Воздуха, воздуха!

«Воздуха, воздуха! Самую малость бы, самую-самую…» Тонкие пальцы бегут по строчкам, будто чёрные буквы можно снять со страниц цвета шампанского. Будто можно вытащить их из плена нежного на ощупь переплёта, дать им жизнь, чтобы пили воздух с этих тонких губ, насыщались им, наполнялись, как чаша, до краёв, а потом, переполненные, срывались в пространство, обрываясь, обмирая, и вновь возвращались на тонкие страницы. Иссею это нравится — ощущение стихов на губах. А Бушидо нравится наблюдать за Иссеем, пока тот полностью отрезан от всего мира, пока тот влюблён только в строчки стихов. Японец любит читать стихи вслух, а немец любит слушать его голос. Любит, прикрыв глаза, ощущать, как движется воздух вокруг Казунари, колеблемый его словами. Полукровку заводит это ощущение — он рядом, тот, кто день за днём прикрывает твою спину, тот, кто умеет варить волшебный кофе, от которого хочется просто сидеть, молчать, наслаждаться этой хрупкой атмосферой покоя. Иссей волшебник, колдун, а Бушидо — его хозяин. В полном смысле этого слова. Он властен над его работой, над его телом, над всем японцем… И только душа хрупкого азиата для него недоступна. Она — потёмки, глубокий омут, в который страшно броситься с головой. Его душа — эта старая книга, хранящаяся мысли и чувства Иссея, скрытые от понимания таинственным шифром. Ей хочется овладеть, да только не выйдет: по доброй воле код в дешифровке никому не будет отдан, ибо свою душу Иссей всё-таки бережёт. Тонкие пальцы перелистнули страницу, и Бушидо, погрузившийся до этого в странно-сладкую дрёму, резко подрывается, садясь на кровати. И этим невольным движением он нарушает, крошит в пыль иллюзию мирного сосуществования: Иссей чуть заметно сжимает пальцы на корешке книги, отрывает взгляд карих глаз от страниц и смотрит на немца почти недовольно, будто хочет спросить у него, какое право тот имел помешать азиату читать в этой мирной обстановке, но не считает это нужным — или возможным, потому что у Бушидо есть полное право помешать ему. Даром он, что ли, его работодатель? — Дались тебе эти книги, — лениво тянет полукровка, поднимаясь с кровати.- Лучше бы кофе мне сварил. — Поздновато для кофе, Анис, — вкрадчиво замечает Иссей, пристально следя за мужчиной. Но пальцы уже полуприкрыли книгу, и Бушидо, морщась от звука собственного имени, которое, кажется, только азиат имел право произносить, может увидеть название, и понять, что язык-то у книги не японский, а русский. О, эту адскую письменность Бушидо везде узнает, даже среди тысячи похожих. Странный, неведомый, могучий русский язык, один из тех, которым его персональный японец владеет в совершенстве — то есть говорит на нём без акцента и грамотно пишет. Впрочем, как и на немецком. — Поучи ещё, — немец скалится, и в ответ получает насмешливый взгляд и отложенную на столик книгу, плотно закрытую. Иссей удаляется, бесшумно и грациозно, и Ферчичи с запозданием провожает его оценивающим взглядом. Иссей — эстет. И аристократ. Он держит дом в чистоте, следит за собой и не даёт Бушидо забыть о том, что в свет выходить надо в более-менее приличном виде, и что вообще надо бы писать трэки и работать, так как деньги имеют свойство кончаться. «Интересно, вот умру я, ты вообще зарастёшь, или всё же переедешь жить к жене и детям?» — поинтересовался однажды японец. И получил за это… Лучше не говорить о том, что было. Но умирать Иссей в ближайшие два-три месяца не собирался, и потому у Аниса Ферчичи дома — не там, где живёт его семья, а дома! — всегда чисто, всегда порядок, есть еда в холодильнике. Иссей любит красоту. Он даже убивает красиво — редчайший яд, который сложно обнаружить, пуля чётко в середине лба, ровной полосой перерезанное горло. Он профессиональный убийца, вор — и перфекционист, не оставляющий никаких следов, умело подставляющий нужных людей. Лишь однажды Казунари промахнулся — и в тот вечер он явился в квартиру Бушидо позже хозяина, чего никогда не бывает, зажимая рукой глубокую рану на животе. Она оставила шрам на идеальном теле, тонком, почти женском, и Иссей прячет его за бинтами, будто свежее ранение, и отчаянно сопротивляется, если Анис стремится снять с него эту защиту от остального мира. Обычно это оканчивается успехом: ведь Иссей принадлежит немцу, и тот доказывает это раз за разом, беря его. И всё же Бушидо, как бы он не пытался доминировать, всё равно остаётся невластным над упрямой японской натурой: сломать его нереально, кажется, но… Хочется же, чтобы он принадлежал совсем! Однако азиат будто понимает: если он позволит себя подчинить, то в ближайшие сроки Бушидо от него избавится: неинтересно уже, пройденный уровень. И поэтому он, цепляясь за свою жизнь, вносит что-то особенное в жизнь немца. И случается, что раз или два в неделю они вместо того, чтобы любиться всю ночь до упаду, просто проводят время. Бушидо считает это бесполезной тратой, японец же, хмурясь, утверждает, что это необходимое — хотя бы немного! — духовное питание. В такие вечера японец сидит на кровати, сложив ноги по-турецки, с головой уйдя в мир книг, обычно — поэзии, а Бушидо устраивает голову на его коленях и лежит на спине с закрытыми глазами. Иссей читает — про себя, зачитывая вслух некоторые отрывки на немецком, вне зависимости от того, на каком языке написана оригинальная версия. Бушидо сначала просто пытается заснуть, а потом просекает фишку и начинает говорить сам — вспоминать давние сказки и стихи на арабском. И Иссей всегда замирает, становясь на время неподвижной статуей, а потом встаёт, спихивая голову Бушидо с колен, и идёт на кухню варить кофе. Если немцем идёт за ним, то и сам азиат начинает говорить на родном языке, и в таком случае Бушидо просто ловит кайф, плюнув на то, что по-японски он не понимает, ему просто нравится то, как говорит Иссей, и тогда они могут остаться на кухне и разговаривать очень долго. Если же немец остаётся, то спустя энное количество времени японец возвращается вместе с кофе, и тогда они вновь читают друг другу рассказы и стихи, пока кто-нибудь не уснёт первым. Флёр как-то заметил, что в присутствии японца Бушидо становится более спокойным и уравновешенным. И ещё что он единственный, кто может успокоить доведённого до бешенства Бушидо всего лишь за пять минут, а то и меньше. Сам Бушидо разницы не замечает этой разницы, но Патрику — верит. Если он говорит — значит, так и есть. Книга, ещё хранившая тепло пальцев Иссея, перекочевала со стола в руки Бушидо. И тот случайно поймал себя на мысли, что надо бы начать учить и другие языки, кроме родного: неплохо было бы понимать, о чём ему время от времени говорит Иссей, этот чертов колдун, нужный, уже почти как кислород. И надо бы спуститься вниз… «Мы никогда, никогда не расстанемся — воздуха, воздуха! .. «