Ноль часов одна минута

Его жизнь началась в смерти. *** Скованное льдом королевство спало без снов. Седая муть. Тишина. Неподвижность. Птицы черными пятнами вмерзли в небесную твердь. Море молчало. Время истончилось. Он открыл глаза и сразу зажмурился: слишком ярко. Привыкая к серому дню, попытался вспомнить, кто он, когда и при каких обстоятельствах заснул. В голове карандашными штрихами собирались образы и рассыпались в буквы, складывались в слова, но все вместе составляло бессмыслицу; он ворочал воспоминаниями, будто кубиками, пытаясь построить башенку, но ни одна деталь не хотела становиться на место. Было холодно, тело коченело, и он поднялся на ноги, желая размяться. С волос посыпался снег. — Кто я? — спросил он, обращаясь к ледяным крупинкам, таявшим на ладони. Те ответили молчанием. Хмыкнув, он стряхнул все до единой на каменный пол и пошлепал босыми ногами прочь из комнаты. Изо рта вырывался пар, нарушая прозрачную гармонию воздуха. В коридоре висела та же тяжелая тишина. Безликие стены были покрыты изморозью. Кругом гуляли сквозняки, забирались противными змейками под рубашку и вызывали желание закутаться, только — во что? Поежившись и оглядевшись, он толкнул первую попавшуюся дверь. Та не хотела поддаваться, но все же отворилась с тяжелым скрипом: оковы льда растаяли, едва их достигло горячее дыхание. В комнате не оказалось ни одеял, ни теплой одежды, но там спрятался кое-кто поинтересней всякого хлама: живой мальчик, подросток! Он взглянул на вошедшего глазами-льдинками, удивленный и обрадованный. Губы сами сложились в приветливую улыбку, а потом — в вопрос: — Кто… И тут оба застыли, растерянно моргая: они произнесли одно и то же слово одновременно. Неужели?.. Рука потянулась вперед, к чужой ладони, коснулась ее — холодного стекла. Всего лишь отражение. Обычное зеркало. Мальчик просто не знал, как он выглядит, вот и подумал, что видит незнакомца. Он всмотрелся в себя, тщетно пытаясь найти ответ на мучивший его вопрос. Худой, бледный, невысокий. Любоваться нечем. Бесцветные волосы растрепаны. Он поднял руку и машинально пригладил их, но они так и остались торчать в разные стороны, будто венок. Или корона. Вспомнить бы свое имя! В памяти всплывало много самых разных — бессмысленных. — Если так, — произнес он вслух, — тогда я сам себя назову. Король. Король Замерзшего Королевства! Он взмахнул рукой с важным видом, воображая себя в мантии, но на нем была только ночная рубашка с расстегнутым воротом, и получившаяся поза выглядела нелепо. Он сконфузился, как будто отражение могло посмеяться над ним. — Какое сегодня число? — строго спросил он у двойника и, не дождавшись ответа, решил поискать календарь. В комнате, кроме зеркала, расположился шкаф с обледенелыми дверцами. Рядом примостились два стула, стену украшали часы. В надежде узнать, сколько сейчас времени, Король взглянул на них; не сразу заметил, что стрелки вмерзли в циферблат. Король пожал плечами и отправился бродить дальше. Ни имени, ни времени. Свобода. Непонятное слово. Кажется, этот кубик следовало поставить рядом с тем, на котором написано «счастье». Мысленно Король совместил их и отступил, любуясь результатом. Выглядело органично. Вот только никакого счастья он не чувствовал. *** Календарь — перекидной, безмолвный, — обнаружился за четвертой по счету дверью, чьи простуженные пасти распахивал перед Королем бесконечный коридор. Кто-то аккуратно зачеркивал числа карандашом, и последняя метка коснулась первого февраля. Король почесал в затылке, прикидывая, сколько дней прошло с тех пор и какое сейчас число. Воспоминания, всколыхнувшись, подсказали, что февраль — последний месяц зимы. За ним — весна, а значит… Он протянул руку, желая снять календарь со стены, и замер, едва только весна настигла его. «Жизнь» — кубик с этим словом просился увенчать залившие мир зелень и звон, свежесть и синь. Король мечтательно вздохнул, силясь вобрать легкими апрель. Календарь выпал из ослабевшей ладони. «Эй, привет!» — вползло в уши, когда бумага с шелестом-шипением коснулась пола. Король вздрогнул, прислушиваясь. Видение рассеялось, весна рассыпалась. «Тебе, должно быть, холодно?» Он кивнул, разыскивая говорящего. Обман слуха? Еще одно отражение? Наконец его взгляд упал на календарь, раскрытый на последнем зачеркнутом дне. Слово «февраль» сменилось ехидным «холодно?», числа сложились в черно-красные буквы. Цифры вальяжно разошлись, убрали предыдущее слово, сложили новое. «Тебе, должно быть, одиноко?» — Ты знаешь, кто я? — громко спросил Король, присев перед неожиданным собеседником. Цифры на мгновение собрались в невнятную кучу. «Февраль» «Убийца» *** Какое-то время Король напрасно пытался понять, что значат слова, которыми его охарактеризовал календарь. Тот замолчал и более не подавал признаков жизни и разумности. Да и с какой стати нужно его слушать? Почему Король решил, что эти фразы осмысленны? Память подсказывала ему, что творения рук человеческих не общаются с создателями. — Именно что! — заявил он вслух и подул на замерзшие пальцы. — С людьми разговаривают люди. Иногда им что-то пытаются сказать домашние животные. Не предметы! «А мне — не с кем поговорить», — с горечью добавил он про себя. Потому, наверное, и мерещилось всякое? «С чего ты взял, что ты человек?» Он судорожно обернулся: чьи это были слова? Но в тиши пустых коридоров уже не слышалось ничего, кроме насмешливого свиста ветра. *** В замке продолжался грустный день. Король успел исследовать каждый уголок своей темницы. Везде — одинаково пусто. Иногда по стенам бежала рябь, предметы искажались, и Король слышал чужие голоса в голове. Они бывали сочувствующими, приветливыми, сердитыми, осуждающими. Связный диалог не клеился: Король не понимал, о чем говорит с ним замок, а тот не брал на себя труд объяснить. Почему февраль, почему убийца? Кого или что убили? Конкретного человека? Существо? Идею? Саму жизнь? В последнее отчего-то верилось охотней всего. И как время могло быть таким тяжелым и одновременно пустым? Король устал. Замок не менялся — застывший, озябший, — серый дневной свет все так же тлел, не разгораясь и не угасая, и вмерзшие в циферблат стрелки совершенно правильно показывали ноль часов ноль минут — сейчас и сколь угодно долго. Раз времени не существовало, в календаре не было смысла. Но если кто-то раньше упорно зачеркивал числа, споткнувшись лишь на первом февраля, — дни когда-то сменяли друг друга? Часы шли? Король зажмурился: решение загадки лежало на поверхности. — Значит, первого февраля все здесь… умерло? — Он не подбирал слово специально, но поразился тому, как уместно оно прозвучало. В этом склепе он один, пожалуй, и был живым. Февраль. Убийца. Король хотел отогнать от себя следующий вывод, но не вышло: слова сами лезли на язык, разыскивая и боясь подтверждения. — Я проснулся… появился на свет… первого февраля, и тогда все умерло? — предположил он. — Я виноват в том, что?.. В стенах что-то заскрипело, а ветер свистел в коридоре совсем по-человечески. «Верно. Ты один дышишь. Остальные — мертвы». Король вздрогнул. — А если бы я не проснулся, тогда — что? «Весна», — сладко влилось в уши. Король без сил опустился на ледяной пол и поджал под себя ноги. Наконец-то ему стало ясно, кто он. Воплощение зимы и смерти. И хотя в его венах, вытянувшихся под кожей голубыми змеями, текла горячая кровь, — все это было лишь игрой, имитацией жизни. Подумав о весне, Король вздохнул. Интересно, откуда взялся ее образ в воображении? Ведь, получается, он никогда не видел ничего, кроме снега и льда. Он родился в вечные ноль часов ноль минут. Его мир — пустота и шепчущие стены. Безвременье, белый, серый, голубой. Откуда ему известно значение календаря? Откуда в памяти цвета — зеленый и синий? Зажмурившись, усилием воли Король вызвал в памяти множество причудливых картин. Теплая ночь, рябь на спокойной воде. Бесконечное небо с нитками созвездий. Пение птиц, не имеющее ничего общего с голосом ветра. Цветочный ковер, пестрый настолько, что впору потерять сознание. Где и когда Король видел все это? Неужели во сне, что предшествовал пробуждению в здешней слепой пустоте? В других мирах, куда ему больше нет доступа? Ночь рассеялась, полыхнуло алым. Взошло слепящее солнце. Прячась от режущих стрел света, Король закрыл глаза — и очнулся в замерзшем феврале. От холода и одиночества потянуло плакать. Такое существование невозможно вынести. В смерти нет места для жизни. — Что я должен сделать, чтобы весна вернулась? — жалобно спросил Король. Слезы катились по лицу, падали и вмерзали в пол. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, как он рыдает. Кто-то — помесь синего с зеленым, пестрый и переливчатый, — накинул бы ему на плечи что-нибудь теплое и сказал бы: «Ты чего нюни распустил, а? Как не стыдно!», и Королю в самом деле стало бы стыдно, и как отрадно было бы это смущение! Чужое неравнодушие горячее — красное. Словно рассвет. Но как отыскать хоть каплю огня в сером феврале? Замок сжалился над ним — дал ответ. «Ты должен умереть». *** Смерть — слово, соседствующее с «ничто». После нее ничего нет, даже промозглого дня. Король полагал, что февраль ему опостылел, но ошибся: мысль об утрате единственных доступных впечатлений и ощущений пронзила и потрясла его. Было жаль расставаться даже со своим хилым телом, грязным и окоченевшим, но утрата собственного «я» пугала несказанно сильней. Пожалуй, стоило умереть ради весны, но нельзя ли принести в жертву кого-нибудь другого? Неужели нет иного способа все исправить? Жертва — слово, предполагающее «смысл». Вместе с ним появляется «цель» — странный гость в пустом существовании. Она преображает и искажает все вокруг, превращая рутину одновременно в темницу и драгоценность. Цель означает движение; движение означает бег времени. Король почувствовал, что улыбается сам себе. Он думал о понятиях, ничего не значащих для этого мира. Время — в безвременье? Смерть — смерти? Что бы он ни сотворил с собой, на циферблате будет ноль часов ноль минут. Разве нет? — Эй, — обратился он к своей темнице, — а какие у тебя есть доказательства, что весна придет, когда я умру? Та предсказуемо молчала. — Ну хорошо, — добавил он, — а я успею увидеть весну? Хоть немного? «Успеешь», — подсказал иней на стекле. — Так я тебе и поверил! — хмыкнул Король, поднялся на ноги и пошел бы прочь — если бы было куда. *** Сундук, покрытый толстой коркой льда, обнаружился в дальней комнате, так похожей на все остальные. После некоторых усилий Королю удалось открыть его. Внутри оказались беспорядочно наваленные друг на друга книги. Король надеялся, что отыщет там одежду, но такая находка радовала не меньше. Не сомневаясь, что теперь скучно не будет, он схватил первый попавшийся том — и с недоумением уставился на незнакомые закорючки на месте букв. Странно, ведь календарь он смог прочитать. Король пролистал несколько книг, надеясь отыскать привычные слова. Напрасно он вглядывался в неясные символы — те оставались немы. Один том оказался с картинками, но они только разбередили душу: все мажорные, полные солнца и весны. Мальчик и девочка бежали по цветущему полю, взявшись за руки; дети купались в пруду; смотрели на звездный ковер. Рисунки выцвели, но даже на испорченной временем и холодом бумаге каждый из них казался живей, чем привычная Королю сизая пустота. С болью в сердце он вглядывался в картинки, пока те не расплылись перед глазами. Потом с раздражением отбросил книгу в сторону. Незнакомые символы, смеясь над ним, сползлись на середину листа: «Февраль» «Убийца» *** Несмотря на загадочную выносливость, без еды и теплой одежды Король постепенно слабел. Легкие головокружения сменились оцепенением, которое неожиданно схватывало его, сваливало с ног. Нередко он бесцельно бродил по замку, рассматривая морозный узор на стенах, а потом просыпался на полу и не мог вспомнить, как тут очутился. Сама его кровь будто стыла и сворачивалась, а сердце билось все медленней. Ему больше не хотелось плакать — не осталось сил. Весенние картинки в книге уже не вызывали ни томления, ни горечи. Бывало, он вглядывался в них сонными глазами, не понимая, как они могли ранить его. Однако слова «жизнь», «весна», «жертва», «цель», «свобода» — остались в памяти, въелись и не хотели оттаивать. Король чувствовал, что желания покидают его, но разум еще помнил, чем горело сердце, и время от времени ворочал воображаемыми кубиками. Один на другой, один рядом с другим — выглядело органично. Но чего-то явно не хватало. Возможно, однажды Королю и это бы наскучило, и тогда он слился бы с бормочущим явственную бессмыслицу замком, стал бы тем, чего от него требовала зима, — воплощением равнодушной смерти. Но в сером феврале для него отыскалась капля огня. *** Однажды, когда Король проходил мимо часов, ему пришла в голову мысль снять их со стены и отогреть дыханием. Как знать, может, стрелка шевельнется? Любопытство не покидало его; ему казалось, что вместе с ней сдвинется с мертвой точки все время мира. Но часы висели слишком высоко, достать их было не так просто. Поиски лестницы не увенчались успехом — вероятно, замерзла насмерть где-то в подвалах. Король притащил два стула из комнаты с зеркалом, водрузил их друг на друга. Получившаяся конструкция не выглядела надежной, но выбирать не приходилось. Он поставил одну ногу, другую, осторожно выпрямился, потянулся к часам. До цели не хватало какого-то ногтя. Он поднялся на цыпочки. Стулья зашатались, Король потерял равновесие и рухнул на пол, последним отчаянным движением смахнув часы со стены. Стекло на циферблате треснуло, боль царапнула руку. Поморщившись, он скосил глаза вниз. Капля огня побежала по запястью. Огонь упал на часы. Стрелка сдвинулась. Король застыл, завороженный. Взгляд не отрывался от крохотной дорожки, отделившей ноль минут от одной минуты. Ничтожный отрезок времени, значивший бесконечно много в мире, где времени не существовало. Что могло произойти за шестьдесят секунд? Изменилась ли температура воздуха хоть на четверть градуса? Успели застывшие в небе птицы ожить и вырваться из плена? Прижимая часы к груди, Король подбежал к окну и распахнул его настежь. Вихрь бросился в лицо, обжег льдом. Но он вовсе не был похож на тот странный ветер, что гулял по замку, неожиданно поднимаясь и дразнясь. Он значил — движение! Бег времени! — Ну, что скажешь? — крикнул Король, обращаясь к своей темнице. — Я — не убийца. Напротив, я несу жизнь! Я родился не воплощением смерти, а воплощением перемен! «Дурак! — засмеялся над ним замок. — Разве это не одно и то же?» Но Король не желал его слушать. Достаточно уже в его уши влили лжи. Воспользовавшись тем, что он не помнит себя, голоса в голове внушили ему чушь, которая легко опровергалась его же снами и воспоминаниями. И все-таки он повелся — на одну минуту, растянувшуюся столь надолго. «Пока ты жив, — вмешался в его мысли замок, — ничего здесь не изменится. Одна минута не приблизит весну. Ей нужна вся твоя кровь, весь ты». — Чушь! — отрезал Король и прижал часы крепче к себе. Когда он отнял их от груди и осмелился взглянуть на циферблат, стрелка так и дрожала на одной минуте, не желая двигаться дальше. Царапина затянулась, огонь погас. Из распахнутого окна лилась пустота. *** Сидя на полу, Король пытался придумать, что теперь делать. Воодушевление покинуло его так же быстро, как и возникло, а ударившая следом слабость лишила последних сил. Руки, ноги — все тело дрожало, голова кружилась, любое движение давалось с трудом. В том, что он не «февраль» и не «убийца», он больше не сомневался. Никакой лепет голосов в голове теперь не переубедил бы его. Он — лишь единственный выживший в этом мире вне времени. Полностью утративший прежнего себя. По какой-то причине его телу хватило выносливости там, где другие не выдержали, — только и всего. Никаких убийств, просто естественный отбор. Может, он и впрямь наиболее приспособленное к новым условиям существо, но однажды силы оставят и его. Лишь на первый взгляд похожий на смерть, для вечной зимы он оказался слишком живым. Но перестать чувствовать вину за само свое существование — немалое достижение. Король бросил взгляд на по-прежнему открытое окно. В глубине души теплилась надежда, что застывшее время вновь сдвинется у него на глазах, дохнет в лицо свежестью, швырнет хлопья снега. Но мир молчал и не шевелился. Мысль о том, что Король сам спровоцировал перемены, пусть и незначительные, больше не приносила радости — только страх. Единственный выживший должен оставаться обычным человеком и не влиять мистическим образом на время или погоду. Иначе придется признать себя кем-то другим. Или чем-то? Но порыв ветра снаружи наверняка был лишь совпадением. Да и стрелка могла сдвинуться вовсе не из-за того, что на нее капнула кровь. Просто что-то в механизме оттаяло, а потом вновь замерзло. Никакой связи и волшебства. А уж слушать бормотание замка — последнее дело. Отложив часы в сторону, Король кое-как поднялся, закинул ногу на подоконник. Ему хотелось высунуться как можно дальше наружу. Если тот вихрь гуляет вдали и просто не достигает замка, вероятно, Король почувствует его кожей. Или же убедится, что все кругом необратимо мертво. И… что тогда делать? «Глупо воображать, будто ты один способен что-то изменить, — подсказал замок. — Даже собственную судьбу». — Ты чего? — Король обернулся, уже стоя на подоконнике. — Разве ты не пел прямо противоположное минуту… раньше? Что я умру, и весна придет. «Жизнь и смерть не могут соприкоснуться». Снова загадки и противоречия. Хоть бы раз сказал что-нибудь дельное! — Это что значит? Что одно с другим никак не связано? — разозлился Король. — Если я, смерть, умру, жизнь не зародится? Так, по-твоему? Глупо, что бессмысленные голоса в голове так его задевали, но почему-то хотелось спорить с ними. Может, потому что замок — или скорее призрак, обитающий там, — оставался его единственным собеседником? Такая же имитация жизни, как и он сам, только бесплотная. Удобно. Должно быть, куда более удачный спутник для вечной зимы. — Ты же совсем другое говорил! Голоса молчали, не желая ни опровергать, ни подтверждать предположения Короля. Тот пожал плечами и уже подставил лицо пустоте, когда его осенила абсурдная мысль. — Эй! — снова обратился он к замку. — Ты что, передумал склонять меня к самоубийству? Стало смешно, даже промозглая тишина снаружи перестала пугать. — Ты что, пожалел меня? — продолжил Король. — Решил, что будешь скучать по мне, если я и впрямь умру? Не беспокойся. Я на окно полез не за э… Он не успел договорить, потому что его босая нога поскользнулась на тонкой корке льда. Все случилось слишком быстро: должно быть, часы не успели бы отмерить и секунды. Только что Король смеялся над замком, свободно паря в пустоте, но стоило отвлечься, как та обняла его и стащила вниз. Видимо, голоса в голове знали, что так и будет, потому и говорили о неотвратимости судьбы. Но лучше бы предложили внимательней смотреть под ноги. Король упал на спину. Что-то хрустнуло и переломилось, боль вспыхнула сразу в нескольких местах. Он не мог пошевелиться, но чувствовал, что в нем и кругом него полыхает огонь — не капля, но целое море. Оно захватывало все больше пространства, растапливая лед и воздух. Поднялся ветер, Королю даже почудилось, что он слышит птиц далеко в небесах. Наконец ему стало понятно, почему замок смеялся над ним и назвал дураком в ноль часов одну минуту. Слово «перемены» — лишь одна из сторон кубика с надписью «смерть». Новое влечет за собой уничтожение старого, и весна, ступив на порог, убьет зиму. Им не соприкоснуться. Не ужиться. Потом над ним склонился кто-то пестрый и переливчатый, но Король не смог разглядеть его лица. В глаза ударило зеленым и синим, дохнуло теплом. Так похоже на весну, нет — даже на лето. Незнакомец словно воплощал собой заветные мечты, иллюстрации из найденных книг: океан цветов, сонное марево, бархатная звездная даль. Но в последний миг, отмеченный последней каплей огня, стало ясно, что перед Королем не весна и не лето, а только лишь смерть. Впрочем, разве все это — не одно и то же?