Она дерзила королям

      Была ли она человеческим существом, феей или ангелом, этого Гренгуар, философ-скептик, иронического склада поэт, сразу определить не мог, настолько был он очарован ослепительным видением(с) Виктор Гюго. «Собор Парижской Богоматери»       В пустынном грязном переулке, где единственной живностью были старые облезлые сурикаты, трусливо прятавшиеся в помоях, раздавался низкий хриплый рык. Эти звуки принадлежали молодому льву Симбе, пожалуй, слишком красивому для такого места как это. Но теперь Симба выглядел не настолько блистающим представителем голубых кровей, как несколько часов ранее. Его роскошная, некогда шелковистая и пушистая рыжая грива теперь была спутанной, блеклой и сальной. Его черная куртка — новенькая, с иголочки, модная и безумно дорогая — безнадежно утратила свой лоск в течение каких-то десяти минут (Симба смутно догадывался об этом, и ему было решительно плевать), пока он пытался устоять на лапах, привалившись к потасканной временем и осыпающейся в кирпичную труху стене. Сам он то и дело прикладывался к бутылке, делал несколько глотков и слишком резко опускал её, грозясь нечаянно разбить об стену вдребезги. Содержимое бутылки щедро стекало по его подбородку, отчего он постоянно облизывался, попутно срываясь на похотливый оскал. Веки льва были тяжелыми, а глаза полуприкрытыми — то ли от охватившей его молодое крепкое тело истомы, то ли от большого количества выпитого. Перед глазами Симбы всё отчаянно расплывалось, он то и дело резко ловил фокус, но тут же терял и вновь отдавался волнам ощущений и музыки. Уши его подрагивали, ловя размытые уличной тишиной ритмы, и заставляли его чувствовать себя всё еще там — на танцполе. Между тем его мощная лапа цепко держала черный парик местной «леди», заставляющей его подаваться тазом вперед, ближе к её горячему рту и языку.       Симба был безумно пьян, и он уже не раз успел мысленно обругать нелегкую, что занесла его в эту дыру, наполненную гиенами и прочими отбросами общества. Ему, богатенькому принцу, здесь делать было нечего — такие разумные мысли шоковым разрядом проносились в его голове в редкие мгновения просветления. Но следом он вновь делал глоток горячительного и испускал очередной стон, преисполненный львиной гордости за то, что даже в таком, убитом в хлам, состоянии его член всё-таки сумел подняться навстречу удовольствию. Хотя это был большой вопрос, чья же всё-таки тут заслуга: именно Симбы или всё-таки темношерстной «красотки», достаточно умело орудовавшей языком, что даже еле соображающий в эти минуты Симба с уважением подметил (всё-таки делать минет при наличии целого ряда острых зубов — то еще искусство!)       Напряженное и прерывистое дыхание Симбы становилось всё громче и смешивалось с невообразимо пошлым причмокиванием львицы, так увлеченной своим делом, что она еще ни разу не удостоила Симбу взглядом. Он сильнее смял черную «гриву», чудом удержавшуюся на голове львицы, и подбодрил свою случайную любовницу рыком. Та ускорилась, а он больно стукнулся затылком о стену и едва не сполз по ней. Его увлажненные чужой слюной яйца были уже переполнены, а член нестерпимо горел, готовый вот-вот излиться в тугую глотку, но львица уже в третий раз давала отсрочку его оргазму — и Симба был готов поклясться, что этой чертовке нравилось издеваться над ним!       Симба плохо помнил, как очутился в этом тёмном зловонном переулке позади ночного клуба. Всё произошло будто по волшебству: вот он танцует и обнимает за талию тощую львицу, беззастенчиво лапая её, а вот они уже здесь. И она отсасывает так, как ему кажется, еще никто на его памяти ему не отсасывал. Морду львицы Симба тоже не запомнил, только яркие зеленые глаза и бренчащие в ушах золотые кольца. Вместе с тёмной шерстью и черными прядями, кокетливо спадающими на угловатые плечи, это рождало в голове Симбы образ дерзкой, необузданной и коварной хищницы экзотической красоты. Сам он привык к светлошерстным самкам с упругими формами и милыми мордашками, а у этой, кажется, даже груди не было.       — Да ты прям… Эсмеральда… хех… — пьяно выдавил охваченной страстью Симба, скорее, всплывшему в сознании образу, чем реальной фигуре, ехидно причмокнувшей на такое заявление.       Еще пара влажных движений, и огромный львиный член, тяжело пульсируя, стал обильно выплескивать густое семя львице на язык, и она незамедлительно принялась сглатывать; Симба стиснул клыки, тут же разжал их и испустил дикий рёв, отозвавшийся шуршанием насмерть перепуганных сурикатов и чьим-то мерзким хихиканьем, предположительно гиеньим.       — А ты хорош, Симба.       — Нет, ты лучше... — вяло пробормотал комплимент он сквозь последние глотки алкоголя. Львица отпустила смешок, а Симба, еле отделившись от уже ставшей почти родной стены, отправил бутылку в полет по размытому перед его взором пространству. Судя по истошному визгу, бутылка всё-таки в кого-то угодила, но над этим фактом хулиганства Симба подумать не успел, так как до него дошло, что имени своего львице он не называл точно. Более того, он бы ни за что этого не сделал, если, конечно, не хотел, чтобы о случайном визите в неподобающее для Симбы местечко узнал его влиятельный отец (связи у того были приличные) и не устроил ему знатную трёпку. А следом бы узнала Нала, и хотя она тоже та еще потаскушка, охочая до сахарных леденцов, Симба бы предпочел, чтобы его молодая жена оставалась в блаженном неведении.       Лев встревоженно сглотнул и спешно стал застегивать джинсы, но у него никак не получалось справиться с молнией, поэтому на помощь пришла «Эсмеральда». Она искоса поглядывала на Симбу, одурманенный мозг которого отчаянно пытался донести до хозяина импульсы паники: «Симба, бросай всё и беги. Просто беги! И не смотри на неё». Но Симба в ответ тоже смотрел и смог уловить, что львица была далеко не красавица, как он себе представлял: костлявая морда, почему-то бородатая, хитрый прищур и шрам на глазу. Особенные опасения ему внушала даже не борода, а шрам…       — Ну, вот и всё, красавчик, — закончив, львица кивнула и мягко погладила облюбованный ею пах.       Симбе не понравился её слишком низкий и глубокий голос даже для львицы, что только удвоило его опасения. А уж последовавшая за словами определенно знакомая ухмылка и вовсе заставила льва поджать яйца, вместе с ними хвост и пуститься наутек, если бы не обнаруженный им досадный факт: лапы с его решением были категорически не согласны! Симба грузно повалился на «Эсмеральду». От падения у него сильнее закружилась голова, и лев окончательно потерял связь с реальностью. Последним его воспоминанием было вызволение обеда на свободу из желудочного заключения.       — Беру свои слова назад — не так уж и хорош! — скривилась подозрительная львица, взваливая на свои лишь с виду хрупкие плечи отнюдь не легкого, как пушинка, льва. — А ведь какие были планы, какие планы…

***

      Да, наутро Симба, очнувшись в своей постели (Налы, как он и предполагал, рядом не оказалось) всё вспомнил. И с кислой миной стыдливо прикрылся лапами.       — Ох, ты ж ё…       Да, порывшись в старых семейных фотографиях, он с ужасом понял, с кем имел дело.       — Какого хрена?! Дядюшка Така?!       Одно он знал наверняка.       — О случившемся никто не должен знать. Никто. Никто…       Но одного он не понял, как ни пытался…       — ЗАЧЕМ ВСЁ ЭТО?!