Help me close my eyes

Эта осень была не для него. Слишком дождливо, слишком холодно, слишком… Всего очень «слишком». Тоска вгрызалась в сердце почище адской ищейки, и было настолько мерзко, что хотелось упасть на асфальт прямо на ходу, свернуться калачиком, зажмурить глаза и лежать так, прикидываясь дорожной пылью, ненужным, абсолютно неинтересным мусором, призраком чего-то большего, чем есть он сам. Волк внутри, еще совсем не привыкший к сдерживающему его человеку, тихо надрывно поскуливал, скребся лапой, точа когти о грудь изнутри, разрывая на лоскутки полосы мышц, ломая ребра, заставляя задыхаться. Мысли в голове неслись причудливым глупым калейдоскопом, сбиваясь с его собственных на чувства и желания зверя. Приходилось затыкать их музыкой, тихо жужжащей в ракушках-наушниках, вслушиваться в слова, забивая ими и без того полную всякой ерунды голову. Стая была где-то там, вроде бы и близко, но вместе с тем одинаково далеко. Возможно, когда-нибудь они станут друг другу настоящей семьей, а пока слишком разные, по неправильному друг другу чужие, непонятные, сбивающиеся в компашку для того, чтобы почувствовать себя сильнее и увереннее, конечно. Всего лишь напуганные дети, внезапно получившие небывалую мощь с эйфорией по этому поводу, остановившиеся на краю диаметрально изменившейся, несомненно лучшей, но от этого не менее пугающей, жизни. И они не знают, куда и как им следует идти. А главное – стоит ли вообще? Айзек устало вздыхает, поднимает взгляд на бескрайнее звездное чернильное небо и елозит на траве, подминая под спину куртку, на которой лежит. Ему некуда спешить, задний дворик за неимением родителя стал его собственностью, а значит никто уж не придет и не выгонит с криками и тумаками, заставляя немедленно идти в постель. А кроме отца он, оказывается, и не был никому нужен… Порой, вспоминая о произошедшем, о том, что по-настоящему один, совсем на короткое мгновение он грустнел. В первую очередь потому, что и с отцом у него были хорошие воспоминания. До того, как тот стал воспитательным монстром. Во времена, когда была жива мать, когда все вместе они ездили кататься на американских горках. В дни безграничной радости ребёнка, чувствующего себя защищенным, важным… Как жаль, что в жизни нет ничего вечного. На пожухлую траву, усыпанную листьями, легким мороком опускается полупрозрачный туман, окропляя землю то тут, то там мокрой росой. Лежать, хоть и оборотню с феноменальным кровообращением, становится некомфортно. «Даже тихие вечера и то ускользают мимо», - думается Лейхи, когда он нехотя поднимается на ноги и закидывает на плечо куртку. Доев остатки курицы, черт знает сколько лежащие в холодильнике, Айзек включает в зале телевизор, а сам, стянув полотенце со спинки стула, уходит в душ. Струи теплой воды перед сном отлично успокаивают. Моча золотистые кудряшки, они змейками опутывают перекатывающиеся под молочно-белой кожей мускулы, пробегаясь раздвоенными язычками по животу и спине, стекая по ногам, а затем и вовсе ускользая, и Лейхи кажется, что еще немного, и он будет готов уснуть прямо здесь. Осенняя меланхолия безусловно вьёт из него не самые удачные веревки. В очередной раз заземлившись на диванчике, Айзек создает кокон из одеяла и, закутываясь в него поплотнее, глядит мимо телевизора пространным пустым взглядом, моргает и, зевнув, наконец закрывает глаза, медленно засыпая под звуки работающего ящика. Нелепые рассуждения о подростковом суициде самое скучное, что когда-либо слышал молодой оборотень. Одиночество так сильно давит на уши, что слышно, как большая стрелка кухонных часов перевалила за час. Однако, поздно. *** Когда ближе к утру, без предупреждения и даже не удосужившись постучаться, через открытое окно в комнату вваливается огроменная ящерица-переросток, чутко спящий и уже разбуженный Лейхи даже не удивляется – давным-давно обычное явление. Уиттмор скрипяще шипит, то ли о чем-то толкуя, то ли черт его знает, а затем начинает покрываться синевой и превращаться в более точную версию себя. Лейхи, к этому времени приняв сидящее положение, наблюдает за всем этим молча. Открывающаяся двумя минутами позже внезапная нагота гостя не смущает. Давно, в каком-то теперь уже сюрреалистичном прошлом, они дружили. Бегали по лужайке босоногими мальчиками за дворнягой по имени Джек, барахтались в надувном бассейне и мечтали о том, как станут крутыми игроками в лакросс. В той реальности Уиттмор считал себя родным сыном своих родителей, а миссис Лейхи была жива как никто другой. Впрочем, сейчас Джексону-каниме и Айзеку-оборотню казалось, что воспоминания были банальными снами. - Не помешал? – все еще сверкая глазами со змеиным зрачком, интересуется со-капитан, гадко ухмыляясь абсолютно не в своей манере. Айзек ведет плечами. Он бы мог тысячу и один раз сдать Уиттмора стае, но методы, которые те хотели применить по устранению «врага», откровенно не радовали. И причин не раскрывать карт у Лейхи на деле было больше, чем он смог бы назвать. Джексона словно окунули в чан с кровью – это становится видно, когда он попадает в поле все еще работающего телевизора. То, что кровь не его, оборотень понимает по запаху. Но до «выродка» это пока не доходит, потому что настоящему Уиттмору нужно больше времени, для того чтобы вернуть себе разум. Гораздо больше, чем уходит на телесную оболочку. Поэтому он стоит в паре метров от Лейхи, изредка шипя, и не делает ровным счетом ничего для того, чтобы отмыться от чужой смерти на руках. Настоящий Уиттмор, уверен Айзек, сейчас растерян и мечется от неправильности происходящего где-то на задворках собственного «я». Проводя ладонью по лицу, словно снимая остатки сна, парень поднимается с дивана и, подойдя к нему, берёт за руку. - Всё в порядке. Не помешал, - несколько запоздало отвечает он и, потянув на себя, ведет ночного посетителя в ванную на втором этаже. Слышно, как замедляется пульс и становится более ровным дыхание, приобретая все больше человеческих интонаций. - Я думал, ты не придешь… По правде, это стало чуть ли не их жизненным кредо – Уиттмор убивает и приходит к Лейхи, а тот сидит и покорно ждет, когда же ручная ящерица наконец соизволит притащиться. Почему именно к нему, оборотень не имел ни малейшего понятия. Была ведь Лидия. Впрочем, даже сам Джексон не мог ответить на такой, казалось бы, простой вопрос. Друзья детства остаются друзьями несмотря ни на что? Ах, если бы только это… - Полотенце на машинке. Сейчас принесу штаны, - будничным тоном заявляет парень и, бесцеремонно запихивая со-капитана команды по лакроссу под включенный душ, удаляется, оставляя его одного. А что, взрослый мальчик, и сам помоется. Но взрослый мальчик неожиданно содрогается, рвано вздыхает и, прикрывая глаза, откидывается спиною на белый холодный кафель. Прошедшая ночь мелькает перед ним неясными вспышками, в которых и не понять, где что есть, и голова, раскалываясь на миллионы осколков от дикой боли пару секунд кружится так, будто земля внезапно стала наматывать круги раз в пять быстрее. Медленно поднимая руки и подставляя их под воду, он замечает, что те в буквальном смысле багрово-алые от крови. Панический ужас охватывает настолько резко и неожиданно, что если бы не вернувшийся Айзек, атака прошла бы более чем удачно. Но появившийся будто супер-мэн оборотень, услышав неясные проглатываемые всхлипы, заглушаемые водой, отворяет душевую кабину и напрямик смотрит в небесно-голубые глаза. Джексон мелко дрожит. - Всё в порядке, - повторяет недавно сказанную им фразу Айзек и, помявшись немного, неуверенно прикасается пальцами к высокой скуле, пробегаясь по ней до шеи. - Я опять… Я… - начинает было Уиттмор, но Лейхи не хочется, чтобы он произносил это свое «убил человека», поэтому он недовольно хмурится и, вставая рядом с ним прямо под струи, оглаживает плечи, спускаясь ниже и захватывая ладонями его кисти, тем самым помогая стереть кровь. - Прекрати. Я же говорил, что виноват тот, другой. Твой х… - но слово проглатывается само собой, и вместо этого оборотень произносит «друг». Джексон слишком горд для того, чтобы не скривиться от «хозяина». Разве может быть у него – самого крутого парня школы - какой-то там хозяин? Не смешите – всего лишь друг, который умеет хорошо просить. Уиттмор теряется от прикосновений, позволяя касаться себя и отдаваясь мягким ласкающим ладоням, и сам не замечает, как в скором времени во всю прижимает к себе Лейхи, неистово целуя и покусывая припухшие губы. Сознание возвращается такими яркими вспышками, что это отдаленно напоминает отходняк после дозы. Так сильно его кроет. Вопросы, важные еще неделю назад, теперь уж и не озвучиваются. Тревога и чувство вины отходят на второй план. Наверное, именно поэтому Джексон оказывается здесь, а не у порога дома Лидии, к примеру. Лейхи не задает вопросов. Он принимает каниму таким – чешуйчатым, зеленым монстром с вывихом человека внутри. И, кажется, смотря на «тварь», видит в ней обыкновенного голого Джексона – ни больше, ни меньше. По-простому. Снимать мокрую одежду, да еще и под струями – не легкая задача, но разве может хоть что-то быть в этом мире не под силу Уиттмору? Поэтому совсем скоро, вжимая такого же обнаженного, как и он сам, Айзека в стену, парень водит языком по ключичной впадинке, прикусывая кожу, сжимая в руках упругие ягодицы. Вдыхать знакомый аромат сквозь толщу воды воистину возбуждающе. Слышать приглушенные рванные стоны абсолютно крышесносно. Чувствовать на своей спине борозды от чужих когтей – сотни раз «да». В друге детства совсем по-обычному хочется раствориться, с небывалым упоением еще и раздробив себя перед этим. Не подготавливая и не пользуясь смазкой, кроме разве что чуть щиплющего мыла, Джексон толкается в него, приподнимая за бедра, сжимая и оставляя на них характерные синяки всей пятерней, которые тот не хочет залечивать, и они тут же наливаются кровавыми подтеками, чтобы завтра приобрести размывчиво-фиолетовый. Айзек скулит. Отчаянно хватается за плечи, обнимая. Тыкается носом в шею, шепча ругательства и ещё что-то крайне глупое на ухо. Стонет. Закусывает нижнюю губу и закатывает глаза. Уиттмор, несмотря на собственного внутреннего зверя, всегда крайне нежен. И дело тут ни в нерешительности и ни в заботе. Ему просто кажется, что это честно – Лейхи порядком досталось от собственного отца, чтобы и после его смерти раз за разом испытывать боль. К тому же… Это настолько одурманивает – брать кого-то с некоторой ленцой, имея возможность почувствовать все вкусы чужого тела, ощутить запахи, изучить самые-самые хитрые местечки. Ловя губами искусанные в кровь губы оборотня, Джексон облизывает их, наслаждаясь металлическим привкусом, и на мгновение улетает за пределы вселенной, прямо в открытый космос. До разрядки остаётся совсем немного, но и без неё удовольствие бьёт все мыслимые и немыслимые пределы. От этого ведёт просто по-сумасшедшему. Айзек вздрагивает, обхватывает ногами поясницу Уиттмора и, прижимаясь всем телом, цепляясь и одновременно с этим оставляя на шее засос, тоже не собирающийся сходить, громко всхлипывает и зажмуривается. Живот плавится под горячими вязкими каплями, и это последнее, что запоминает Джексон, прежде чем у него срывает плотину. Дальше туман и неясные слова Лейхи… Оставшаяся ночь проходит спокойно. Айзек лежит, повернувшись спиной к прижимающему его рукой к себе Джексону и слушает размеренное дыхание, обжигающее кожу меж лопатками. Он знает – стоит лишь закрыть глаза, и вот уже утром ты просыпаешься один-одинешенек на самом краю собственной кровати. Почти что в первый осенний день закрывать глаза от чего-то страшно… *** Вечером следующего дня Айзек сидит на лужайке у своего дома и думает о том, как это дерьмово – мучиться осенним сплином. В ушах вновь жужжит бессмысленная музыка. И думается о том, как все не так – и со стаей, и с собственным одиночеством, и с… Однако последнее непринужденно плюхается рядом и, бесцеремонно вырывая наушник, произносит будто и не случилось ничего: - Как смотришь на то, чтобы пойти завтра на наше поле для лакросса, Лейхи? Парень вздрагивает и недоуменно смотрит на одноклассника, приятеля по команде, старого бывшего друга детства и нынешнего любовника. Они не были там ровно с тех пор, как он попросил не вмешиваться в их с отцом отношения, и Джексон, взбесившись, послал его на все четыре. Ровно с тех пор, как их дружбе пришел… - С удовольствием, - мягко усмехнувшись, отвечает Лейхи и, не задумываясь, падает чуть в бок, кладя голову на широкое плечо. Так определенно лучше. Эта осень была не для него. Слишком дождливо, слишком холодно, слишком… Всего очень «слишком». Даже вновь появившегося в его жизни Уиттмора и причин, по которым он не мог его сдать. Однако осенняя хандра отныне объявлялась вне закона. - Решено… - протягивает Джексон, едва щурясь, и позволяет себе приобнять Лейхи за плечи, пока никто не видит. Кажется, даже осень может быть ничего себе – лишь бы ветер перемен дул в нужную сторону…