное, таковая сразу млеет, готовая тотчас сбросить с себя одежду и улечься перед ним на спину, открыто, приглашая овладеть собой. Или ведет себя намного смелее, стремясь прежде всего доставить удовольствие ему... Пальцами, губами, каждой складочкой и изгибом тела... Вначале опускается на колени, обдавая горячим дыханием темную дорожку волос на животе, затем обхватывает горячими влажными губами его плоть, но не успевает как должно приласкать ее языком, - он отстраняется, очень естественно перехватывая власть над происходящим, и, повергши ее на землю, прижимает к ней своим телом, уже проникая в чресла. Лишь вода накатывает на берег, легко омывая два горячих тела, что сплелись у самой кромки воды. И почему-то уже я смотрю на самого Люсьена ее глазами, отмечая то чуть сползшую на его предплечье робу, то приоткрытые губы и вырывающиеся из них едва слышимые вздохи, то выбившуюся из ленты влажную прядь, то россыпь звезд в угольно-черном небе.        Наваждение закончилось так же быстро, как и началось, лишь я вдруг понял, что до сих пор стою по пояс в воде, а Лашанс заглядывает мне в глаза, чуть выставив вперед руки в готовности подхватить меня, если я вознамерюсь лишиться чувств и мешком сверзиться на дно.        - Это особенное место, - его голос вновь обрел привычные тягучие низкие нотки. - Те немногие, что знают о нем, считают, что здесь, прямо под ручьем, спрятано одно из айлейдских средоточий силы.        Я зачерпнул пригоршню воды и ополоснул свой вспотевший лоб, пытаясь прийти в себя.        - Немногие?        - Теперь знаешь и ты, - немного патетично подытожил Люсьен и жестом предложил уже выбираться на берег, чему я с радостью подчинился.        Пока мы одевались, я тайком взглянул на Лашанса. Он стоял ко мне спиной, отряхивая свое одеяние от налипших на него редких травинок. Я залюбовался движением валиков мышц под его кожей, - тело, не высеченное из камня, как это бывает у могучих нордских исполинов, но и не чересчур поджарое или жилистое, что свойственно эльфам. Приятное взгляду, но без изощренностей и переигрывания.        Я отвел взгляд, удивительно неловкими руками затягивая пояс на своей талии. Если бы боги решили по-другому, я мог прийти в этот мир квартеронкой из имперцев, девой, у которой пребывал бы хоть крохотный шанс почувствовать его губы на своей груди, коснуться их пальцами, приникнуть в поцелуе к его плечу, отдаться, бесстыдно и полностью, если он окажется столь благосклонен. Но что сейчас думать об этом, когда все уже сложилось, как есть? Будь я той выдуманной особой, вероятно, моя жизнь пошла бы совсем другим чередом. Не случилось бы той отвратительной истории, из-за которой я попал в имперские застенки. Или, если бы все повторилось, то не попался бы на краже куска хлеба, что повлекло за собой то глупое, ненамеренное убийство хозяина безвестной фермы к югу от Имперского Города. Убийство, через день после которого ко мне пришел этот странный человек в темной одежде, Люсьен Лашанс, Вещающий Темного Братства.        Наверное, мне проще считать именно так. Уже сложившееся стечение обстоятельств дало мне возможность увидеть его, разговаривать с ним, даже спать в одной постели и - высшая в моем положении награда, - оказаться так близко, приникнуть вплотную, ощутить тепло его тела и дыхание на своих волосах.        - Ты выглядишь расстроенным, - Лашанс повернулся, уже одетый и подпоясанный, в запахнутой наглухо робе. О том, что этот человек только что выбрался из воды, говорили лишь влажные волосы, снова аккуратно перевязанные лентой. - Ты испытал что-то, что испугало тебя?        - Я видел себя, - пробормотал я, приблизившись к нему и пытаясь собраться с мыслями. - Но в моем видении я был каким-то иным человеком. То есть, я понимал, что это не посторонний, будто присутствовал внутри его, но переживал все словно извне.        Лашанс улыбнулся, положил мне руку на спину, делая шаг вперед и увлекая меня за собой.        - Но я... Мы с ним думали одновременно, но очень необычно, учеными словами, более красивыми выражениями, чем я знаю и могу сказать сейчас. Хотя что-то то и дело всплывает в голове, и само собой вылетает изо рта, сейчас, уже после этого... Катарсиса.        - Каждый переживает что-то свое, посещая это место, - помедлив, заговорил Лашанс. - Меня, в свое время, захлестнула такая тишина, такой покой, что, казалось, я предстал пред самим Ситисом.        Я притих, чувствуя, что любым комментарием могу сбить его с какого-либо желания рассказывать мне столь сакральные вещи.        - Меня облекло восхитительное безразличие, сознание того, что я достиг своей цели, пришел к апогею своего служения, - продолжал Люсьен, ловко пробираясь меж очередных зарослей. - Но вдруг я открыл глаза и обнаружил, что лежу на берегу, а пальцы мои проскальзывают в песке, будто пытаясь ухватиться за уже истаявшее видение.        - Это - будущее? - робко поинтересовался я.        - Кто знает, - мне показалось, что он вздохнул. - То, что должно случиться в любом случае или то, чего мы отчаянно жаждем, возможно, даже не признаваясь в этом самим себе... Мне хочется верить, что я видел свою судьбу. Сделай свои выводы, брат, реши для себя сам. Фатальность ли это, а, может, путеводная звезда.        Я молчал. Шел, снова и снова вызывая в памяти другой кусок видения. Что это могло быть? Мой собственный бред, сложившийся под впечатлением от первого потрясения? Ведь это немыслимо по сути своей - невозможно из мужчины стать женщиной, да и, искренне говоря, несмотря на всю недавнюю лирику в моей голове, я - тот, кто есть, и, пусть мои пути усеяны не жемчугом и довольством, все-таки, я уже благодарен судьбе и любым аэдра и даэдра за встречу с этим имперцем. И будь, что будет.        Будь, что будет. Эта простая мысль в один миг взбодрила меня, заставив сердце стучать быстрее. Внутри шевельнулась смелость, такая, что прибывает вместе с трусостью, но в последний момент сминает ее без следа.        Люсьен с девушкой. Обнаженные на берегу, омываемые волнами. И - он перед моими глазами.        Моя безрассудная мысль, либо услужливо подкинутое вслед прорицание от древнего источника Айлейдов?        Или - всего лишь глупое желание, то, о чем я даже не позволил бы себе грезить?        - Я видел еще кое-что, - дрогнувшим голосом произнес я, самому себе изумляясь.        Он обернулся, выказывая своим видом, что весь обращен во внимание.        Вот и возможность получить ответ на айлейдскую загадку. Разочарование для Люсьена или немыслимое колдовство.        - Это не будущее, - я взглянул на него и сразу опустил глаза, страшась осуждения. - В моей голове крутилась одна совершенно глупая выдумка. И... Я увидел ее так же явно, как и чужого себя.        - Что ты видел? - я и не заметил, как Лашанс оказался рядом, вплотную, едва не сверкая своими карими глазами. - Что за выдумка?        - Абсолютная глупость. То, чего между нами двумя не могло случиться, да и не может.        - Что ты видел? – с нажимом повторил он, жестко глядя в мои глаза.        - Акт любви, - бесхитростно вымолвил я.        Он замер, глядя куда-то через мое плечо. Я хотел что-то добавить, но моя отвага улетучилась, как дым. Несколько мучительно долгих мгновений мы стояли друг напротив друга, как два истукана - у меня лишь не выходило до конца отвести взгляд от его отрешенного лица.        И тут он вновь посмотрел на меня, прямо и почти грубо - в глаза, в упор. Затем протянул руку и одним невесомым движением развязал пояс на моем облачении.        Я непонимающе уставился сначала на его длань, держащую конец расшитого куска ткани, затем снова на его лицо.        - Что ты делаешь? – непонимающе осведомился я, даже задержав на всякий случай дыхание.        Люсьен протянул ко мне другую руку, взявшись обеими за отвороты робы:        - Даю будущему стать настоящим, - и одним движением сбросил с меня одежду.        Все вопросы, готовые исторгнуться из моего рта, были сию же секунду запечатаны его решительным поцелуем. Я глухо простонал в ответ, но он не обратил на это никакого внимания, только его ладонь скользнула к низу моего живота, обхватывая плоть, невесть когда успевшую напрячься и затвердеть. Я неуклюже скользнул пальцами по его талии, не смог нащупать узла и, не решившись устраивать бессмысленную возню, вскинул руки и обвил ими Люсьена за шею, смущаясь, но притягивая к себе.        Не зная, что последует дальше, я отдался во власть его объятий, неумело целуя в ответ, отодвигая ворот его робы, чтобы дотронуться до теплой и уже знакомой груди, а, едва его горячий язык оказался в моем рту - обхватывая его губами, облизывая, посасывая, так, что задрожали колени. Видимо, он почувствовал, как я в несколько мгновений почти обессилел, так что перехватил меня, наклоняя назад и опрокидывая прямо на валявшуюся под ногами одежду.        Я не успел и задуматься, как он уверенным резким движением раздвинул мои колени, помедлил секунду, - и приник губами к моей изнывающей плоти. Я застонал на пронзительном вдохе и бессознательно запустил пальцы в его волосы, моля в душе, чтобы это не прекращалось, а еще больше - чтобы происходящее не оказалось сном или очередным видением.        Он снова не стал задерживаться на одном, - продолжая сдавливать губами распаленную вершину, лаская ее самым кончиком языка, Люсьен провел ладонями по животу, вдруг отстранился и забросил мои колени себе на плечи, почти вплотную приникши всем своим телом к земле. Тут я почувствовал его влажный теплый язык между своих бедер и, застонав уже в полный голос, вжался спиной в прохладную землю, цепляясь ногтями за пучки травы. Весь Нирн сошелся в моей голове в одну точку; легкая колкость его щек на моей коже, влага слюны и скользящий, едва-едва проникающий внутрь горячий кончик языка, гибкие пальцы Люсьена, рассеянно скользящие кончиками по чуть обнаженному ими же краю плоти, отчего хотелось не просто тяжело дышать - кричать, прижимать к себе его голову, жаждать и бояться того, что должно произойти.        И невозможно сказать и пережить, как я желал, чтобы он произнес хотя бы слово.        Люсьен приподнялся, отчего мои ноги легко соскользнули с его плеч, так, что теперь я лежал в совершенно бесстыдном положении. Он встал на колени, склонившись надо мной, распахнул полы своей одежды в стороны и слегка приподнял мои бедра, подтаскивая к себе. Медленно поводил кончиками пальцев там, где только что хозяйничал его язык, словно бы рассеянно, самую малость погружаясь одним из них внутрь, отчего я взволнованно задержал дыхание, и тут убрал свои руки. Я ощутил возле своих ягодиц твердую и горячую часть его тела и инстинктивно попытался отодвинуться. Но куда там – Люсьен снова, не давая никакой возможности воспротивиться, обхватил мои бедра и рванул на себя, а затем наклонился надо мной, блокируя любые вольности тяжестью собственного тела, придавив меня ладонями к холодной земле. Лицо его оставалось бесстрастным, как если бы он читал книгу или зажигал свечи перед алтарем. Единение лишь тел, а не душ, подумалось мне. Но разве я мог помыслить даже о подобном?        Он вошел в меня без предупреждений и ласк, словно в одночасье вспомнив, что происходящее – лишь символ, желание сотворить из далекого мифа реальность. Я сжал зубы и вцепился в землю, оставляя пальцами глубокие борозды, издав какой-то жалкий и беспомощный возглас, которому удивился сам. И тут, когда Люсьен начал двигаться, проникая в мое тело не полностью, то почти выходя, глядя на меня с таким же интересом, с каким мог смотреть на деревянную тарелку, видение, пришедшее мне в его объятиях, стало облекаться реальностью.        Ощущая удивительное смирение, чувствуя, как трава легко покалывает мне спину, глядя на его сжатые губы, подметив крошечную струйку пота на виске Люсьена, его глаза, что во мгле ночи казались почти черными, я оперся на локти, приподнимаясь, протянул руку и обхватил его шею, подтягиваясь вперед, сам насаживаясь на его твердый орган.        Мне показалось, что он немного опешил.        Почти сидя у него на коленях, я попытался двигаться сам, все еще ощущая легкую боль и неудобство, что заставляли морщиться и сбиваться. Я уткнулся в плечо, переводя дыхание, и тут Люсьен мягко подхватил мои бедра, помогая и направляя в нужном ритме. Быстрее и быстрее, глубже и все более естественно, отчего через несколько минут я стонал уже от совершенно иных ощущений. Продолжая придерживаться за его плечи, я взглянул на него, более всего страшась увидеть все то же равнодушие. Но мне открылось действительно волнующее зрелище – Люсьен пристально смотрел на меня чуть снизу вверх, отрывисто дыша в такт каждому движению, легким движением головы отбрасывая выбившиеся пряди, то и дело падавшие на его лицо.        Моя собственная плоть была стиснута между нашими вспотевшими животами, скользя и все более распаляясь при каждом движении. Неосознанно я прижался ближе, сдавливая ее плотнее, задыхаясь от наслаждения и внезапно охватившей все тело истомы, что предвещает последний, самый пронзительный миг удовольствия. Люсьен, судя по всему, чувствовал то же самое; он крепко сжал мои ягодицы, прижимаясь своей шершавой от щетины щекой к моему лицу, насаживая меня все резче. Вздрагивая, я притянул его голову ближе, ощутив приоткрытые губы на своей коже, и требовательно, алчуще перехватил их своими, на что Люсьен ответил грубым, почти кусающим, поцелуем. И тут я застонал ему в рот и исторгся семенем на его грудь, бессильно откидываясь назад, увлекая его за собой. Навалившись на меня, он произвел еще несколько мощных болезненных толчков и застыл, успокаивая дыханье.        Я смотрел на небо, чуть прикрыв веки, все еще подвластный слабости во всех членах тела. Люсьен чуть приподнялся, так, что его плоть со слабым влажным звуком легко выскользнула из меня, и я ощутил медленно текущую меж бедер влагу.        - Прости меня, брат, - он убрал ладонью с лица волосы. – Я забылся.        - А я должен в чем-то тебя винить? – не понял я. – Между мужчинами все происходит иначе?        Он поднял мой широкий пояс и осторожно отер впадину меж моими ягодицами.        - Кого-то это может унизить.        - Что в этом унизительного? – недоуменно спросил я.        Люсьен улыбнулся, как многое повидавший наставник, складывая кусок ткани в руках.        - Я тоже думаю, что женское и мужское тело не так сильно разнятся меж собой, как кажется на первый взгляд.        Я хотел сказать, что имел в виду совсем не это, но промолчал. Моменты откровенности закончились, и ко мне начинала подбираться неловкость. Люсьен взглянул на свою грудь, где на темных волосках серебрились капли моего семени, и, задумавшись на секунду, вытер их, после чего отбросил ставшую ненужной тряпку в сторону.        Он встал, запахивая свою робу, и протянул мне руку, ухватившись за которую, поднялся я сам. И – более никаких будоражащих прикосновений, снова так же по-братски, как и час назад. А я рассчитывал на что-то иное? Глупее и представить невозможно. Вещающий Братства лишь исполнил свой долг, пусть даже и отнесшись ко всей заявленной фатальности именно по-человечески.        Но разве я должен на что-то претендовать? Откровенно перед собой – я никогда не был частью культа Ситиса и следующей из него некоей великой цели. Но неужели Люсьен действительно стремится к той самой пресловутой Пустоте? Он никогда не производил впечатления фанатика, хотя, увы, я не настолько давно и хорошо его знаю.        Да и что я мог предложить взамен, не будучи способным даже признать над собой власть и покровительство Отца Ужаса? Я, выросший на вере в Девятерых, возносивший молитвы Стендарру, в детстве сбегавший к святилищу возле деревушки, где находился наш приют, чтобы полюбоваться на красивую статую в лучах заката и посидеть возле ее подножия, вдыхая прелые запахи сена, разложенных вокруг цветов и свежей травы.        И кем я стал?        Убийцей, не понимающим, ради чего я выполняю контракты, что подбрасывает мне Братство; я не настолько алчен до золота, чтобы отнять из-за него чью-то жизнь, хотя бы и в совершенной нужде. Ситис так и остался для меня лишь словом, чуждым именем, что имеет сакральное значение для братьев и сестер, никак не трогая моего сердца и не вызывая в нем требуемого отголоска. Остается лишь неловкая, словно у собаки, которую в очередной раз не пнули, а приласкали, преданность одному человеку. Тому, кто так легко заставил меня убивать, не во славу Отца, - лишь ради одобрения Вещающего. А знает ли он сам об этом?        Мы брели по ночному лугу, не разговаривая, едва слышно шурша травой под ногами. До утра было еще далеко, но Луны скрылись за набежавшими тучками, принесшими с собой прохладу и еще более непроницаемую темень. Вдобавок принялся накрапывать мелкий летний дождь, почувствовав первые капли которого, Люсьен немедленно накинул на голову капюшон, что, вкупе с мягкой походкой, превращало его в какого-то сумрачного призрака. Я не стремился укрыться, отчего мои длинные волосы, едва успев малость просохнуть после купания, довольно скоро намокли вновь. Я убирал их назад пятерней, подставляя лицо небесным слезинкам, и, кажется, улыбался.        Я больше не хотел служить каким-то богам, напоказ ли, в душе ли. Пусть остается лишь не нужная никому в целом мире преданность, даже и тому, для которого она предназначена. Я не нуждаюсь ни в Падомае, ни в Ану, ни в каких бы то ни было иных костылях для своей души, чтобы выполнять контракты, что даст мне Вещающий.        - Люсьен, - неужели я в первый раз назвал его попросту по имени?        Он обернулся, вопросительно посмотрев на меня, остановившегося перед засохшим деревом, в рассыпающемся нутре которого был спрятан тайный ход в форт. Мгновение я молчал, слушая шум скоротечного дождя в листьях редких деревьев, затем улыбнулся и шагнул к нему, невзначай, как юный неофит, касаясь его руки.        - А что такое Дрожащие Острова?