Сублимация 2

Часы показывали почти полночь, а Чонгук, весь мокрый и уставший, всё ещё гонял и гонял долбаный танец. Менеджер ему, может быть, люлей потом надаёт, а визажист будет печально вздыхать от его кругов под глазами и не вовремя высыпавших от стресса прыщей, но чёрта с два он перестанет так делать. Он пахал как никогда в жизни, даже Хосок и Чимин слиняли, сонно зевая и сталкиваясь, будто сонные мухи. Кстати, Чимин… Чонгук неловко запнулся о собственную ногу и полетел на пол. Ну конечно, блять, стоит вспомнить о грёбаном Пак Чимине, как его заёбанный в край мозг тут же буянит. И хер поймёшь: то ли это гормоны, то ли у него серьёзно крыша поехала. Ну честно, не могло же его так клинить только из-за тела Пака? Его приставучесть и недалёкость явно должны сводить к нулю все плюсы тела, но нет же, скажите это Чонгуку, который чуть ли не каждый день передёргивает в душе на светлый образ дурного хёна. А ведь он, в самом деле, подходил и спрашивал, как научиться сублимировать, только советовался не с Намджуном, а… с Юнги, который и посоветовал ему просто вкладываться в работу. Нет, ну Намджун-хён крутой, конечно, и все дела, но трепло в последнее время жуткое, всё про всех сдаёт, каждого уже спалить успел во всех смертных грехах, и себя в первую очередь. Поначалу совет этот был дельный: Чон выжимал из себя все соки, и в итоге сил не оставалось ни на что, кроме как быстро поесть, вымыться, и провалиться в сон без сновидений. Но. Их с Паком связывало слишком много – оба вокалисты и танцоры, они сталкивались чересчур часто, а потому Чимина в его жизни стало ещё больше. Прямая зависимость была налицо: больше работы – больше Чимина. Глупый хён выбешивал не по-детски и раздражал похлеще красной лампочки, но вот не смотреть на его задницу (на шикарную во всех отношениях задницу) было просто невозможно. Поэтому Чонгук страдал и разрывался, но пялиться упорно не прекращал. А ещё он начал хамить, грубить и огрызаться, и вообще-то всем, но больше всего доставалось, опять же, Паку. Тот сначала недоумевал, смотря расширившимися невинными глазами, потом начал обижаться, дуя и без того большие щёки, а потом и вовсе стал злиться и пытаться хоть один раз, но треснуть бедного, но наглого тонсена. Это было дохрена мило, если честно. Самая херь начиналась, когда Чимин выходил на сцену, ибо тогда с ним творился сущий пиздец. Он трахал взглядом всё, что движется, и становился живым воплощением секса. И да, Чонгук по-жёсткому залипал. Вообще, будь у него чуть меньше контроля, он бы просто встал посреди песни и стал залипать на старшего, ибо какого чёрта Пак такой горячий. Чонгук вообще готов был на колени упасть перед создателями маек-сеток и шорт, ибо спина и бёдра у Пака были ну ничуть не хуже пресса и рук. Ну и да, иногда он представлял, каково это – трахаться с Чимином. Да, вот такой он извращенец. Да, у него сдвиг по фазе. Вот только по всему выходило, что трахаться с Чимином охуенно, и это факт. В итоге это превратилось в навязчивую идею, и Чон думал, что, возможно, не так уж и плохо оказаться под любимым (как бы он над ним ни издевался) хёном. Где-то в глубине души нормальный парень говорил, что всё, стоп, это клиника, пора тормозить, но хер там плавал – тело само провокационно жалось к сильному животу и крепким бёдрам. Как обычно он подходил сзади, пристраивал голову на чиминовом плече, обхватывал его руки своими и стоял так какое-то время, усыпляя бдительность и просто умиротворённо глядя чуть сбоку на широкую улыбку. А потом, вдоволь насладившись горячим телом, гладил хёна по голове и произносил одну и ту же фразу «Чимин-а – маленький хён!». И тут же убегал, естественно, догоняемый громким, даже немного страшным воплем. Или вот, например, так же обнимал сзади, только руки клал на мгновенно напрягающийся живот и водил кончиками пальцев по рельефным кубикам, после чего подщипывал кожицу и говорил: «Кто-то опять ест за троих?» А дальше, опять же, убегал. Кстати, последняя выходка вышла ему боком. Бесспорно, это было смешно – вот так доставать старшего, но ведь никакого намёка тот ни в какую не видел. Иногда Чонгуку казалось, что даже подойди он и скажи недалёкому Паку «Хён, знаешь, я иногда подрачиваю на тебя и в принципе не против, чтоб ты меня поимел в реальности», тот всё равно не поймёт. Однако они снова стояли в обнимку, и Чон снова наглаживал чужой живот. Остальные что-то обсуждали между собой, кажется, решали, кто в этот раз будет убирать засраный в хлам зал. Чонгуку было пофиг, он сумеет отбрехаться, а хозяйственный на деле Чимин уже был определён на стирку. И только Гук потянулся, чтобы ущипнуть его, его запястье перехватили полные маленькие пальчики. – Хватит издеваться! – прошипел покрасневший отчего-то Чимин. Чон удивлённо воззрился на него, ибо ну первый раз эта мимимишная гора мышц раньше времени возмущаться начала. – Ты просто смешно злишься, – Чонгук шкодливо улыбнулся, тем не менее выдёргивая руки из захвата. – Нихера это не смеш… И тут произошло то, что Чон переименовал в дальнейшем в «тотал пиздос», потому как адекватность его окончательно кончилась в этот момент. Говоря конкретнее, он просто-напросто задел то, что задевать не следовало бы. И вот картина маслом: красный Пак смотрит на Чонгука, бледный Чонгук смотрит на его член, член гордо стоит. – Да у тебя же встал! – пожалуй, чересчур громко выдал Чон, и бедного хёна как ветром сдуло. В общем, открытие номер хераллион: Пак Чимин не такой уж натурал, каким хотел казаться. По крайней мере, одна его часть точно. Это шокировало, но радовало дофига, потому как мучиться теперь одному Гуку не придётся, как говорится: сделал гадость – сердцу радость. Ну, конечно, сначала старший бегал, стоило ему только перехватить не предвещающий ничего хорошего взгляд золотого макнэ, а вот Чонгук, в свою очередь, придумывал коварные планы по захвату. Его уже не волновало, что из этого выйдет, просто напуганный, возбуждённый и раскрасневшийся Чимин – ну это ли не предел мечтаний. У Чона даже появилась новая фишечка: подойти и со всей дури шлёпнуть по этой прекрасной упругой заднице (а если повезёт, то и пожамкать можно). Остальные реагировали по-разному: Намджун и Шуга подозрительно хмурились, догадливые засранцы, Хосок и Тэхён всё пытались присоединиться и тоже помучить Пака, а Сокджин просто закатывал глаза и занимался своими делами, но никто ничего по этому поводу не говорил. Однако, как оказалось, терпение Чимина тоже не безгранично. Он злился. И злился. И злился. И в итоге, когда уставший, выебанный во все щели мозга тренером Чонгук плёлся в студию Юнги, чтобы взять с драмой выпрошенные наушники, его затолкали в тёмное помещение и с силой втиснули в стену. По секрету, Гук почти испугался, но быстро по запаху узнал мелкого хёна. – Чонгуки, объясни-ка мне, что это за дела такие, а?! – зашипел тот, прижимая запястья Чона к стене. – Это уже совсем не смешно, ты же, блять, тоже парень, должен понимать! – Что понимать? – макнэ сглотнул, глядя в темноту перед собой и чувствуя горячее дыхание на щеке. – Что у тебя стоит на меня? В следующий миг его с рычанием опрокинули на пол, усевшись сверху, и от этого он офигел настолько, что даже рыпаться не стал. – Ты же это специально делаешь! – Хён, просто трахни меня уже! Тут же зажёгся свет, и Чонгук, проморгавшись, увидел растерянного восседавшего на его бёдрах Чимина. Он пальцами вцепился в футболку на груди младшего, сминая её. – Что? – спросил он, хлопая ресницами. – Помнишь, я стонал во сне? – нарочито медленно заговорил Чон, потому что, ну правда, до жопы неловко. – Мне снилось, что ты меня… – Стоп-стоп-стоп! – затараторил Пак, вскакивая и размахивая руками аки спятившая мельница. – Как я тебя?! Я же твой хён, Гуки! – Ну и что, – Гук за руку потянул его обратно на себя, хитро улыбаясь из-за шальной мысли, появившегося в его голове. – Или… Или, будучи обладателем шикарной задницы, охуенного пресса и невъебенных ног, на которые я дрочу уже несколько месяцев, ты совсем не знаешь, что делать? Или... Оу, а может, ты просто-напросто и там малень… Не успел Чонгук выдать всю ехидную речь, как его болтливый рот заткнули самым банальным способом. Естественно, от такого напора, когда Пак начал вдавливать его в пол, он ошалел, потому что ну вообще не думал, что тот поведётся на такую глупую подначку. Но нет, повёлся. И впору бы ссать кипятком от счастья, но треск разрываемой футболки – его, сука, любимой футболки – напугал до усрачки. Он вроде Чимина хотел, а не долбанутого Халка. Тем временем, варварски избавившись от его футболки, Пак совершенно цивильно снял свою и вновь вернулся к истерзанным уже губам младшего. Подхватив Чона под бёдра, он прижал его к себе так, словно хотел стать единым целым. Вот, разорвав поцелуй, он оставляет на его груди очевидные красные отметины, отчего Гук против воли выгибается, вцепившись в чужие раскалённые плечи. Это пиздец, как страшно, но пиздец, как заводит. Злой Пак Чимин – равно охуенный Пак Чимин. То, что надо. Воспользовавшись случаем, Чимин сдёргивает с Чона джинсы в несколько рывков, стягивает бельё и сжимает уже налившийся кровью член. Совершенно правильно, так, как нужно, и Чонгук давится воздухом, издавая первый тихий стон, больше похожий на скулёж. Стыдно до жути, но хочется ещё. Сколько раз он представлял это, но кто же знал, что в реальности всё раз в двадцать круче. Поцелуями-укусами Пак спустился к худому подтянутому животу, продолжая водить рукой по члену, массируя головку и размазывая по стволу смазку. Слишком мало ласки, скажете вы? А вот Чонгуку было плевать, ему и это казалось настолько космоебическим, что он готов был помереть прямо здесь на полу. Однако у старшего были малость другие планы. Сквозь красную муть в голове Гук отчётливо ощутил, как в его задницу, в его несчастную девственную задницу входит смоченный чем-то палец. – Стой, остановись! – захныкал Чонгук, чувствуя неприятное жжение. – Хён, подожди, я передумал! Он заныл, как маленькая девочка, упираясь Паку в голую горячую грудь, и крепко зажмурился, когда почти сразу в него вошёл второй палец. Передумал он, ага. Сомневаться и думать надо было раньше, но блять… кто ж знал… Чимин остановился, наклонился к нему и зашептал на ухо какую-то ересь, но Чонгуку как-то вообще не до того было, чтобы вслушиваться, у него пальцы по самое не могу в заднице орудуют. И всё же, вопреки своей воле, он ещё сильнее обхватил Пака за шею, и вот здесь… Чон готов был признать себя педиком последним, только бы Чимин ещё раз так замечательно шевельнул пальцами. Его выгнуло так, что своим животом он почувствовал стальной пресс хёна, а стон, слетевший с его губ, кажется, был слышен далеко за пределами студии. М-да, может, и не такой судьбы хотела для него мама, отправляя в Сеул, но не ебёт. Вообще ни разу. А вот чёртовому Чимину самое время. Словно услышав его мысли, старший вытащил пальцы, потянулся к тумбочке, чем-то зашуршал там. Потом секунды мучительного ожидания, и Чон уже судорожно царапает мощную спину. – Сука-сука-сука! – пищит он, дёргаясь, отчего становилось только больнее, потому что рост Пака на его достоинстве не отразился ровно нихрена. Внизу жгло, но ёбаный Чимин даже не думал останавливаться, как будто не ему сейчас спину в лоскуты раздирают. – Тихо! – шипит в ответ Чимин, замирая и убирая ладонью с лица тонсена крупные невольные слёзы. – Сам напросился, сучёнок, блин, не развалишься… Чон послушно затих, поскуливая иногда, поглаживая руками исцарапанную спину, чтобы только как-то отвлечься. Где были его мозги, когда он, провокатор хуев, лез к этой слетевшей с катушек щекастой сволочи. Новый толчок – больно. Ещё один – всё ещё больно. Ещё один… Чонгук прикрыл глаза. Какое-то странное было ощущение. Вроде приятной щекотки под залитой горячим воском кожей. С очередным толчком он скрипнул голосом, как щенок, приоткрыв недоверчиво один глаз. Это было… даже неплохо, наверное. Чимин отлип от его плеча и внимательно уставился в его лицо. Жопой Гук чувствовал подвох (самое чувствительное сейчас место, как-никак), и он не заставил себя ждать. Старший, не отводя взгляда, в очередной раз качнул бёдрами, заставляя мелкого тихонько вскрикнуть и опять вонзить ногти в пострадавшую спину. Младший снова зажмурился. Движения стали чаще, температура накалялась, и Чонгук успел уже сорвать голос, а потому только хватал ртом воздух, повторяя имя хёна. Ему казалось, что тело уже плавится, а Пак реально сошёл с ума. Было так неебически круто, что перед глазами уже чернело, а кислород не пробивался в лёгкие. Когда же Пак опустил руку на его член, это стало последней каплей: Гук таки выдавил из себя сиплый высокий звук, стискивая старшего в объятьях так, что у того должно было добавиться синяков. Следом за ним, так же высоко застонав, что было самой лучшей нотой Чимина, кончил и хён. В голове звенело так сильно, что мелкий уже не видел, как Пак расправляется с презервативом и как укладывается рядом на спину, морщась и шипя от боли. Собрав последние силы, Чон повернулся и закинул на него руку и ногу, не замечая того, что оба они мокрые от пота. – Пиздец… – довольно прохрипел Чонгук. Всё же не зря он столько страдал из-за этого ебантяя. Если бы кто ему сказал, мол, парень, Пак Чимин – наипиздатейший в постели – он бы поржал. Нет, правда, подумал бы, что стебутся. А тут… Как в голову-то ударило… – Пиздец, – согласился Чимин, – и что мне теперь делать? Чонгук посмотрел в его круглые глаза, едва сдерживая смех. Ну серьёзно, кто здесь ещё ребёнок. Вроде его трахнули, а этот мелкий хён пугается больше него. Впрочем, ответ пришёл сам собой и, кажется, был готов заранее. Состроив самый преданный и умильный вид, Чон заговорщицки прошептал в пухлые губы: – Сублимировать, Чимин-а. Сублимировать.