Их мечты

У ног плескалась их мечта. Она шипела и пенилась, бурлила прибоем и заливалась в кроссовки, безжалостно моча ноги. Пускай, Льву не жалко. Он только снимет обувку, выкинет подальше и будет чувствовать песок под голыми ступнями, по-настоящему понимая насколько это здорово. Да, замечательно, как и говорил Яку. — У-ух! Холодная, бр-р-р! — Японский залив готовился к зиме, вода мутнела, температура падала, но море всё так же было прекрасно, и ни тёмные тучи на горизонте, ни отсутствие солнца – ничто не могло затмить его красоты. Как и говорил когда-то Яку. *** — Да погоди же ты! Ох… — Хоть либеро Некомы и коротышка, а бегает так, что будь здоров – любой бы позавидовал. Но Хайбе всё же удалось словить его запястье и держать так крепко, как только было возможно – не вырвется теперь. — Я должен сказать!.. — Нечего тебе мне говорить, Лев! Не хочу ничего слышать, ты ведь не понимаешь на что собираешься пойти, — зло рявкнул, обернувшись, Мориске, с невыносимой печалью смотря на своего дурного кохая. — Ты не понимаешь, Лев. Не губи свою жизнь как когда-то это сделал я… — картины минувших трёх лет пролетели перед глазами; мёртвое сердце уже не билось в его присутствии, оно сдалось давно, вместе с фразой: «Я люблю другого», и взглядом полным сожаления. Яку не винил никого, кроме себя, разумеется, но отпустить так просто не мог. А теперь этот дурачок собирается повторить его ошибки? Признаться человеку, который никогда не ответит ему взаимностью? Глупый-глупый Лев… — Яку-сан, а мне всё равно, — поганец широко улыбался, между прочим, уже давно выпустив семпая из захвата. — Вы мне нравитесь. Очень. Наверное, это даже любовь. Либеро усмехнулся, подняв взгляд на Хайбу. Он ждал. Кусал порозовевшие губы и держался из последних сил, ожидая хоть какого-нибудь ответа. Интересно, он думал, что получит отказ? — Лев, я люблю другого человека, — тихо сообщил Мориске, больше не смея смотреть на мгновенно померкшего первогодку. И как только язык повернулся отказать ему той же фразой, что и Куроо когда-то давным-давно? Как же мерзко. — Прости, но так действительно будет лучше. — Кому? — голос Льва был холоден, тих и опасен. — Я ведь сказал: мне всё равно, Яку-сан. Я вас люблю. И моих чувств хватит на двоих. Вам от меня никуда не деться, — уже мягче добавил он, негромко хихикнув. Третьегодку трясло и бросало в жар. Разве это нормально? Этот дурак не понял, что его только что отшили? Неужели он… Нет, он всё понял – эта истина вспыхнула в голове словно сигнал ракетницы, осветив все-все замершие в своей собственной темноте мысли, обогрев застывшее навеки сердце, кажется чуть потеплевшее. Лев знал всё, думал на три, нет, на десять шагов вперёд и явно лидировал, нежели его семпай. Вот кто по-настоящему был глуп. Ответить Яку не решался и только неуклюже ткнулся лбом в грудь Льва, тут же получая порцию объятий. Тёплый. Так хорошо. — Скажи, Лев, — они стояли в обнимку уже несколько минут, — а некоторые ошибки можно превратить в правильные ответы? Третьегодка поднял усталый взгляд вверх, увидев, что кохай действительно задумался, но в ту же секунду просиял и с улыбкой ответил: — Конечно! Разве вам ни разу не приходилось на тесте находить ошибку в самый последний момент, а потом исправлять её так быстро, буквально за секунды, не имея даже ни времени, ни средств? У меня всегда так, и могу заверить, что я в этом деле настоящий мастер, — гордо заявил Хайба. — А вы чего спрашиваете? Яку усмехнулся, сомневаясь, но всё же решив, что такому великому «мастеру» всё же можно попробовать довериться. Они не могли уснуть. Кожа ещё горела от прикосновений, туман в голове всё никак не мог рассеяться, наверное, ему мешали поцелуи, ленивые, с искорками поутихшей страсти. Голова Яку лежала у Льва на груди, он слушал его сердцебиение. Оно почему-то казалось таким довольным, сытым, радостным, если, конечно, подобные слова вообще можно применить к такой вещи как сердце. Хайба время от времени что-то болтал, беззастенчиво вставлял в тишину комнаты комментарии о минувшей ночи, говорил и говорил, а стук в груди то замирал, то усиливался – так интересно. Жаль, что то же самое нельзя было сказать о Мориске. Уже год прошёл с его выпуска, а Лев теперь второгодка, полноправный ас Некомы – они с Ямамото все разрешили в честной «драке». Целый год. Огромная прорва времени, если подумать, но всё ещё недостаточная, чтобы забыть. Это бесило Яку. Раздражало и медленно убивало. Почему он такой? Почему не может прикипеть к этому парню, который пусть и бывал зачастую ещё тем болваном, но, чёрт возьми, это был и есть самый милый на свете болван, какого только знал Мориске. Отзывчивый, искренний, заботливый, бесконечно добрый, пусть даже и самонадеянный и беспардонный, от чего, по правде говоря, только выигрывавший ещё больше. Лев замечательный. Всегда есть и будет. В отличие от самого Яку. — Яку-сан, эй, вы слышите? — длинные пальцы прошлись по щеке, выдирая сознание из глубоких и невесёлых размышлений. — Спите? — Нет, не сплю. Задумался просто. А что ты спрашивал? По голосу партнёра Лев сразу понял, о чём именно тот задумался. Он всегда так: выглядел отстранённым, поникшим, когда они были вместе, особенно в такие моменты. И в эти самые моменты от подобных взглядов, полных уныния и невысказанных вопросов о собственной никчёмности, Хайбе хотелось выть. Хотелось выгрызть из Яку всю печаль, и он сильней кусался, резче двигался, сжимал чужие руки до синяков, и правда на некоторое время убивая ненавистную чёрную печаль внутри любимого человека. Он знал на что шёл, семпай ведь предупредил сразу. Знал, и не жалел. Всё это время считая тот год, что они встречаются, поистине волшебным и прекрасным. — Приём, Яку вызывает Льва, ты меня слышишь? — Мориске неловко улыбнулся – теперь он выдернул парня из размышлений, и тот быстро встрепенулся, припомнив с чем допытывался до семпая. — О, да! Я хотел узнать, какая у вас мечта. Есть такое, Яку-сан? — глаза Льва в темноте блеснули, позитивный настрой, будто плащом снова накрыл его, стало уютно и хорошо. — Есть. А что это ты вдруг заинтересовался? — Просто, стало интересно, — пожал плечами Хайба и приподнялся на локтях, устроив подушку повыше и удобней на спинке кровати. Он осторожно к ней привалился и подтащил к себе Яку, сцапав его в объятья. — Расскажете? — Ну, это, вообще-то, личное… — неуверенно начал Мориске, но потом усмехнулся: они оба голые, в одной постели, под одним одеялом, какие вообще между ними могут быть более «личные» вещи? — Ну да ладно, расскажу. В общем, я всегда мечтал объездить всю Японию. В детстве, да и в школе тоже, мне так и не удалось нигде побывать, пара префектур не в счёт, — улыбнулся бывший либеро, вспоминая командные выездные соревнования, сборы и тренировочные лагери. — Я бы хотел увидеть море. Горы. Леса, куда не ходят ни поезда, ни автобусы. Бескрайние поля и… Лев, ты слушаешь? — Яку обернулся на притихшего Льва и шокировано отстранился, быстро схватив его лицо в свои ладони. — Ты чего ревёшь, бестолочь? Хайба беспомощно шмыгнул носом и накрыл своей рукой ладонь семпая. — Мечта Яку-сана такая прекрасная… — Настолько, что из-за этого можно расплакаться? — усмехнулся парень, бережно смахивая слезинки. — Лев, всё в порядке? Ты правда, что ли, из-за этого? Или что-то болит, м? — Нет, не болит, — отмахнулся парень, покачав головой. Слёзы больше не текли, но необычного цвета глаза всё ещё сверкали, правда уже несколько иначе. — Просто это впервые, когда… Личное. Мориске ошарашенно сел на пятки. И правда. Впервые за год. Неужели он настолько сволочь, что никогда не делился своими настоящими чувствами, а Лев всё это понимал благодаря своим прекрасным инстинктам? — Иди сюда, — Яку приглашающе развёл руки, и Хайба подполз ближе, уткнувшись носом в искусанную им самим же шею семпая. Горячий; Лев был невыносимо горячим. — Прости меня. Я буду больше… — Ничего, всё нормально. Главное, что Яку-сан рядом. — От этих слов что-то внутри больно сжималось. Как мерзко. — И ещё… Моей мечтой теперь будет показать Яку-сану всю Японию, я обещаю. — Балда, кто же даёт обещания голышом? — пальцы зарылись в светлые отросшие волосы, разворошив их на затылке. Мориске тяжело вздохнул. — Я буду ждать, Лев, когда наши мечты исполнятся. Они закончили учёбу одновременно. Хитрюга Хайба выискал самую дурацкую специальность в мире, гордо заявив, что его волнует только срок обучения и то, что его выпуск совпадёт с выпуском Яку. Теперь они оба терялись в хвойных лесах Нары, ночуя под звёздами, крепко прижимаясь друг к другу в крохотной палатке, взятой напрокат у милого старичка из деревушки у подножья Ширахидже. Покоряли священную Фудзи, совершенно точно сглупив, и выбрав такой простой вариант – этого Яку Льву, который упёрся на своём словно ребёнок, точно так и не простил, но восход солнца, выглядящий просто невероятно с вершины горы, будто бы выжег все претензии и мелкие обиды. Нагано и горячие источники, Киото с захватывающей дух атмосферой и второй покорённой высотой, даже старый добрый Токио, открывшийся с новой стороны – было ни счесть мест, которые они смогли увидеть. Слишком много, но и ничтожно мало, как оказалось впоследствии. Хайба радовался всему. В свои двадцать он остался таким же неуёмным ребёнком, как и пять лет назад. Его интересовало абсолютно всё, от вулканической щебёнки под ногами до мягкости оленьих рожек, которые ему особенно полюбились в Наре, куда пара возвращалась дважды. А Яку… Он просто был бесконечно счастлив. По-настоящему рад, что находится рядом с этим шумным парнем, который заново вдохнул в него жизнь. Так и сейчас Мориске задорно хохотал, когда Хайба на ровном месте плюхнулся в высокую сочную травку, за собой утащив и семпая, принявшись валяться в щекочущемся зелёном море. Лев казался обжигающим. Его руки, губы, взгляд – Яку краснел и чувствовал, что ожившее при помощи каких-то мистических заклятий Хайбы сердце бьётся как сумасшедшее, даже и не думая останавливаться или замирать хоть на секунду. — Лев. Хайба уже выпутался из травы и сидел чуть поодаль от Яку. Он обернулся, широко улыбнувшись, взглядом спрашивал, что от него требуется. Мориске смущённо потупил взгляд, но тут же вскинул голову и уверенно произнёс, теперь точно веря в собственные слова: — Ты мне очень нравишься. Я уверен, что люблю тебя. Деревня Сиракава префектуры Гифу стала последним местом, которое они посетили вдвоём. Белое. Здесь всё было белое-белое, болящие глаза и без того уставшие, болели ещё больше. Раз в день, всего на несколько часов, они отдыхали, когда в комнату с жизнерадостным воплем врывался Хайба, размахивая пакетом с фруктами. Он неизменно подходил к кровати и порывисто целовал, неважно что в комнате могли быть доктора или кто-то ещё, он делал это всегда, раз за разом заставляя вновь умирающее сердце Мориске прыгать от счастья. Болезнь появилась внезапно, будто бы из ниоткуда, перевернув привычный мир и тщательно выстраиваемое счастье с ног на голову. Всё изменилось: Яку теперь прописался в больнице и сделать с этим ничего не мог. Лев был полностью погружен в работу, обеспокоившись оплатой счетов за лечение, но каждый день находился рядом – хоть это осталось неизменным. О путешествиях и прочих радостях пришлось забыть, кажется, навсегда. Сегодняшнее утро было хмурым, и Яку попросил доктора, как только он принёс новую порцию неутешительных прогнозов, зашторить окно. До прихода Хайбы времени было ещё полно; Мориске так и жил, точнее сказать, цеплялся за жизнь, от одного визита любимого человека, до другого, всё остальное время уходило на бесцельное, уже никому ненужное, самокопание. Он вспоминал, что было, думал о том, что будет. Смирился со всем, принял как должное. Сдался, позорно опустил руки, в отличие от Льва. Он был настроен настолько воинственно, что Яку иногда даже удавалось подцепить этот его настрой и тоже поверить, что всё ещё впереди, что они проживут вместе свою жизнь до самой старости, как в какой-то сказке, что он и сам не хочет всего этого. Достаточно было просто поверить, чтобы вынести ещё один день ради него. Хайба заявился раньше обычного, ввалившись в палату с накинутым на плечи халатом и потрясая в воздухе пакетом с ароматными зимними яблоками. Он пулей метнулся к Яку, мягко целуя в бледные губы. — Я соскучился, — шепнул он, ласково погладив исхудавшее лицо. — Сейчас вернусь, встретил твоего доктора, он сказал зайти. А ты пока выбери яблоко, я приду и нарежу его для тебя. Мориске не успел ничего сказать. Пальцы беспомощно скользнули по рукаву халата, не удержав. Он знает, что скажет доктор, и Льву об этом лучше бы не знать. Хайба вернулся быстро и был так же энергичен и весел, только глаза и кончик носа были красными – таки узнал. Он уселся на высокий стул рядом с кроватью Яку, выхватил из его рук выбранное яблоко и принялся резать его на дольки. Один надрез, второй – долька в руке. Ещё надрез, ещё один, второй – Лев ставит на тарелку немного кривого яблочного зайчика, дрожащей рукой подталкивая тарелку к Яку, который смотрит на него во все глаза. — Хватит, — негромко сказал Мориске, смотря на чужие не справляющиеся с ножом пальцы. — Что? Хватит яблочных зайчиков? Но я только двух успел сделать, — смешно надулся Хайба. Какой же он, в сущности, ещё мальчишка. — И зайчиков тоже хватит, — улыбнулся Яку, осторожно отнимая коротенький фруктовый нож и убирая его подальше. — Но я о другом сейчас. Хватит приходить. — Что? Ты обиделся на что-то? Я что-то не так сделал? — сразу же ощетинился парень, колко смотря на любимого человека. Его не выгоняли даже в самые худшие времена, а теперь-то и подавно не выгонят. Правда ведь?.. — Всё так, но… Я скоро умру, Лев, — спокойно улыбнувшись, сказал Яку, чувствуя, что внутри всё дрожит. Они старались огибать эту тему, не затрагивать, не думать, будто бы, если о ней заговорить, то так оно и случится, но хоть говори, хоть нет – этого не избежать. — Это неправда, — Хайба сжал кулаки, скрежетнув зубами. — Это всё неправда. И никогда ею не будет. — Правда, и ты это и сам знаешь. Поэтому я прошу тебя: не приходи больше, я не хочу, чтобы ты видел меня таким, как я каждый день исчезаю, истончаюсь. Так что… Мориске устало вздохнул. Кажется, это не подействует. Никогда не действовало, пусть и выражалось в ином контексте – этот великан всегда упрям, ничто не изменит его решения. — Нет. Не могу. Не буду! Я не собираюсь тебя терять! Мы ещё столько не сделали! Мы ещё не видели моря! — Лев себя не контролировал. Он вскочил на ноги и слишком повысил голос, могли прибежать врачи и запросто его выгнать, а это не хорошо. Но, кажется, эмоциональный всплеск сошёл на нет, и парень плюхнулся обратно на стул, спрятав лицо в ладонях. — Я не могу тебя потерять, когда только нашёл… Яку приподнялся с подушки, почувствовав, как дёрнулись в венах противные иголки. Он нахмурился, но всё же дотянулся до чужой макушки, неплохо к ней приложившись. — Лев, ты всё такой же плакса, как и раньше, — с возмущением вздохнул Мориске, ловя удивлённый взгляд на себе. — Помнишь, как ты хныкал, когда мы оставались отрабатывать приём вдвоём? — Хайба шмыгнул носом, утёр выступившие слёзы и пересел на кровать, стискивая любимого в объятьях. Его трясло, а сердце в груди, Яку слышал, пело так тоскливо, оно разбивалось на куски. — Ну что ты? Прекрати. — Я никогда не сдавался, и не сдамся! — Знаю, но всё же было бы лучше, если бы тебя завтра здесь не было. Попробуй меня понять, Лев. За тёплыми объятьями, лёгкими поцелуями и шёпотом пришло недолгое перемирие и, кажется, крохотный лучик счастья, вспыхнувший с помощью ещё не угасших воспоминаний, осветил пару. В последний раз. На следующее утро Яку Мориске не стало. *** — Холодное! Какое же ты холодное, море! Бр-р-р! Окончательно заморозив ноги, Лев выкарабкался на песок, разглядывая тоненькие цепочки следов маленьких серых крабиков, прячущихся от прилива. Ступни проваливались в мокрый песок, и Хайба негромко смеялся, пытаясь идти, не угождая в природные ловушки. Получалось плохо, но это только веселило. Выбравшись на сухое место, мужчина уселся на песок, поджав колени и обхватив их руками. Он смотрел в белёсую даль, на серые тучи, скрывающие солнце. — Ну вот, Яку-сан, я здесь. Море красивое, ты бы знал насколько, но холодное, наверное, потому что зима близится. И ещё оно невкусное. Да-да, я попробовал – солёно до ужаса, хех. Наверное, тебе бы всё равно понравилось, каким бы оно ни было… Кричали чайки, носясь над стального цвета заливом. Наваливались, шумя, волны, стало холодней. Несмотря на только приближающуюся зиму, пробрасывал снег. Хайба зачарованно смотрел на него, на то, как белые колючки замёрзшей воды укладываются на песок и тут же слизываются солёной водой. Они с Яку видели снег. В Киото и на Фудзи, а ещё когда посещали горячие источники. Тогда он шёл хлопьями, такими забавными и пушистыми, укладываясь на голове белой шапочкой. Яку смеялся, стряхивал снег со своей головы и притягивал его, Льва, за хвостики длинного шарфа к себе, нежно целуя и стряхивая снег с волос. Было здорово, не то что сейчас. Сердце уже давно не бьётся, руки всегда холодны. Его уже давно нет, он исчез несколько лет назад, вместе с Мориске. — Яку-сан… — замёрзшими губами шепчет в свои колени Хайба, не чувствуя пронизывающего ветра. Он медленно закрывает глаза, погружаясь в сон. *** — Эй, парень, ты в порядке? — под ногами седого старика, пахнущего морем и рыбой, хрустел свежий снег. Он было шагнул на побережье, как его окрикнули. — Не трогай его, — рыбака тронул за плечо черноволосый мужчина, только что отошедший от мирно урчащей машины. — Оставь в покое и иди по своим делам, старик. — Но снег же идёт! А он там босиком, и сидит на одном месте ещё с утра – я приметил, когда утром шёл к пристани! — возразил мужчина, но больше ни шагу не ступил. Взгляд у незнакомца был строгий, колкий. Он выдыхал сигаретный дым и как-то по-особенному глядел в сторону сжавшегося в комок гостя залива. — Дай ему спокойно выполнить обещание. А сам иди лучше выпей, сейчас я его заберу, уже поздно, а нам ещё нужно заехать в Мияги. В руке безымянного рыбака хрустнула новенькая купюра, заботливо запиханная приезжим в чужой кулак. Старик благодарно кивнул, бросил ещё один взгляд на фигурку на побережье, горько вздохнул и побрёл прочь. Куроо проводил взглядом рыбака и пошёл на берег. Звонок Хайбы был для него неожиданным, его просьба – ещё большим сюрпризом. Но отказать Тетсуро не смог. — Эй, Лев, нам пора ехать. Если не поспешим, то можем угодить в буран. Ты же сам хотел ещё повидаться с Шоё… Лев, — Куроо аккуратно тронул бывшего сокомандника за плечо; он понял всё сразу. Рука плетью повисла вдоль тела. — Вот же чёрт. Снег кружился и летел уже хлопьями, бережно укутывая ледяным покрывалом безразличного ко всему Льва Хайбу. Казалось, что он спал. Выглядел умиротворённым, спокойным, и, как подсказало больное воображение Тетсуро, даже немного счастливым. Последние годы дались ему с трудом, и теперь смерть была похожа на заслуженную передышку, возможно, перед началом чего-то нового. Куроо смотрел в чёрное небо, чувствуя, как горячий снег тает на его лице и прокладывает обжигающие дорожки, скапывая с подбородка на песок. Наверное, так было правильно. — Этот бестолковый мальчишка опять натворил дел. Позаботься о нём как следует, Яку.