Одеяло и пневмония

Когда Рё прижался щекой к плечу Окуры, последний отложил книгу и поправил одеяло. — Спокойной н… — Таччо-он, — с ухмылкой рукой под одеяло, — Хочешь, помогу согреться этой холодной ночью? — Нашего отопления пока хватает, но спасибо, — Окура посмеялся и лёг к Рё спиной, легко смахивая его со своего плеча. — Но я же забираю одеяло, да? — сел и перегнулся через тело, чтобы заглянуть в лицо. — Так ты специально? — поднял голову. — Может быть, — отмахнулся и привычно натянул одеяло себе по горло. — Опять, Рё! — схватился за другой край и потянул на себя. — Может быть, специально! — Чтобы я отморозил почки? — Чтобы ты лёг ко мне! — А ещё легкие! — И мы бы вместе лежали! — И у меня была бы пневмония, вот полежали, блин! — Не была бы, ты же со мной под одеялом! — Какой смысл от этого одеяла, если я уже замёрз! — Так потом согрелся же! — Но процессы уже пошли! — Какие ещё процессы? — Заболевания пневмонией! Пнев-мо-ни-ей, понимаешь, пнев-мо… — Да всё я понимаю, заткнись, — Рё с господи-когда-же-ты-перестанешь-ныть выражением лица чуть сжал уголок одеяла, — Ничего не случилось даже, а ты уже мозги вытрахал. Окура поджал губы и хотел было возразить, но когда Рё с обиженным лицом перегнулся через него и накрыл одеялом, желание спорить отпало автоматически — он ругался на Окуру и одновременно мягко укрывал его с по-детски надутыми губами, и Окура невольно умилился этой противоречивости. Но умилился он только мысленно и где-то в подсознании, а лицо его всё ещё хранило пыл от спора. — И вообще, — буркнул Рё, отворачиваясь, — Захотел бы, достал бы второе одеяло. И всё равно перетянул большую часть его себе, словно говоря «давай, подними свою задницу и потащись доставать тот плед из гостиной, давай». Окура долго смотрел на неприкрытый кусочек кожи, выглядывающий из-под одеяла, и на торчащую лопатку, а потом неожиданно для Рё, который дёрнулся от мягкого касания, подоткнул ему одеяло так, чтобы прикрыть оголенный участок. Чтобы не замёрз. Он выключил светильник, и ещё несколько мгновений они лежали в тёмной тишине, а потом Окура не выдержал и пробубнил: — Захотел бы, просто лёг бы рядом сам. Ещё пару неподвижных минут и Окуре уже кажется, что Рё уснул и ничего не услышал. Ну, или до ужаса обижен и не хочет ложиться ближе. Или и то, и другое вместе. И с каждой секундой Окуре в голову приходило всё больше и больше мыслей — одна хуже другой. А потом Рё просто резко сел на кровати, полностью встряхнул одеяло, срывая его с них обоих, и резко повернулся и лёг обратно. Не то, чтобы просто лёг — почти полностью навалился на Окуру. Молча, всем весом и телом, только одной ногой на своей половине кровати. А ещё точнее, только стопой одной ноги. Таччон вынужденно резко выдохнул, поскольку весь воздух из него в буквальном смысле выпихнули. — Ну, знаешь, лечь рядом, это определённо не лечь на, но так тоже пойдёт. — Заткнись, — услышал он в ответ приглушённо через подушку возле своего уха, не сдержал тихого смеха, а Рё начал устраиваться поудобнее именно «на». Он соскользнул ближе к своей половине, чтобы не сильно мешать Окуре во сне и не разбудить его, если пошевелится, но Окуре он свои действия объяснил немного иначе: — Мне неудобно, ты слишком мягкий и хилый, — скрыв усмешку в темноте. Окура закатил глаза и мысленно отложил обиду на потом. Конечно, если он вообще вспомнит об этом. Теперь ему было полностью комфортно с головой Рё, лежащей прямо посередине груди, и его ладонью на ребре. И с нагло перекинутой поперёк всего его тела ногой, которая словно заявляла «моё», Окуре тоже было комфортно. В конце концов, чьё ж ещё. — Спокойной ночи, — наконец сказал Рё с той умиротворённой улыбкой, которую Окура часто не видит, но слышит. Как сейчас — в темноте, куда-то в живот и так спокойно, что кажется, что всё он спланировал. Что знал наперёд — повздорят, поворчат, а потом с удвоенной силой будут обниматься во сне. А ведь неплохая техника, правда? Окура быстро провалился в сон, думая о щекочущих волосах и дыхании Нишикидо. Думая о том, что у Рё вкусно пахнут волосы и о том, что он забыл сказать ему закрывать наконец тюбик зубной пасты; о том, что Рё никогда не спит в пижаме и о том, что он вовсе и не против его голого торса; о том, что они не были в квартире Рё с самого дня его рождения и надо бы там убраться; о том, что Рё на днях жаловался, что порвал струны той гитары и… Стоп, а где же мысли об этом самом одеяле? Которое ещё должно греть и защищать от всех болезней? За которое Окура ещё так трясся? Которое ещё у них в ногах сейчас лежит. Кажется, Окуре было уже глубоко плевать. И когда он во сне пробормотал: «Рё-чан, правда, зачем нам это одеяло», всё ещё не спящий Рё-чан приподнял голову, посмотрел на него и усмехнулся, шепнув в его подбородок: — Пневмония, говоришь, Таччон?