Когда улыбается Михаэлла

      Все окружающие говорили, что он, Людвиг Пальфи-младший, был воплощенным собранием всех самых лучших черт папы, мамы, Лотты и Луизы, как внешних, так и черт характера. Он был артистичным, сострадательным, в меру эмоциональным и так же в меру сдержанным, самостоятельным, хозяйственным... в общем, идеальным. Людвига обожали все в семье, девочки ходили за ним толпами, но, как ни странно, при таком количестве любви к его персоне он не стал ни эгоистичным, ни высокомерным, ни себялюбивым. По мере сил и возможностей он уделял внимание всем, кому был симпатичен, и при этом не зарождал в них напрасных надежд, а сразу всем своим поведением и видом давал понять, что пока влюбляться не собирается и круг его друзей его вполне устраивает. Но ему прощали все и всегда.       Людвиг не сочинял музыку, как отец. Он писал рассказы и этого своего не совсем мальчишеского хобби стеснялся, скрывая его ото всех. Только старшие сестры-близняшки удостоились чести прочесть его "избранные произведения", те, которые он сам считал самыми любимыми и самыми лучшими. В число их входил большой и серьезный роман, над которым Пальфи начал работать с тринадцати лет. Луиза им восхищалась, а Лотта говорила, что он слишком странный и заумный для парнишки его возраста. Но, конечно, она тоже им зачитывалась, не переставая удивляться тому, как такие герои и такой сюжет могли прийти в голову к ее брату. И сейчас, три года спустя, отношение девушек к роману не изменилось. Только они стали о нем больше говорить.        - Судя по тому, какое внимание ты уделяешь главной героине, Михаэлле, и с какой тщательностью выписываешь ее образ, я могу предположить, что ты в нее влюбился, - говорила Луиза, ставшая к своим двадцати трем годам более серьезной. - А главный герой, между прочим, похож на тебя.        - Очень странно, что ты, живя в нашей любящей и дружной семье, пишешь про девочку, не понятую родными и ощущающую себя одинокой даже дома. Может быть, ты не говоришь нам о чем-то, что тебя тревожит, Лютик? - а Лотта училась на психологическом факультете на аспирантуре и была одной из лучших в группе.       Юный писатель отвечал, что у него все хорошо, что он полностью доверяет родным и что он не влюблен в Михаэллу, нет. Ни в коем случае. Но было очевидно, что созданный им образ очень много значит для него. Он часто думал о ней и о названии, которое дал произведению. "Защити меня от того, чего я хочу"*. Это название было своеобразным эпиграфом ко всей жизни Михаэллы, ее безмолвным криком о помощи, выражавшимся только в поведении. Безусловно, мрачноватый сюжет для всеми любимого шестнадцатилетнего юноши из семьи Пальфи, которая словно светилась своим счастьем и делилась этим светом со всеми желающими. Даже сам Людвиг не мог сказать, почему из его сознания вышла столь несчастная девушка, как Михаэлла. Вышла - и тут же стала дорога ему. И, наверное, он и правда не был влюблен в нее в привычном смысле этого слова. Во-первых, она была старше, примерно ровесницей сестер, а во-вторых, и это самое главное, она родилась из его души. С самого начала Михаэлла была частью его. Наверное, по утвержениям Лотты, его несчастной частью, его Тенью*. Да, он ее любил, но влюблен не был. Он любил ее, как отец любит свою музыку. Людвиг хотел ей помочь и сделать ее счастливой, придумать так, чтобы она больше не молила беззвучно о помощи, о защите от того, чего она хочет и боится, но что-то мешало ему. Михаэлла, такая, какой она родилась, была несчастна и беззащитна. Может, спросить у Лотты, почему так происходит?

***

      После трагичного и жестокого романа с "человеком в белом пальто" прошло около года. За это время Ильзе сбегала дважды, но оба раза - одна. Она не хотела больше таких отношений. Она боялась, что любой, кто кажется привлекательным, на самом деле такой же равнодушный эгоист, как и тот юноша.       Второе ее самостоятельное путешествие было в Вену, прекрасный средневековый город. Ильзе бродила по нему, проживая свое одиночество. С одной стороны, нет надоедливых младших и мамы, с другой, нет и сестры, которой девушке не хватало. Сестра писала ей, и она отвечала. Наверное, люди назвали бы эмоции и чувства, которые она при этом испытывала, радостью и любовью. Ильзе не знала, как их назвать. Знала только то, что письма сестры заставляли ее чувствовать себя менее несчастной и хоть на краткое время забыть о нем, том, кто ее бросил совершенно одну в незнакомой стране, без средств к существованию.       Она гуляла по городу, проголодавшись, заходила в кафе и заказывала там недорогие блюда. В сумке, с которой она не расставалась, она носила красивые викторианские романы, и на предложения познакомиться или подсесть к ней отвечала, положив одну руку в перчатке на другую, что ждет кое-кого. Ильзе никого не ждала. А перчатки она носила не снимая потому, что руки у нее все время мерзли. Стали мерзнуть после расставания с ним. И еще она не хотела видеть свои пальцы, которые целовал тот, кто не любил. Даже лаком она стала красить ногти только на ногах и по вечерам любовалась то на зеленый, то на синий, то на холодно-желтый цвета.       Ильзу дома ждали, ее искали, как писала сестра, но она не собиралась возвращаться. Она готова была целыми днями гулять по улицам Вены и приходить в дешевый номер отеля только поздним вечером, уставшая и с онемевшими от ходьбы ногами, не раньше. Она готова была всю жизнь провести в этом городе, смотря на дома, соборы и набережные. Возможно, не одна. Но сейчас ее устраивало одиночество.       Как-то раз она набрела на афишу, сообщавшую об опере, музыку для которой сочинил некий герр капельмейстер Пальфи. Впрочем, не некий, Ильзе что-то о нем слышала. Может, сходить? У нее все равно вечер свободен.       - Тоже любите музыку Пальфи, юная фройляйн? - поинтересовался какой-то молодой мужчина, уже долгое время изучавший ту же афишу. - Я ее очень люблю. Завтрашний ваш вечер свободен? Я хотел бы вас пригласить.       - Простите, но занят. Я иду не одна, - Ильзе приподняла воротник пальто рукой в кожаной бежевой перчатке и вернулась на улицы города, оставляя незнакомца смотреть ей вслед.       Когда-то в детстве у нее была мечта: стать невидимой. Чтобы никто не замечал и не трогал. Детство давно прошло, мечта забылась, но сейчас Ильзе ее вспомнила. Если б можно было бы исчезнуть для всех! Хоть на время. Она не хочет никого видеть, разве непонятно? Зачем к ней обращаться? Сестра может, письменно, но она - особенный человек. Ей можно больше, чем другим. Например, знать, где Ильзе.       Кассир как-то странно на нее взглянул, и она, спрятав бумажные прямоугольники в карман - Ильзе, повинуясь непреодолимому желанию, купила два билета - сказала, что ей не нужно ничье общество. Совсем. А второй билет она взяла для никого*.       В номере, который не был ни уютным, ни домашним и в котором было только необходимое для проживания - кровать, стол со стулом, шкаф, люстра, окно, пара полотенец, халат и ванная, она переоделась во взятое с собой черное платье без рукавов, надела мамино ожерелье и сменила перчатки. Теперь они были из того же материала, что и платье. Из бархата. Потом она осмотрела себя в зеркало и, оставшись вполне довольной внешним видом, оделась полностью и вышла из комнатки в пустынный коридор. С собой у нее были только какая-то сумма денег, два билета и карамелька, забытая когда-то в кармане. Ильзе развернула фантик и сунула ее в рот. Кислая какая-то, яблочная, что ли? Но фантик уже выкинут.       Добралась она до величественного здания оперы на такси. Оказавшись внутри, она сдала верхнюю одежду в гардероб, получила номерок и потянулась было за сумкой, чтобы положить туда железный кружочек с цифрами. Но сумку она оставила в номере, а билеты ехали в оперу в кармане пальто. Хорошо, что она их не забыла вытащить. Что ж, придется нести все в руках.       Ее место было в партере, на одном из задних рядов. Ильзе взяла второй билет, не надорванный проверяющим на входе, и надорвала его сама. Потом положила его на пустое место рядом с собой. Место для никого.

***

      Этим вечером Пальфи собрались в оперу главы семьи, как они ее называли. Людвиг-старший отдал им, как всегда, несколько мест в самой лучшей ложе, и женщины его семьи и сын устроились там, правда, не одни, потому что Луиза пригласила своего жениха. Лотта тоже пригласила, но тот не смог из-за учебы.       Людвиг-младший, кинув с улыбкой взгляд на родных женщин, предавшихся своим занятиям, начал свое. Оно заключалось в рассматривании зрителей в партере. Как всегда, зал был полон, и только рядом с одной девушкой в черном место пустовало. На нем что-то белело. Он присмотрелся - оказалось, билет. "Ждет кого-нибудь", - решил младший Пальфи и перевел взгляд в другую часть партера.       Отец, как и обычно, был на высоте. Людвиг не мог не гордиться папой. Он видел, как влюбленно, словно молодая девушка, улыбалась мама, глядя на творца, замечал краем глаза, как Луиза и ее Маркус держались за руки и как Лотта внимательно следила за действием. Лютик тоже следил, однако это не мешало ему наблюдать за зрителями. Что-то заставило его вновь взглянуть на ту девушку. И - невероятно - место так же пустовало. "Может, тот, кого она ждала, не пришел? Возникли неотложные дела, например. Хотя странно, если тот некто планировал прийти, он должен был сделать все, чтобы попасть в оперу, когда билет уже куплен".

***

      Музыка капельмейстера Пальфи и впрямь была неплоха. Ильзе не пожалела, что пришла. К тому же в опере все заняты восприятием искусства и никто не обращает на нее внимания, от которого она устала. Но никто рядом с ней не раздражал и не мешал. Она была ему благодарна. И вдруг, на одной особенно высокой ноте, она на миг подумала, что хотела бы, чтобы этот никто стал кем-то. Кто не равнодушен и не жесток. Но это длилось только миг.

***

      Людвиг никак не мог выкинуть из головы девушку и пустующее рядом с ней место и то и дело смотрел в партер, проверяя, не изменилась ли обстановка. Но она не менялась. Он так часто отвлекался, что Лотта шепнула ему: "Да что ты там высматриваешь?".       Ничего особенного, просто ему запала в мысли эта одинокая девушка, чья светловолосая голова выделялась белым пятном на фоне ее черной одежды. И Людвиг принял необычное, но твердое решение: он обязательно найдет эту незнакомку после окончания оперы.

***

      Опера закончилась, и Ильзе поспешила в гардероб, чтобы успеть забрать пальто без очереди. Почти успела, очередь образовалась, но совсем небольшая. Отстояв ее, она перекинула через руку пальто и отошла к зеркалу, чтобы одеться.       - Простите, пожалуйста, это не вы сидели рядом с пустым местом? - спросил позади нее чей-то юношеский голос. Даже в опере нет ей покоя. Ильзе со вздохом обернулась.       - Если и я, это вас, прощу прощения, как-то касается? - она застегивала пуговицы. Но незнакомец, оказавшийся высоким темноволосым парнем лет шестнадцати, неожиданно широко и открыто улыбнулся. Ильзе хмыкнула.       - Я вас видел из ложи, - пояснил он. - И заинтересовался, почему рядом с вами пустое место. - Это место для никого, - ответила девушка, и ее губы против воли тронула слабая улыбка. Это все из-за него, этого черноволосого. Он словно сияет.       Людвиг улыбался незнакомке, все больше и больше с удивлением узнавая в ней Михаэллу. Возраст не тот, волосы не те, глаза не те, но лицо, но движения тела, выдающие характер! И одиночество. И Пальфи, унимая неизвестно почему быстро забившееся сердце, задал вопрос:       - Вас случайно не Михаэлла зовут?       - Нет, - произнесла Ильзе. Невероятно и необъяснимо странно, но этот юноша почти не вызывал у нее ни раздражения, ни желания скрыться куда-нибудь в безопасное место. - Меня зовут Ильзе Янда.       - А... а я - Людвиг Пальфи! Нет, не тот, который капельмейстер, а его сын, - выпалил он, отчетливо понимая, как он неуклюж, и ощущая, как улыбается ему Михаэлла. Не жалобно, а почти счастливо. Он просто обязан действовать! - Позвоните мне, Ильзе! - и он торопливо и резко сунул ей в руки свою карточку с номером телефона и именем, а потом убежал, старательно пряча красное лицо и надеясь, что никто из родных его не видел.       Ильзе провела по карточке пальцами, обтянутыми в бархат, и тихо улыбнулась. Бережно положила карточку в карман, к билетам. "Может, он и есть этот самый никто?" - спросила она себя. Затем замотала шею шарфом и покинула оперу, выйдя в холодную и ставшую любимой Вену. Взяла такси и, садясь в него, чуть подвинула карточку и билеты в кармане, чтоб они не помялись.