Карусель

Мэри Поппинс говорит: «Вымойте уши, молодой человек, иначе в них заведутся мыши!» Мэри Поппинс лучше на дергать по пустякам — ее настроение непредсказуемо, как скорость восточного ветра вечерами. Иногда Майкл представляет, что Мэри Поппинс и есть ветер, но от этого ему всегда становится грустно. Ведь ветер может поменять направление, а Мэри Поппинс — несомненно ветер восточный. И тогда она будет вынуждена уйти от них, как уже случалось. Он не рассказывал об этих своих мыслях Джейн. Джейн старшая, она просто посмеется над ним, скажет, что он говорит глупости. Хотя… может и не посмеется. С тех пор, как Мэри Поппинс поселилась в доме номер семнадцать по Вишневому переулку, с ними произошло столько всего невероятного и необъяснимого, что даже Джейн не станет насмехаться над его умозаключениями. Наверное. Кто ее знает, на самом-то деле. Поэтому Майкл благоразумно молчит. Мэри Поппинс говорит: «Повяжи шарф как следует, юная леди! И ты очень меня обяжешь, если проследишь, чтобы близнецы надели перчатки. Ты старшая, у меня есть призрачная надежда, что ты справишься с этим заданием». Сама Мэри Поппинс всегда выглядит идеально. Пуговицы ее пальто и пиджаков всегда сияют, будто новенькие монетки, ее шарф всегда повязан красивым узлом, ботинки начищены до блеска… И она никогда не забывает в транспорте перчатки. В отличие от Джейн. Самый страшный кошмар, который когда-либо снился Джейн Бэнкс — это сон о том, как Мэри Поппинс уходит от них навсегда, а в доме все снова становится как раньше, до нее. Джейн даже вспоминать не хочет то, как они жили до Мэри Поппинс. Майкл, конечно, тоже помнит, но он маленький, ему проще забыть. Джейн тоже не до конца понимает все разговоры взрослых, но с тех пор, как няней стала Мэри Поппинс, родители хотя бы не кричат. Ни друг на друга, ни на детей. Иногда ей хочется поговорить с Мэри Поппинс начистоту, рассказать ей, от какого кошмара она избавила их с Майклом, и попросить — очень-очень сильно попросить, чтобы она осталась с ними навсегда. Может быть, если попросить правильно… Но Джейн все никак не может решиться. Мэри Поппинс говорит: «Как получится!» — на любую поступившую просьбу. Просьбы эти выходят довольно робкими, надо признать. Джордж Бэнкс никогда не отличался отсутствием силы воли и решительности, но рядом с ней вся его уверенность в себе тает, будто мороженое на жаре. Мэри Поппинс слишком уверена в собственной — весьма спорной, по мнению Робертсона Эй, например, — неотразимости, слишком хорошо воспитана и не склонна подстраиваться под чужие нужды и желания. По крайней мере, так кажется со стороны. На самом деле у нее доброе сердце, Джордж это знает. А еще у нее мужское рукопожатие, черные волосы, блестящие, как у деревянной куклы, и глаза голубые, словно весеннее небо в солнечный день. Смотреть в эти глаза и не видеть в них презрения — удовольствие, сравнимое лишь с удовольствием наблюдать за тем, как искрится лунный луч на ее волосах, разметавшихся по подушке. Такие моменты редки и оттого невероятно дороги сердцу Джорджа. Глупому сердцу, научившемуся любить так невовремя. Мэри Поппинс говорит: «Отойдите, мэм. Я справлюсь с этим бельем куда быстрее вас!» — но миссис Бэнкс знает, что на самом деле она имеет в виду совсем другое. На самом деле Мэри Поппинс говорит: «Присядь, милая! Я отлично справлюсь со всем этим и одна. С таким животом не дело заниматься хозяйством. Как же тебя опять угораздило, бедная моя. Неужели ты совсем не слушала моих советов?» И хочется взять и признаться, что нет, конечно же она слушала, просто Джордж… Джорджу больше нравится, когда все до конца. И миссис Бэнкс не всегда находит в себе силы ему отказать. Вот вроде и день был не опасный, а все равно — еще один ребенок. Джордж обещал ей четверых, и теперь он раздражен, и… Но миссис Бэнкс лишь согласно кивает, усаживаясь в кресло у камина. Джон и Барби спят, а когда они спят — выглядят настоящими ангелочками, и кажется, что ничего страшного в том, что скоро у них появится братик или сестричка, нет. Особенно если Мэри Поппинс опять не исчезнет в неизвестном направлении. А она не исчезнет — по крайней мере, без предупреждения. Теперь миссис Бэнкс знает, куда и зачем пропадала их няня. И ей легче смириться с тем, что это произойдет еще не раз и не два. Она отлично помнит вечер, когда узнала эту тайну — наверное, самую тайную тайну из всех, которые когда-либо были ей известны. Сказать по правде, миссис Бэнкс часто приходят в голову какие-нибудь странные мысли. То ей, например, представляется, что адмирал Бум на самом деле капитан Крюк, который остепенился, дослужился до адмирала, обзавелся дорогим протезом, вышел в отставку и теперь изо всех сил старается забыть о своем пиратском прошлом, то еще какая-нибудь чушь в этом же роде. В тот вечер ей отчего-то пришло на ум, что Мэри Поппинс — эльф. Тот самый эльф из древних легенд - не очень-то доброжелательный, крайне обидчивый и порой даже очень пугающий, но из тех, что не прочь поделиться с людьми своей магией, если те исправно платят взамен. Тут ей неожиданно подумалось — а не детьми ли брали эльфы плату с людей за свои благодеяния? Если уж честно, миссис Бэнкс недостаточно хорошо была осведомлена в мифологии, а ее няня и гувернантка считали, что от сказок юным леди вроде нее один лишь вред, поэтому она вполне могла перепутать эльфов с какими-то еще волшебными существами, но на душе — «это нервы, дорогая, нервный бред беременной женщины» — стало неспокойно. Был вечер, дети уже спали, а Джордж задержался в своем клубе — мужском клубе, конечно же, и она решила, что если поднимется и одним глазком посмотрит на детей, никакого вреда никому от этого не будет. Свою ошибку она поняла уже на лестнице — спину немилосердно тянуло, переставлять отекшие ноги было настоящей пыткой. — Ну ничего, еще пару месяцев и я снова смогу передвигаться нормально, — пообещала она себе вслух, с трудом переставляя ноги со ступеньки на ступеньку. — Придумала себе всякого. Господи Боже, какая же я огромная и неуклюжая, как бегемот в зоопарке! — Чтобы я больше не слышала в этом доме подобных глупостей! — раздался неожиданно повелительный голос. Мэри Поппинс стояла у прикрытой двери детской и смотрела на нее как-то по-особому. Без обычного высокомерия, что ли. Но и жалости в ее взгляде не было, за что миссис Бэнкс немедленно почувствовала искреннюю благодарность. А еще она почувствовала себя глупой и беспомощной, и от этого на глаза навернулись непрошенные слезы. — Простите, я просто хотела поцеловать детей на ночь — и вот, — промямлила она, будто нашкодивший ребенок, вытирая бегущие по щекам соленые дорожки ладонью. — Даже по лестнице нормально подняться не смогла. А вы говорите — не бегемот. Мэри Поппинс стремительно преодолела разделяющее их расстояние и взяла ее под руку, стиснув чуть крепче, чем привыкла миссис Бэнкс. Даже Джордж держал ее за руку аккуратнее. Но в тот момент такое пожатие оказалось единственно правильным. Оно сразу подействовало на нее, как хорошая доза успокоительного. — Я отведу вас в спальню, мэм, вам лучше отдохнуть, — не терпящим возражений тоном произнесла Мэри Поппинс. Она и в самом деле отвела миссис Бэнкс в ее спальню, усадила в кресло у камина и стремительно вышла. Дверь за ней закрылась с легким щелчком, хотя обычно скрипела и грохотала даже тогда, когда миссис Бэнкс или кто-то другой пытались закрыть ее аккуратно. Вещи тоже немного побаивались Мэри Поппинс. Миссис Бэнкс уже было решила, что няня не вернется, и собралась уже вновь дать волю слезам, как дверь беззвучно распахнулась, потом закрылась — все с тем же тихим щелчком. — Я принесла вам чаю, мэм, — сообщила Мэри Поппинс, протягивая ей чашку. — Чаю с капелькой бренди. Это не повредит ребенку, а вам пойдет только на пользу. Пейте. Миссис Бэнкс послушно выпила все до последней капли, но никакой чай не смог бы сравниться по целительному воздействию с присутствием Мэри Поппинс. Та тем временем забрала чашку, аккуратно поставила ее на каминную полку рядом с фотографиями детей и столь же аккуратно опустилась на потертый ковер у ног миссис Бэнкс - так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. «Так делают, когда надо завладеть вниманием маленького ребенка», — мелькнуло в голове у миссис Бэнкс. Но у нее не возникло ни малейшего желания возмутиться подобному поведению. Совсем наоборот. Мэри Поппинс накрыла ее руку своей и сжала — на сей раз совсем легонько. — Никогда не говорите о себе такие оскорбительные вещи, мэм, — серьезно произнесла она, глядя в полные недопролившихся слез глаза миссис Бэнкс. — Когда женщина ждет ребенка - она прекрасна. Она совершенна. Она почти богиня. А вовсе не какой-то там бегемот. Что бы вам ни говорили окружающие. Это же не вы сами, это кто-то сказал, верно? — Джордж, — пробормотала миссис Бэнкс, — но мы поссорились. И я села на его новый котелок, он сильно помялся, а вы же знаете, как он им дорожит! — Значит, Джордж, — произнесла Мэри Поппинс. Ее тон не сулил мистеру Бэнксу абсолютно ничего хорошего. — Вам не стоит оправдывать его, — произнесла она безапелляционно, — он сам виноват в своих бедах. И в том, что не убрал шляпу в картонку или не повесил, как и подобает. Он не имел права оскорблять вас. Особенно после того, как сам стал причиной, — Мэри Поппинс кивнула на немаленьких размеров живот. — Да-да, конечно, — закивала миссис Бэнкс. Особенно ее удивило то, что кивала она вовсе не как обычно — только чтобы не спорить — а потому, что полностью была согласна с Мэри Поппинс. По всем пунктам. Спокойный доселе ребенок ощутимо шевельнулся в животе, она тихо ойкнула от неожиданности и подняла глаза на собеседницу. Мэри Поппинс смотрела на колыхающийся живот как завороженная. А потом осторожно протянула руку. — Можно? — спросила она, и в первый раз за все время знакомства миссис Бэнкс услышала в ее голосе неуверенность. — Конечно, — сказала она, решительно прикладывая руку Мэри к своему животу, совсем уже подзабыв, что еще полчаса назад посчитала няню эльфом, крадущим детей. Мэри Поппинс осторожно погладила живот ладонью, изнутри приветственно толкнулись. Она улыбнулась — не самодовольно, а нежно и как-то по-приятельски. — Ну привет, малышка, — произнесла она, не переставая улыбаться. — Скоро мы с тобой увидимся, верно? И ты испортишь мне немало нервов и весь сон. — Малышка?! Вы уверены? — у миссис Бэнкс перехватило дыхание. — Уверена, это же ясно любому! Впрочем нет, наверное, не любому, — она примирительно посмотрела на миссис Бэнкс. — Все время забываю, что… — Что мы все не такое совершенство, как вы, Мэри Поппинс? — Совершенство, — проговорила та в ответ, но с несколько иной интонацией, чем обычно — с ненавистью. — Совершенство… идеал… во всех отношениях… — Разве это не радует вас, Мэри? — робко осведомилась миссис Бэнкс. — Я думала, что… — Радует, — презрительно хмыкнула Мэри Поппинс, поднимаясь с колен, — вот еще! Подумать только — радует! — Я совсем не хотела вас обидеть, — попыталась извиниться миссис Бэнкс, ощутившая себя отчего-то очень-очень виноватой. — Скажите, Мэри Поппинс, вы же останетесь с нами, когда родится малышка? Я… мы не справимся без вас! — Останусь, — кивнула Мэри Поппинс и отошла к камину за чашкой, но неожиданно замерла, и стала задумчиво смотреть на огонь. — Как всегда, пока ветер не переменится. Для нее это очень важно — направление ветра. И фаза луны. И много чего еще… — Для нее? — эхом откликнулась пораженная миссис Бэнкс. Никогда еще Мэри Поппинс не говорила так долго, и ни один из этих разговоров ни разу не касался ее самой. — Она так хотела, чтобы я была совершенством. Идеальной во всех отношениях. Она хотела бы, чтобы все вокруг нее было совершенно — дома, природа, люди… Но ни одно из этих желаний не сбылось. Отец ушел, дом разваливается, ветер дует не только с юга и востока, луна меняет форму когда ей вздумается, а я… Сплошное разочарование. Но я — все, что у нее осталось теперь, — голос Мэри Поппинс звучал отрывисто и резко, но чувствовалась, что собственные слова причиняют ей боль. — Моя мать душевно нездорова, мэм. Всегда была, сколько я себя помню. И мне надо заботиться о ней. Никакие сиделки не могут справиться с ней накануне полнолуния и в дни, когда дует западный ветер. Приходится помогать. Но я вернусь. Обязательно. Она встрепенулась, пожелала миссис Бэнкс покойной ночи, взяла с нее обещание не беспокоиться по пустякам, а с каминной полки — пустую чашку, и решительно направилась к двери. Уже приоткрыв дверь, обернулась: — Смею ли я надеяться, что этот разговор останется между нами? — спросила она своим обычным тоном. — Конечно-конечно, — поспешила заверить ее миссис Бэнкс. Дверь тихо закрылась, а миссис Бэнкс скинула халат и поспешила забраться в нагретую заранее постель, которая, увы, успела несколько остыть за время ее вечерних приключений. Она устроилась под одеялом и счастливо выдохнула — Мэри Поппинс доверила ей тайну. Самую настоящую тайну, ей одной! Уж она-то ее не выдаст, никогда… никогда… никогда… Мэри Поппинс говорит вещи, которых Аннабель Бэнкс не понимает. Аннабель Бэнкс вообще пока мало что понимает. Но на руках у Мэри Поппинс ей куда спокойнее, чем на руках у матери или Элин, или миссис Брилл. Когда ее пеленает Мэри Поппинс, Аннабель спит спокойно и тихо, ведь пеленки не распутываются, а складки не давят и не натирают. От Мэри Поппинс не пахнет молоком, как от мамы, но это, пожалуй, единственный ее недостаток. Мэри Поппинс говорит: «Поднимись, лежебока! Необходимо починить крышу дровяного сарая!» — и Робертсон Эй с неохотой встает и идет заниматься делом. Мэри Поппинс единственная, кого он слышит с первого, а не с двадцатого раза. Это немного раздражает, но Робертсону Эй на самом-то деле нравится порядок, а при Мэри Поппинс в доме порядок. И хозяева не цапаются каждую секунду, и еда не пригорает, и дети счастливы — вон как повеселели, не то что при старой перечнице Кэти. А уж какой ценой она всего этого добивается — не все ли равно. Робертсон Эй не понимает, что такого красивого разглядел в курносой задаваке Мэри мистер Бэнкс, что такого особенного нашла в ней миссис Бэнкс, и видано ли это, чтобы оба супруга… Да не его это дело. Живут теперь душа в душу, не ссорятся. И его, Робертсона Эй, не гоняют почем зря целый день — поди плохо. А на остальное можно просто закрыть глаза. — Там карусель в парке, — говорит Робертсон Эй с порога детской, — я подумал, вам интересно узнать. — Вот спасибо, — цедит Мэри Поппинс, развешивая у камина вещи Аннабель, но видно, что она рада — будет, чем занять детей на прогулке. — По шесть пенсов, — говорит Мэри Поппинс, и дети начинают восторженно верещать. — А сами не хотите прокатиться? – осторожно спрашивает сторож. — Сегодня даже лорд-мэр катался. К тому же, в парке не так много народу, одна будете. — Ну раз уж сам лорд-мэр катался, — усмехается Мэри Поппинс. — Давайте ваш билет. Прокачусь после ребятишек, так и быть. Дикий скрежет механизмов заставляет сторожа действовать так же быстро, как в те времена, когда он был лейтенантом. — Уходите! Бегите, дальше! Бросьте вы эту чертову коляску! Тащите их на руках!! — Мэри Поппинс!! Мэри Поппинс! — надрывается Майкл, и Джейн приходится волочь всех троих — близнецов под мышками, Майкла — за руку. Она видит, как сильно накренилась карусель, не переставая вращаться с сумасшедшей скоростью, как сторож пытается отключить взбесившийся механизм, как трещат, скрипят и ломаются крепления. Миг — и карусель летит. К счастью — не в их сторону. — Мэри Поппинс!! Мэри Поппинс!! — хрипло надрывается Майкл, не умолкая ни на секунду. Истерически ревут близнецы. Что-то маленькое и блестящее падает к ее ногам. Джейн осторожно отпускает руку Майкла, который уже никуда не рвется, сажает близнецов на влажную траву и поднимает непонятный предмет. — Это ее медальон, — сквозь слезы выговаривает Майкл, его едва слышно — сорвал голос. — Я всегда хотел знать, что там. Джейн открывает медальон медленно, слышны приближающиеся пожарная и скорая, зарево зарождающегося пожара — да чему там гореть, на самом-то деле… Непонятно… Как там Мэри Поппинс?! Господи, пожалуйста, пусть с Мэри Поппинс все будет в порядке… Колени Джейн дрожат, руки — тоже, но в конце концов у нее получается подцепить тонкую крышку. Внутри оказывается фотография Мэри Поппинс в окружении пяти счастливых детских мордочек. Ноги Джейн окончательно подгибаются, и она бессильно опускается на траву рядом с близнецами, не в силах сдержать слезы. — Мэри Поппинс, — шепчет беззвучно Майкл. — А потом она улетела на карусели. Оставила нам свой медальон! Карусель крутилась, крутилась, а потом поднялась и улетела — в самое небо — и пропала! Она ведь вернется, мама? Она всегда возвращается, — умоляюще шепчет Джейн, пока мать меняет ей повязку на рассеченном лбу. — Она не вернется, Джейн — еле слышно хрипит Майкл. — Она умерла. Ты же видела. — Не говори глупостей, Майкл! — почти кричит девочка в ответ, миссис Бэнкс приходится придержать ее за плечи, чтобы не дернулась. Майкл обреченно и немного с надеждой — а вдруг Джейн права — смотрит на мать, та — на мистера Бэнкса, тот, в свою очередь, — на доктора Селвиджа. — У нее период отрицания, — не слишком уверенно отвечает доктор, окидывая пациентку грустным взглядом. — Это пройдет. — Когда пройдет? — спрашивает миссис Бэнкс, закончив перевязку. Джейн отвернулась к стене. Она не хочет слушать всех этих людей. Неужели они не понимают, какие глупости несут? Это же Мэри Поппинс, само совершенство! Как она могла умереть? Что за бред! — К сожалению, точного ответа я вам дать не могу, я же советовал вам госпитализацию, — доктор еще раз грустно оглядывает ссутулившуюся фигурку девочки и чересчур поспешно покидает детскую Бэнксов. — Как же мы теперь будем, Джордж, — всхлипывает миссис Бэнкс, покачивая колыбель Аннабель ногой. Колыбель пришлось перенести к ней в спальню, Джордж теперь тоже спал с ней в одной кровати — помогал укачивать Аннабель по ночам, проверял старших в детской. Они все потеряли очень важную часть своей жизни, справляться вместе оказалось — невзирая на обстоятельства — немного проще. Миссис Брилл и Элин тут в помощники не годились. — Как-нибудь, дорогая. Но точно не так, как раньше. Ей бы очень не понравилось, если бы мы снова начали… Ну, ты понимаешь, — он осекается на полуслове, пережидая спазмы, сдавившие грудь. Мужчины не плачут. Сильные женщины тоже не плачут. Они лишь стискивают зубы и отворачиваются к стене — он знает. Только вот что ему теперь делать с этим знанием — непонятно. Слезы душат. Но он должен быть сильным — ради нее. Ради своей семьи. Теперь больше некому. — У нее есть мать, — с трудом выговаривает миссис Бэнкс. Она привыкла хранить эту тайну — и вот сейчас это уже не имеет значения. Так странно. — Больная мать. Душевно. Должны ли мы? — Думаю, стоит уведомить ее сиделку или пусть ее дядя занимается этим. Да он, вероятно, уже сообщил, просто ее, наверное, решили не приводить на похороны. Раз она так больна. — Похороны… Я тоже не могу думать о ней, как о мертвой, Джордж. Для меня она все еще жива. — И для меня. Ветер еще этот. Восточный. Столько уже дней прошло, а кажется… Знаешь, будто вот-вот откроется дверь и… — А мы показываем доктору лишь бедняжку Джейн! — неожиданно начинает истерически хохотать миссис Бэнкс. — А надо бы всех, верно! — веселье натужное, смех смешивается со слезами, но мистер Бэнкс не может удержаться — в рот будто смешинка попала. — Знаешь, — отсмеявшись и утерев слезы заявляет он, — бери Аннабель, пошли в детскую! — Они же спят! — Да не спят они, кто из нас сейчас спит! Пойдем, скажем им! — Что скажем, Джордж? — То, что они хотят услышать. То, что мы все так хотим услышать. — Не будет ли от этого еще хуже, дорогой? — Куда уж хуже? Хуже-то уже некуда. — Джейн, Майкл, малыши! — заявляет торжественно мистер Бэнкс. — Мы с мамой только что узнали потрясающую новость! — Нам поведал об этом Восточный Ветер, — продолжает миссис Бэнкс. Ей сложно — раньше она придумывала сказки лишь для себя самой и никогда не пыталась рассказать их детям. Дети смотрят на них во все глаза. Даже Джейн, которая, кажется, быстрее остальных понимает, в чем дело. Она вскакивает с кровати, бросается к матери и осторожно прижимается к ней, стараясь не задеть все еще спящую Аннабель. — Я же говорила, - горячо шепчет она, — я же говорила! А вы все не верили! — Расскажите, папа, мама! Как все на самом деле было?! — просит Майкл. Он как никто рад забыть ужас того теплого вечера. А раз уж мама и папа говорят, что все хорошо, то значит так и есть. Разве мама и папа могут врать? Они такие скучные, просто не умеют этого. — Значит так, — начинает миссис Бэнкс, отцепив от себя Джейн и осторожно устраиваясь в кресле-качалке, — когда Мэри Поппинс покупала билет на карусель, карусельщик дал ей очень необычный билет. Он спросил ее: «В один конец, или обратный?» А она ответила: «Трудно сказать заранее, а вдруг понадобится… Давайте обратный…»