Sancta simplicitas

*** Кардинал Монтанелли сидел на жёстком, неудобном стуле в камере заключённого по имени Феличе Риварес и по прозвищу Овод. Их беседа, к сожалению, зашла в тупик. Следовало встать и уйти, но Монтанелли почему-то не мог заставить себя сделать это. Он смотрел на худого, измождённого человека, лежащего с закрытыми глазами на узкой койке. Может быть, Риварес заснул? Не разбудит ли он его грохотом отодвигаемого стула, скрежетом несмазанной двери, разговором с тюремщиком, если сейчас поднимется и уйдёт? — Ваше преосвященство, вы читали апокрифы? Вопрос застал Монтанелли врасплох. Оказывается, он задумался и не заметил, как заключённый проснулся. Сколько он так на него смотрел? Кардинал вдруг поймал себя на мысли, что глаза у Ривареса синие и бездонные, и в них запросто можно утонуть. Монтанелли мысленно отвесил себе затрещину за то, что позволил себе витать в облаках. — Какое это имеет отношение… — начал было он, но Овод перебил: — В таком случае, вы знаете не хуже меня, что по одному и тому же вопросу может существовать несколько мнений. И среди них верным будет не обязательно то, которое признано официальным. Как в случае со мной и полковником. Вы уверены, что он вам не лжёт? — Не понимаю, о чём вы, — ответил Монтанелли, стараясь не поддаваться раздражению, которое, как он чувствовал, начало подниматься в нём. Напрасно он внушал себе, что у собеседника двойная привилегия — узника и больного — это не помогало. Этот человек действительно стремился вывести его из себя! — О sancta simplicitas! Вы действительно не догадываетесь? Монтанелли нахмурился, чтобы скрыть всё сильнее закипающее раздражение, и покачал головой. — Полковник вовсе не боится кровопролития, которое якобы могут устроить мои друзья, чтобы освободить меня. Он попросту хочет свести со мной счёты, потому что я посмел одурачить его. Кровопролитие — это всего лишь предлог избавиться от неугодного противника. Не будет никакого кровопролития, неужели вы этого не понимаете? — Доказательства? Или это — плод вашей фантазии? Овод хотел что-то ответить, но вместо этого стиснул зубы и отвернулся к стене. До Монтанелли долетел едва слышный стон, потом ещё и ещё. Кардинал положил руку на его лоб и ощутил, что он горячее, чем бывает у здорового человека. — Синьор Риварес, вы так сильно хотите жить? Ответа не последовало. — Прошу прощения, не могли бы вы сейчас уйти? — наконец тихо попросил больной, не поворачивая головы. — Мне… нехорошо. Сожалею, что сегодня вы напрасно потратили время. — Хорошо, я сейчас уйду. Возвращаясь к причине моего визита к вам: можете считать, что вы меня убедили, — Монтанелли встал, но только для того, чтобы всыпать в кружку с водой, которая обнаружилась на окне, какой-то порошок. Поболтал, размешивая, так как ложки в камере не было. Затем вернулся к больному. Наклонившись, приподнял его за плечи и помог напиться. — Что это? — когда кружка опустела, Риварес без сил откинулся на подушку. — Снотворное. В отличие от опиума, оно не вызывает зависимости. Оно собьёт жар. Завтра я дам вам ещё. Отдыхайте. Укрыв больного одеялом, кардинал решительно двинулся к выходу. В голове у него созрел план. Он пообщается с солдатами из гарнизона и вытянет из них правду, как это случилось с сержантом, выложившим про ремни, которыми по приказу полковника истязали узника, и без того измученного недугом. В том, что им найдётся, чем поделиться, Монтанелли теперь не сомневался. Ну что же, у него будет долгая ночь. А к этому ему не привыкать. *** Когда полковник собирался завтракать, вошёл слуга и доложил, что кардинал Монтанелли находится в приёмной. Феррари одёрнул мундир, пригладил усы и велел проводить гостя в свой кабинет. — Вы хотели видеть меня, ваше преосвященство? В столь ранний час? — Да, господин полковник. Здесь, — Монтанелли протянул ему бумагу, — перечень ваших злоупотреблений служебным положением. Это копия, оригинал хранится в надёжном месте. Таким образом, ваша карьера находится под угрозой. Феррари побелел. — Что вы хотите? — пробормотал он. — Отпустите Ривареса. Мы с вами оба прекрасно знаем, что, когда он выйдет на свободу, то никакого кровопролития не будет. И мы оба также знаем, что начнутся беспорядки, если Ривареса казнят. Феррари закусил губу и задумался. Монтанелли терпеливо ждал. — Я напишу, — наконец глухо сказал он, — что Риварес отпущен за недостатком улик. Все обвинения с него будут сняты. Но учтите: за возможные последствия отвечать будете вы. — Последствий не будет. Скептически хмыкнув в усы, Феррари полез в ящик стола за бумагой, чернилами и пером. — Апокриф, — покачал головой Монтанелли, забирая протянутую полковником записку. — Что? — Ничего, вам послышалось... — Не объяснять же полковнику, что это слово означает «скрытый, сокровенный, тайный». «Действительно: ни вы, ни я никому не раскроем причину, по которой вы освободили Ривареса». — Хорошего вам дня и до новой встречи. — Совсем старик спятил, — проворчал Феррари, когда слуга, вызванный, чтобы проводить гостя, закрыл дверь. — Впрочем, какое мне дело? Пусть Его Святейшество с ним разбирается. Хуже, что этот проклятый Риварес опять выскользнул у меня из рук! А ведь я почти избавился от него! И полковник приказал подать бутылку, чтобы утопить свою неудачу в вине. Плевать, что сейчас только раннее утро — ему теперь некуда спешить. По словам тюремного доктора, здоровье Ривареса подорвано, и климат Италии для него вреден. После освобождения он наверняка уедет в Швейцарию или куда-нибудь ещё, став недосягаемым для Феррари. *** Когда солдаты разбудили Овода, он было подумал, что полковник, вопреки воле кардинала, собрался устроить расстрел прямо сейчас. Однако, когда он, стараясь держаться по возможности уверенно, спустился вниз, то увидел, что это не так. — Вы свободны, синьор Риварес. Забирайтесь внутрь, а то простудитесь, — Монтанелли распахнул дверцу своего экипажа и широким жестом пригласил бывшего заключённого внутрь. — Помогите ему, — обратился он к солдатам, сопровождавшим узника. — Благодарю вас, ваше преосвященство, — сказал Овод, когда дверца захлопнулась, и экипаж тронулся. — Куда вы меня везёте? — К вам домой. — Вы знаете адрес? — Ко мне приходила мадам Рени. — Вот, значит, как... Больше за всю дорогу они не проронили ни слова. Только сейчас Монтанелли задумался над тем, зачем он ввязался во всё это. Он боялся признаться даже самому себе, что его тянуло к этому человеку. Было в Риваресе нечто неуловимое, нечто очень смутно знакомое, что напоминало о Глэдис и об Артуре — о возлюбленной и о сыне. И хотя сходство Овода с ними, как Монтанелли прекрасно понимал, было абсолютно случайным, и он выдавал желаемое за действительное, но всё же ему казалось, что порой в этом человеке проскальзывали черты самых дорогих ему людей: в мимолётных взглядах, интонациях, жестах... Вот и сейчас, откинувшись на спинку удобного сидения и задремав, Риварес вдруг стал удивительно похож на юного Артура Бертона. «Нет, нет, — в ужасе про себя вскричал Монтанелли, — это просто последствия бессонной ночи, это игра света и тени так шутят со мной!» Но он не мог заставить себя разбудить Овода и не хотел, чтобы тот сменил позу, — ведь тогда бы иллюзия развеялась. Когда экипаж остановился, кардинал сунул Риваресу мешочек со снотворным и описанием способа его приготовления. Дома Овода поджидал сюрприз: его встретили Мартини, доктор Риккардо и Джемма, а вот Зиты, к счастью, нигде не было видно. Однако он не успел ничего сказать, так как почувствовал сильное головокружение и рухнул без сознания. Мартини и доктор едва успели подхватить его. *** Искусство доктора Риккардо, забота друзей и железная воля самого Ривареса вернули его к жизни. Оправившись от болезни, он сделал предложение Джемме, и она ответила согласием. Бракосочетание отпраздновали весьма скромно — из гостей были только близкие друзья и юный сын синьоры Боллы от первого брака. Неожиданно для всех жених настоял на венчании по католическому обряду, но ещё больше удивились присутствующие, когда провести его приехал сам Монтанелли. По словам Овода, тот согласился без колебаний и даже побеспокоился о его здоровье. Пришлось клятвенно пообещать, что после свадьбы он уедет в Швейцарию с женой и пасынком. Монтанелли преподнёс новоиспечённым супругам подарки: скромную карманную Библию и Евангелие от Фомы. Принимая вторую, рукописную книгу, Риварес обменялся с кардиналом быстрыми взглядами, смысл которых был понятен только им одним. Овод расстался с ним с тяжёлым сердцем, так и не сумев признаться, что когда-то его звали Артуром Бертоном. Вряд ли они когда-либо ещё увидятся. Но так, наверное, к лучшему — прошлое должно оставаться в прошлом. Букет невесты поймала Зита, а подвязку — Мартини. Риварес и Джемма утверждали, что так получилось случайно. Тем не менее, вскоре за их свадьбой последовала ещё одна, и брак оказался не менее счастливым, чем у Риваресов. *** Овод пошевелился, открыл глаза и не сразу сообразил, что находится дома. «Сон. Это всего лишь сон, — догадался он. — Но какой реальный! Я так и не признался padre, вместо этого он обвенчал меня с Джеммой, а потом — Зиту с Мартини…» — Доброе утро, синьор Риварес! Одну минутку. Джемма вышла из комнаты и вскоре вернулась с полным подносом: — Уже почти полдень. Ваш завтрак, ваши лекарства. Доктор Риккардо не стал вас будить и просил передать, что зайдёт вечером. — Зачем? Я же почти здоров… Мартини, здравствуйте! — Чезаре, хорошо, что вы пришли. Проследите, чтобы он всё съел и выпил. Мне нужно ненадолго отлучиться. Мартини кивнул. — Слышали новость? — спросил он, когда за Джеммой закрылась дверь. — Кардинал Монтанелли по собственной инициативе назначен главой миссии в Китае. Никто не знает, в чём причина такого поспешного отъезда, который больше похож на побег. — Возможно, у него всё-таки была любовница, или он брал взятки? — усмехнулся Риварес. — Или и то, и другое? — Ему пригрозили, что это выплывет, если он не уступит дорогу тому, кому следует? Будущее покажет. Ходят упорные слухи, что он не планирует возвращаться… Риварес, — спохватился гость, — вы мне зубы не заговаривайте, вас ждут лекарства. Иначе нам обоим достанется и от синьоры Боллы, и от Риккардо. Новый приступ болезни настиг Овода во время подготовки к поездке в Папскую область. Скрыть своё состояние ему не удалось: рядом с ним находился Мартини, который немедленно послал за доктором Риккардо. Таким образом, Риварес не покинул Флоренцию, и правильно сделал, как следовало из дальнейшего развития событий. На следующее утро пришла весть от Доминикино, что ему удалось выбраться на свободу и приобрести надёжных помощников из числа старых товарищей, содержавшихся в той же тюрьме и бежавших вместе с ним. В путешествии Джеммы также отпала необходимость, и всё свободное время она по возможности проводила у больного. Они не говорили о любви, не строили планов на будущее и не вспоминали прошлое. Риварес дал себе слово сделать Джемме предложение, когда поправится — полное избавление от хронического воспаления, по словам Риккардо, было не за горами. В свою очередь, Джемма ждала этого и знала, что не сможет ответить отказом. Что касается Мартини, то, поразмыслив, она пришла к выводу, что, раз за столько лет он не дал волю своим чувствам, возможно, то, что он принимал за любовь, на самом деле является всего лишь симпатией и преданностью. А это значит, что теперь он наконец займётся своей личной жизнью, и Джемма не сомневалась, что её старый друг однажды тоже обретёт своё счастье.