Паганини, мать вашу!

Что-то странное творилось с организмом несчастного Джона. К скрипичным изыскам Шерлока он всегда относился довольно неоднозначно, но с некоторых пор это превратилось в настоящую пытку. Шерлок полюбил Паганини, Джон его люто возненавидел. Конечно же он ничего не имел против гениального композитора и скрипача, но то, что вытворял своей скрипкой его сосед, было неописуемо. Шерлок играл Паганини так, что у Джона дыбом вставали волосы. Но самое страшное, вставали не только волосы. И именно дыбом. Все началось с «Каприза». Когда уж Шерлок умудрился его разучить, Джон не знал, но играл потрясающе, во всяком случае, по дилетантскому мнению Джона. Потрясло Джона весьма неслабо — так потрясло, что он испуганно уставился в пространство невидящим взором. «Это еще что такое, мать твою?!» В немом изумлении рассматривая спину музицирующего соседа, Джон очень надеялся, что ошибся в классификации собственных ощущений. Но позывные его организма ни с чем другим спутать было нельзя, и оставалось лишь разобраться, что его так возбуждает, «Каприз» или спина. Разобраться не удалось — Шерлок повернулся лицом, звуки скрипки умолкли, Джон загадочным образом успокоился. Весь день это не давало ему покоя. Он думал о спине и о Паганини с маниакальной настойчивостью, хмурясь и морща лоб. Вид у него, должно быть, был необычайный, потому что Шерлок бросал в его сторону тревожные взгляды. — Джон, — не выдержал он наконец, — у тебя что-то болит? Джон непонимающе уставился на соседа: — А что? — Выглядишь совершенно больным. Может быть, мне для тебя сыграть? Джон нервно дернулся, но, плавно взмахнув смычком, Шерлок заиграл что-то медленное из Баха. Напрягшись всем телом, Джон прислушивался к ощущениям. Скрипка нежно звучала, спина была на месте, организм вел себя тихо. «Выходит, что Паганини… Паганини, мать вашу!» Джон решил проверить догадку. — Замечательно, — сказал он. — Послушай, утром ты исполнил одну вещицу… — Утром? А-а, «Каприз». — Да, и это было великолепно. Сыграй еще раз. — Очень страстная музыка, Джон. У меня от нее мурашки по коже. Ты уверен, что тебе не повредит перед сном такое? — Какое — такое? Что ты имеешь в виду? Музыка как музыка. Играй. — Ну, как знаешь. При первой же ноте все стало ясно. Паганини творил чудеса эротизма. По телу несчастного Джона тоже побежали мурашки. Но черт бы с ними, с мурашками. В паху разгорались такие пожары, что не снились даже чертям в аду. Великий Маэстро над Джоном просто-напросто измывался, доводя до полной кондиции. Джон ерзал в кресле, обмахивался газетой и беспрестанно закидывал ногу на ногу, терзая взбесившийся член. Он сверлил помутившимся взором гибкую спину ничего не подозревающего скрипача и мучился невероятно. Шерлок резко обернулся, пиликнув напоследок наиболее страстно, и Джон посмотрел на него, как безумный. — А я ведь тебе говорил… Самым трудным сейчас для Джона было как-то расплести свои сведенные судорогой конечности и подняться, не выглядев при этом полным кретином. — Сходи в душ, — бесстрастным тоном посоветовал Шерлок и звонко поцеловал кончик смычка. Джон испарился со скоростью ветра. Больше Паганини на Бейкер-стрит не звучал, и Джон не знал, благодарить за это Шерлока или убить. Ему страстно хотелось это услышать. Еще больше хотелось это почувствовать. Ах, Паганини, Паганини! В надежде на чудо Джон смотрел на соседа затравленным, умоляющим взором, но  страстный «Каприз» был предан забвению. «Черт бы тебя побрал! — злился Джон. — Не буду готовить! Не буду мыть посуду! Ничего больше не буду. — И мысленно взмолился: — Жалко тебе, да?» …Паганини зазвучал посреди ночи, и Джон, мгновенно проснувшись, рывком сел на постели. Боже, не может этого быть! Истома вмиг заполнила тело, и Джон блаженно расплылся. Его организм тут же услышал страстные звуки и среагировал должным образом. Сладострастно щелкнув резинкой, совершенно счастливый Джон картинно стащил с себя пижамные брюки и не менее красивым жестом забросил их в угол. О, Паганини, ты гений! Он вцепился в свой член, как голодный зверь вгрызается в кость. Мял его, гладил, стараясь не сбиться с ритма. «Концерт для скрипки с х*ем!» — восторженно думал он, упиваясь нездешним блаженством. Сознание меркло, глаза возбужденно горели. Джон хотел самого себя. Музыка непонятным образом приближалась, усиливая вожделение, заполняя собою пространство, проникая в Джона через все имеющиеся у него отверстия. Он яростно мастурбировал, едва не выпрыгивая из кровати. Великолепно. Потрясающе хорошо! Еще, пожалуйста, еще… вот эту великолепную ноту... да, да... о, да! Оргазм был такой ужасающей силы, что Джону казалось, что из ушей его валит дым вперемешку с огненным вихрем. В момент предельного наслаждения дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возник силуэт с прижатым к груди смычком. Явление Холмса потрясло Джона не меньше, чем потрясло бы явление самого Маэстро. — По-моему, это было прекрасно, Джон. Как ты думаешь, «Дьявольская трель» Тартини в нашем репертуаре лишней не будет?