Я не могу без тебя

Говорят, что можно бесконечно смотреть, как горит огонь, как течёт вода, как танцует женщина, и тому подобное бла-бла-бла. Лично я могу вечно смотреть, как Ленни сидит и пьёт коктейль. А, ещё и курит при этом. И не понять, он щурится от сигаретного дыма, или от какой-то своей очередной ехидной мысли. Я уверен, что девяносто процентов его мыслей — ехидные, пусть даже он прикидывает, стоит ли включить в машине дворники или дождь не заслуживает такого признания. Я приноровился определять настроение Ленни без слов, всё равно ничего хорошего от него не услышишь. Надо только приглядеться, как ведёт себя его рот с левой стороны. Вообще-то смазливая такеровская мордашка и так довольно подвижная, но только левый уголок его соблазнительных пухлых губок достаточно правдив. Если устойчиво загибается вверх — значит, Ленни в духе, можно и окружающим расслабиться. Уточняю: расслабиться можно всем остальным, но меня это не касается. Мне расслабляться рядом с ним нельзя категорически. Особенно когда у Ленни левая сторона улыбки начинает подёргиваться. Чуть-чуть, вверх-вниз. Это значит, что давление в поршнях растёт, и если не сделать чего-нибудь нужного, у него в итоге сорвёт предохранители к чёртовой матери. Выбирать в каждом конкретном случае, какие из действий окажутся нужными, а какие — совсем наоборот, приходится опять же мне. Но я не жалуюсь, я привык. Я сказал — «привык»? Не-не-не, уберите последнее слово! К Ленни Такеру привыкнуть нельзя. К Ленни Такеру нельзя привыкать. Но с этим я уже безнадёжно опоздал. Единственное, что я ещё могу сделать, это не показывать окружающим, насколько я к нему привык. Привязался. Прирос. Впитался. Растворился. Без него меня нет. И он, в отличие от окружающих, это знает. И он, сука, этим пользуется… Вот и сейчас я наблюдаю, как он маскирует кокетливым прищуром холодный блеск серо-голубых глаз. А извив-то губок с левой стороны упорно клонится книзу… Что означает: Такеру становится скучно. Не-не-не, не просто скучно, Такеру хреново скучно, и, значит, Такер будет развлекаться в соответствии с тем, как он понимает развлечения. Так и есть. Первой жертвой развлечений моего суперблонди становится полосатая коктейльная трубочка. Сначала он щёлкает по ней всеми пальцами по очереди, а когда все оценили, какие у Такера тонкие, изящные и ловкие пальчики, наступает черёд тяжёлой артиллерии, способной даже ракетный авианосец уложить бортом на воду. Ленни проникновенно берёт бокал двумя руками и приближает его к лицу. Розовые губки размыкаются, и язык медленно обводит их идеальные контуры. А потом и губы, и язык начинают танец-поединок с пластмассовой соломинкой. Ой, что творит, паршивец!.. Интересно, ради кого он тут показательные выступления устроил? Не бармену же глазки строит? А, понятно. У дальнего конца барной стойки, привалившись спиной к стене, сидит какой-то хмырь в кожаной байкерской куртке и не отрывает от Ленни масляного взгляда. Даже про своё пиво забыл, ушлёпок бритый. Впрочем, когда он решается на что-то большее, чем липкие взгляды, и встаёт, по-медвежьи встряхиваясь, я в который раз признаю: Ленни умеет выбирать себе жертв. Наверняка ведь глянул на байкера пару раз, не больше, а просчитал с лёту. Значит, вот кого мне сегодня обламывать придётся. Ладно, не впервой. * * * Ленни всегда заносило на поворотах, когда он решал блеснуть перед зрителями своей несравненной сексуальностью. Ей-богу, если бы он работал стриптизёром, у него стринги бы лопались от количества засунутых туда купюр. Но стриптиз — это для него слишком прямолинейно и примитивно. Он завлекал тоньше и глубже: улыбками, махами ресниц, выверенно-небрежными движениями. Он умел ходить, как миллионные модели по подиуму — так, что никому и в голову не придёт смотреть на что-то другое, кроме как на его ягодичные и бедренные мышцы, играющие при движении, как вода на перекатах горной реки. Так-то он худой, но не заморыш, и драться с ним — это вам не блинчик с сиропом зажевать. Уж я-то знаю. Я, можно сказать, всю жизнь дерусь. Вот и сейчас в хрен-знает-какой раз придётся — медведь в косухе уже притёрся к боку Такера и что-то пытается нашептать ему в белые пряди, прикрывающие то место, где у всех нормальных парней находятся нормальные уши. И только у Такера там… я издаю мысленный стон… маленькие, аккуратные, с просвечивающими мочками, девчачьи ушки, которые от меня, фетишиста, точно надо прятать под волосами. Так, ладно, с ушами я разберусь позже, а то Ленни уже вопросительно косится в мою сторону. Я встаю, пусть и не так внушительно, как этот бугай, которому пришлось втягивать пивное пузо, и неторопливо преодолеваю расстояние до этой сладкой парочки. Задавив желание с ходу пнуть в лодыжку, упакованную в шнурованные гриндерсы, объявляю вслух то, что и так известно постоянным посетителям этого занюханного паба: — Эй, отвали от моего парня. Маленькие заплывшие глазки оценивающе пробегают по мне, и хмырь презрительно усмехается. И это, увы, знакомая до тошноты реакция: почему-то все, у кого рост и вес больше моего, ошибочно приписывают себе некие физические преимущества. Я, конечно, до Шварценеггера не дотягиваю, но имеющиеся в наличии мышцы использую в драке максимально эффективно. Хотя в последнее время это приходится делать всё реже и реже. Я имею в виду — драться с кем-то посторонним. Отчасти потому, что желающих связываться со мной всё меньше. А ещё потому, что лейтенант Томпсон не поленился притащить свою жирную задницу в местный полицейский участок и нашептать здешнему лейтенанту (с ним я пока не имел чести познакомиться), какие мы с Ленни социально-опасные типы. Особенно я, с моим-то криминальным прошлым. И плевать, что самым тяжким преступлением в списке моих прегрешений перед обществом официально признаны всё те же пьяные кабацкие драки. Я так думаю, что Томпсон не может успокоиться из-за того, что я однажды сделал бо-бо его заплывшим от сала причиндалам. Но он сам виноват — жетоном надо размахивать до, а не после инцидента. А уж проверять в моём присутствии, насколько мягкое у Ленни мягкое место, и вовсе большая ошибка. Я крепко подозреваю, что этот кабан, который пистолет держит ещё более неуверенно, чем жетон, поставил себе целью засадить меня за решётку на более долгий срок. Но я за последние несколько лет заметно поумнел, и подловить меня на слабо уже не получится. Я уж молчу про то, что мне нельзя оставлять без присмотра Ленни, тогда он точно вляпается в какое-нибудь дерьмо. Да и вообще, мне нельзя долго без него, с ума сойду. Я без него не могу. А, ну да, вы уже в курсе… Вне зависимости от хода моих мыслей, события вблизи барной стойки разворачиваются с удручающей традиционностью. Ощерившись в зверской ухмылке, претендент на такеровские прелести бросает мне перчатку по всем правилам дуэльного кодекса — сплёвывает на пол через заметную прореху в передних зубах и приглашает на выход, «поговорить». Отчего же не поговорить с неприятным-то человеком? Наученный горьким опытом, я расплачиваюсь за нашу с Ленни выпивку и предупреждающе смотрю на оживившегося Такера. Ага, щас… Могу хмуриться сколько влезет, пусть хоть брови окончательно срастутся, но Такер уже сполз со стула и даже не пытается прятать от меня чёртиков, что отплясывают в его глазах дьявольскую сарабанду. Конечно, ведь это не моя, а его прихоть, и я на сегодняшний вечер обязан обеспечить моему парню развлечения в полном объёме. Как я и думал, гризли оказался бойцом так себе, средненьким. Зато матерного рёва, разлетающихся в разные стороны брызг крови пополам со слюнями, треска ломающихся упаковочных ящиков (действие происходило на заднем дворе питейного заведения) — всего этого антуража было предостаточно. Пнув его напоследок и убедившись, что подниматься мужик будет уже после нашего с Ленни ухода, я посмотрел наконец-то на моего мальчика. В такие моменты он сам похож на зверёныша: глаза горят по-кошачьи, ноздри раздуваются, словно стараются вобрать побольше воздуха, пропитанного запахом крови, пота, животных страстей. Подхожу, сграбастываю его в охапку и целую, целую… Он сейчас отзывчив как никогда. В обычное время я легко могу нарваться на протыкающий удар в рёбра или посыл по туристическому маршруту, включающему в себя название всех интимных мест человеческого организма. Но сейчас Ленни сам обнимает меня за шею и втирается между моих подрагивающих ног. А потом возбуждённо выдыхает: «Пошли уже, сколько можно тут светиться…» Не так уж часто выпадает мне такая удача, что Ленни сам предлагает. Ради этого стоит вытерпеть пару-тройку увесистых апперкотов, которые гризли попервости смог организовать, пока не поплыл окончательно. Мы специально выбрали этот бар, где можно легко напиться, безнаказанно подраться, а после драки — быстро добраться до квартиры, где мы с Такером сейчас обитаем. Потому что быстро добраться до дома — это в данный момент очень важно. Потому что там мы можем закрыть дверь, отгородившись от всего мира, и трахнуться как следует. Весь путь до дома я стараюсь не терять телесный контакт с Ленни, сжимаю пальцы на его горячих боках, оставляю быстрые кусачие поцелуи на шее, несильно шлёпаю по заднице. Ущипнуть сейчас там проблематично — Такер весь напряжен, и попка твёрдая как автомобильная покрышка. Мне надо, чтоб он донёс весь этот напряг до квартиры, до кровати, до того момента, когда нависнет надо мной, над моей окровавленной рожей, над моим потным, дрожащим от нетерпения телом, и вставит резко, жадно, практически насухую… Скорей бы. *** Первый раз я увидел Такера примерно в таком же баре, ну, может, чуть поприличнее. По крайней мере, выпивку ему там продать отказались. А чего он ждал, интересно? Тоненький, с вытравленными «в платину» волосами, в невинно-белой футболочке, Ленни тогда заработал «комплимент» от бармена. Стерпеть, что его назвали девочкой, Такер, конечно, не смог и полез в совершенно ненужную для себя разборку. А я не спеша допил, что было, попутно любуясь его кошачьей гибкостью, офигительной задницей и стройными ногами в узких джинсиках, оценил богатый ругательствами словарный запас и только потом подошёл со спины, дёрнул за локоть, разворачивая, и одним движением закинул трепыхающееся тельце себе на плечо. Пока я нёс его до машины, узнал ещё больше новых ругательств. И спину он мне измолотил до синяков — кулачки у Такера оказались острыми и твёрдыми. Но не в моих правилах так просто отказываться от добычи, особенно столь аппетитной. В глазах всех моих друзей и недругов (а хватало и тех, и других) я был просто секс-машиной. Ну, не Казановой же меня называть было: на ухаживания и любовные признания я не разменивался, тупо трахал подряд всех, кто понравится, различий между полами не делал. Благо позволяла потенция и бисексуальность. И внешность помогала добиться взаимности как минимум на одну ночь: девки велись на белозубый оскал, длинные волосы и красивое лицо; парней в основном обольщало тело, мускулистое, сильное и умелое. Вот так я и жил — от драки к драке, от траха к траху. И познакомился бы с пенитенциарной системой нашего государства гораздо раньше, если бы мамочке не пришла в голову гениальная идея сделать мне на семнадцатилетие охеренно изысканный подарок: познакомить меня с отцом. Не со своим, конечно, она его и сама-то сроду не знала, а с моим. Выражаясь научно — биологическим. Не знаю, чему я удивился больше: тому, что она не сделала этого раньше и для собственной выгоды, или что вообще смогла правильно определить нужный объект в нескончаемой череде своих хахалей. Если кому-то придёт в голову такая блажь, как разбираться в генеалогическом древе Криса Кинга… Ой, я ж не представился! Крис Кинг — это я. Очень приятно, надеюсь, вам тоже… Так вот, насчёт генеалогии. Дерева там и близко нету, больше похоже на запутанный донельзя терновый куст, с лианами вперемешку. Это мне ещё повезло, что можно чётко выделить обоих родителей, и я крупно сомневаюсь, что подобным счастьем могли бы похвастаться и моя мамочка, и её тоже. Моя бабка — из семьи мексиканских «тараканов», и, кажется, единственная, кому из этой семейки повезло легализоваться. Мамуля моя появилась на свет уже с помощью кого-то белокожего и рыжеволосого, посему удостоилась англо-саксонского имени. А заодно и фамилию ей придумали такую — Кинг, чтоб меньше связывало с мутным иммигрантским прошлым. Но мамочке в её кудрявую голову не пришло ничего лучшего, как назвать сына-квартерона изысканным мексика… тьфу ты, испанским именем Кристобаль. Не-не-не, мне такого счастья в жизни не вынести, и по всем документам я теперь Кристиан, а в родословной моей, как я уже говорил, кроме копов, копаться некому. Кстати, о копах. Новоявленный папаша мой оказался солидным дяденькой, с весьма широкими связями и финансовыми возможностями. Особенно если глядеть со стороны нашего «латинского квартала» (не путать с парижским аналогом!). От внезапности знакомства со взрослым сынулей мистер N. проявил временную мягкотелость и несвойственную его натуре щедрость, что позволило мне избавиться от нескольких, наиболее угрожающих моей свободе обстоятельств. Просто потерялось несколько бумаг в полицейских протоколах, вот и всё, а с людьми, фигурирующими в этих документах, я постарался больше не контактировать, поскольку большая личная неприязнь могла спровоцировать на рецидив. Да, я был горячим парнем! А исчезнувшие протоколы это как раз и подтверждали… Вообще-то в семнадцать лет мне было гораздо легче послать человека, чем поблагодарить, но идиотом я никогда не был, поэтому вежливо сказал спасибо за отцовскую заботу. Выгода от существования папочки перевешивала обязанность выслушивать ежемесячно сентиментальный монолог на тему «Ты мой единственный сын». Заметьте, слово «наследник» не прозвучало ни разу, посему нереальных планов я не строил, а пользовался тем, что удавалось выжать из факта нашего родства. Например, у меня появилась тачка, и даже не совсем убитая. В нашем районе вообще за шикарную сошла. Вот в эту самую тачку я тогда и притащил сопротивляющегося изо всех сил Ленни. И поцеловал там же, без промедления. И трахнул бы, наверное, но… Во-первых, в машине неудобно, а во-вторых, я не насильник. Могу быть и настойчивым, и грубым, некоторым даже нравилось. Но лично мне в кайф, когда секс с отдачей, с ответной тягой происходит, а иначе что за смысл кого-то охмурять и в постель затаскивать? Купи куклу резиновую да наслаждайся. Но с Ленни я едва удержался от непоправимого. Остановился на последней отметке, там, где всё ещё можно в шутку перевести или ещё как. Ну да, понравился мне мальчик, но чтоб так тормоза срывало — это в первый раз со мной было. Ладно, выдохнул, улыбнулся, кое-как отклеил себя от этой конфетки, и… начал всё сначала, но уже по-нормальному. И всё получилось. Пусть не сразу, не на блюдечке с голубой каёмочкой, но я уже уяснил, что с этим парнем обычные приёмчики не прокатывают. У меня постоянно сбивался прицел оттого, что Такер продолжал мне сопротивляться. После всего, что уже между нами произошло… Короче, после секса. То, что между нами складывалось, можно даже было назвать отношениями, по сравнению-то со всеми прочими случаями в моей жизни. Но Ленни продолжал топыриться и щетиниться. Пусть из вредности, из желания прощупать мой порог терпения, или из стремления завести меня до последнего мыслимого градуса, не знаю точной причины. Да и он, наверное, тоже не смог бы в двух словах определить природу своего сопротивления, но даже голый и загнутый японским иероглифом, парень не забывал награждать меня болезненным тычком, куда придётся, или обозвать без всякой ласковости. Я тогда ещё не понимал, что это у него натура такая — противная, от слова «против». Не-не-не, я его не ломал! Я его у-ла-мы-вал. Но с каждым разом Ленни доставался мне всё труднее — кипучий мой темперамент требовал не тратить времени на бессмысленные брачные павлиньи танцы, а заваливать его с ходу при любом подходящем моменте и на любую подходящую поверхность. Мы старались обыграть друг друга в игре, где у каждого были свои правила. И сами же их не соблюдали, и проигрывали оба, но признаться в проигрыше — да ни за что! Я забыл, что предпочитаю одноразовый трах без обязательств, и вторую неделю таскал к себе одного лишь Ленни. Как там обстояли дела с такеровскими сексуальными принципами и предпочтениями, мне тем более было наплевать. Пока он не решил, что надо меня с этими самыми принципами ознакомить принудительно. *** Сам я получением высшего образования не заморачивался, хотя такие шансы и были. На всякие университеты я забил, зато воспользовался очередной возможностью выжать максимум полезного из законной отцовской обязанности, гласящей, что о своих отпрысках надо заботиться. С папашкиной помощью мне повезло зацепиться за относительно непыльную работёнку. За относительно среднюю зарплату. А вот Такер числился студентом. Правда, к учёбе он относился ещё хуже, чем я к работе, но я хотя бы не прогуливал, и что от меня требовалось, худо-бедно исполнял. Он же грешил и тем, и другим, а своё лодырничанье преподносил как результат того, что место учёбы выбирал не он, а родители. Они у него вообще-то из музыкальной среды произросли, однако сына пихнули на финансовую стезю, с которой Такер хотел соскочить всеми правдами и неправдами, но активных действий почему-то не предпринимал. Ленни у нас ещё тот лентяй… Так вот о чём я хотел поведать-то: видимо, тот день был какой-то особенно пакостный, раз у нас всё так случилось. Но именно в этот день Такер решил доказать мне, что он — не моя персональная сучка, а личность свободная и сексуально независимая. И доказательства, по его мнению, выбрал самые убойные. Сбрасывал мои звонки целый день, а когда соблаговолил наконец-то ответить, то голос у гадёныша был звонкий и нахальный. Значит, уже либо выпил лишку, либо курнул всласть. Либо то и другое одновременно. Этим своим металлическим голоском Ленни весело сообщил мне, что ему уже остохуел долбоеб по имени Крис Кинг, и чтоб вышеозначенный мудак валил на все четыре стороны света сразу, и так далее и тому подобное. Музыкальным фоном такеровскому ариозо служили звуки нехилой такой попойки. Среди пьяных выкриков и визга я расслышал одно знакомое имя, и тут же стартовал в нужную сторону. Времени и возможности познакомиться со всеми такеровскими друзьями-приятелями у меня, конечно, не было. Но как-то раз я столкнулся с Вуди Джонсом. Не-не-не, не столкнулся. Налетел, как «Титаник» на айсберг. И примерно с теми же последствиями. Потому что Вуди и был тот самый айсберг: полностью отмороженный, тихий и коварный разрушитель, с хрустальным голубым блеском в глазах и детской улыбкой. Наркоман в перманентном приходе. Харизматичный самоубийца. Ленни с ним связывало совместное лихое прошлое, когда им и ещё паре малолетних придурков мечталось о грандиозной славе в качестве самой крутой рок-группы Америки. Группа, как водится, распалась, не успев даже определиться со стилем музыкального самовыражения, но до сих пор Такер не забыл дорогу в гараж своего школьного приятеля. Где и происходили все более или менее значительные события их весёлого отрочества. Так уж получилось, что о расположении этого злачного местечка я был прекрасно осведомлен, и помчался туда, мечтая свернуть шею Джонсу. И настучать по дурной башке Такеру. И высосать из него душу вампирским поцелуем. Правда, я до знакомства с моим беловолосым упырьком лизаться не особо любил, однако Такеру это дело нравилось, и хватило недели для того, чтоб я здорово повысил поцелуйную квалификацию. Но когда я увидел, что творится в этом гараже… Не до поцелуев стало. Так что я просто схватил Ленни сзади за пояс, вздёрнул в воздух и понёс на выход. По дороге он начал выпадать из собственных штанов, потому что ширинка у него оказалась наполовину расстёгнутой, и вообще — из всех застёжек в одежде Такера нетронутыми оказались только декоративные пуговицы на задних карманах. Ярость во мне клокотала вулканической лавой. Но я кое-как держался, пока выруливал из бетонированного аппендикса, ведущего к джонсовской гаражной помойке. И, помню, до Вернон-авеню мы точно доехали, но потом Такер совсем озверел, начал визжать и дрыгаться… Короче, это произошло где-то в районе Санта-Моники. Позже меня много раз спрашивали, что я помню из происшедшего. Но я ничего полезного рассказать не мог. От воплей Ленни закладывало уши, перед глазами всё колыхалось, будто размахивали перед мордой алой полупрозрачной тряпкой. Ну да, я отвлёкся на истерящего парня, царапающегося как сбесившийся кошак, и что уж там перед машиной на дороге не заметил — не суть важно. Визг, уже не такеровский, а чьих-то тормозов, а потом — удар. Последнее ощущение было такое: нижнюю половину тела затянуло в мясорубку и прокручивает… *** Ну, описывать мои больничные перипетии я не буду. Неинтересно и аппетит портится. Скажу только, что доктора дружно сияли фальшивыми улыбками и хором бодро повторяли, что могло быть гораздо хуже и что они сделали всё от них зависящее. А могли бы прямо сказать: всё в пределах моих финансовых возможностей, которые очень быстро иссякли. Когда я очнулся и смог говорить со скоростью больше двух слов в минуту, я, конечно, заинтересовался состоянием своего обдолбанного пассажира. Долго не верил, что тот отделался лёгкими, особенно в сравнении с моими, травмами. Сам я проверить эту информацию никак не мог, а Ленни ко мне не приходил. Явился он, как назло, в самый неподходящий момент. Или наоборот — в самый нужный? Когда Такер открыл дверь в мою палату (не поручусь, что не ногой), я тихо возлежал на своём многофункциональном лечебном ложе, затейливо декорированный всякими повязками, капельницами, катетерами и прочей медицинской хернёй. Вроде как изучал потолок, но на самом-то деле я прикидывал, какие из предметов, до которых я в состоянии дотянуться, можно использовать для моей задумки. Потому как желание было одно и очень, очень большое — свалить из этой грёбаной жизни как можно быстрее. Чтоб не было времени привыкнуть к мысли, что можно жить и ТАК. Как раз в это утро доктор Галлерт обрисовал мою ситуацию максимально доходчиво. В целом за своё здоровье я могу не беспокоиться: верхняя половина туловища практически не пострадала, а что касается возможности передвигаться на своих двоих, то на этот счёт прогнозы тоже были самые благоприятные. Вот только оставалась маленькая проблема с… Тут меня накрывал истерический смех — воистину «маленькая»! Короче: самой искалеченной частью моего ранее великолепного тела оказалась область десятью сантиметрами ниже пупка и дальше, почти до колен. Чудом врачи считали то, что превращение автомобиля в подобие блендера пощадило бедренные артерии, а рассечённые мышцы обещались срастись, но вот гениталии… Одного яйца точно не было, и с тем огрызком, что остался от члена, можно смело наниматься в какой-нибудь арабский гарем евнухом. Нет, я, конечно, в курсе, что достижения нашей медицины стремятся обогнать наши же достижения в области освоения космического пространства, но их-то правительство финансирует, а я своего единственного спонсора лишился, и похоже, навсегда. Мамочка, убедившись на третий день после аварии, что летальный исход для меня медики не планируют, сердечно чмокнула в лоб и сообщила, что её пригласили провести отпуск на Карибах, в очень узкой компании. Отказаться она не может, так как вдруг эта «узкая компания» позовёт её замуж? Папочка оказался более милосердным. Он не стал мне высказывать всё, что думает о моих умственных способностях, а затронул тему физических. Если я правильно понял, то он рассматривал мою кандидатуру на предмет скрещивания с какой-то сучкой из перспективного помёта своего компаньона. Несомненная ублюдочность Криса Кинга в этом марьяже компенсировалась его неплохим экстерьером. Однако в свете последних событий этому экстерьеру и вообще способности к оплодотворению пришёл полный трындец. А посему дальнейшие капиталовложения, например, в виде оплаты фаллопластики, мистер N. считает бесперспективными и бессмысленными. Что же, я его мог понять. Я и сам после разговора с Галлертом пришёл к таким же выводам. Продолжать существование в том виде, что есть, бессмысленно. На ту, по папочкиной протекции, работу, я уже могу не рассчитывать. Заработать самому на операцию? Проще банк ограбить. А в тюрьме я с протезом вместо хуя буду просто супервостребованной шлюхой! Нет уж, пусть те немногие люди, которые знали Криса Кинга как горячего, драчливого жеребца, оставят при себе именно эти воспоминания. Дело оставалось за техническими подробностями. Мысль попробовать добраться до той же бедренной артерии пыталась бороться с гениальной идеей загнать по капельнице воздушный пузырь себе в вену, когда дверь от резкого толчка чуть не слетела с петель. И моему взору предстал Ленни Такер собственной персоной. Я быстренько проинспектировал его стройную фигурку и смазливое личико. Вроде бы эскулапы не обманули — видимых тяжких повреждений не наблюдалось. Так, по мелочи: на мордочке дотлевала гематома, кокетливо перечеркнутая пластырем, да правая рука покоилась в гипсовой лангете. Я успокоился, и постарался вникнуть в смысл гневных такеровских речей. Не-не-не, я даже не сомневался, что вся вина за происшедшее в глазах Ленни ляжет именно на меня! Да что мне, жалко, что ли? Злись, маленький, сверкай глазками, шипи на меня, я же тебе ни слова против не скажу. Просто напоследок насмотреться на тебя — уже подарок. Вот только я не учёл, что близкое присутствие Такера отключает у меня мозги даже в том разобранном состоянии, в котором я пребывал. Не могу вспомнить всё в нужных подробностях и последовательности, но мы с Ленни взаимно ошиблись. Я, когда решил, что в связи с добровольным сложением с себя жизненных полномочий стал полностью равнодушен ко всему; Такер же, увлекшись оскорблениями в мой адрес, неосмотрительно приблизился к моему «ложу скорби». Оказывается, кто-то из сволочной медицинской обслуги проболтался ему о характере моих повреждений. Вот Такер и решил позлорадствовать. Ну как же не обсудить такую пикантную тему: Кинг теперь будет писать в унитаз, как баба! Я до этих слов лежал тихо, но потом… Я не знаю, что со мной случилось. Я не знаю, какими словами обозвать те чувства, что не всколыхнулись, а буквально взорвались во мне. В моём никуда не годном теле в тот момент находился я, или это тело временно оккупировал какой-нибудь странствующий демон, этого я тоже не скажу. Просто до меня дошло, что я-то уйду, а Ленни останется! Он будет жить, будет бухать и шмалить в джонсовском гадючьем гараже, будет трахаться с… Господи, он же будет трахаться со всеми подряд! А я уже не смогу ему в этом помешать. Меня не станет, и Такер только презрительно скривится и плюнет, узнав об этом. Все эти мысли ещё проносились в моей голове, как стадо сбесившихся мустангов, а я уже подорвался с кровати в сторону Ленни. Не ожидая от меня такой прыти, он не успел отшагнуть подальше, и мне повезло вцепиться туда, куда и метил — за стильный такеровский ремень. Резко подтянул к себе этот нечаянный подарок судьбы и начал распаковывать. Ошеломлённый моей шустростью, он растерялся на несколько секунд, и я побил рекорд по скоростному расстёгиванию ремня, пуговицы и молнии на джинсах (если такие соревнования вообще проводились). Сдернув их вниз вместе с трусами, я, не теряя времени, заглотил член Ленни сразу под корень, чуть ли не в комплекте с яйцами. Держал я его крепко, всю задницу измял, и обрабатывал ртом так, будто это последнее моё удовольствие в жизни… А, ну в принципе так и предполагалось. Честно признаться, в отсосах я особо не практиковался, только на себе испытывал. А в сценарии наших с Ленни постельных игр минеты как-то не вписывались, я всё надеялся, что потом… когда он ко мне попривыкнет, что ли… А, к чёрту всё! Так вот, забыв начисто, что в технике минетов Крис Кинг — полный нуль, я жадно облизывал такеровскую игрушку, ладную, как он сам. Втягивал себе в горло на совесть, как новенький пылесос, и радовался, что подскочило у Ленни моментально. Поначалу он ещё пытался меня отпихнуть, но потом притих: он же не идиот — лупить меня гипсом по башке, когда собственное хозяйство между моих зубов гуляет. Наверно, ещё подумал, что я намерен как бы уравнять наши… кхм… сексуальные возможности. Нет, малыш, я о другом в тот момент думал. Я хотел, чтоб наша последняя встреча осталась именно такой, жаркой и чувствительной аж до синяков на интересных местах. Чтоб если рядом произнесут вслух «Крис», у него бы в штанах тут же шевельнулось. Чтоб знал, что даже примотанный капельницами к кровати, я для него сексуально опасен. И, сколько бы у него мужиков после меня ни было, я хотел, чтоб он меня помнил. Продержался Ленни недолго. Я только во вкус вошёл, а блондёныш уже вскрикивать начал, и бёдра под моей хваткой затряслись меленькой, сладкой дрожью. Потом тряхнуло особенно заметно, и во рту посторонняя жидкость оказалась. Я выплёвывать не спешил, но Такера с большой неохотой отпустил. И пока он от меня пятился, штаны по дороге подтягивая, я смотрел ему прямо в лицо и чуть ли не облизывался показательно. Мне и правда было не противно. Почти что хорошо даже было. А Такер допятился до двери, не отрывая от меня мутного взгляда, хватая ртом воздух. Мне показалось, что он что-то хотел сказать, но нет — молнией вжикнул и ушмыгнул молча. Знаете, странное дело получилось: вот лежал я после этого происшествия, думал много о чём, вспоминал. Облизывался. Потом заснул. И уже на следующий день осознал, что думал о чём угодно, но только не о стыренных у медсестры ножницах, и не о воздушных пробках в капельнице. *** Как я и предполагал, на прежнем месте меня не ждали. После больницы пришлось начинать всё с нуля — новый район, новое жильё, новая работа. Не сразу, но всё более-менее утряслось. Старые знакомые, которые знали Кинга-жеребца, теперь вокруг меня не мельтешили, поддерживать секс-репутацию не требовалось. Здоровье тоже как бы восстановилось, по крайней мере, сломать чью-то челюсть с одного удара у меня бы получилось, это факт. Другое дело, что я больше к такому досугу не стремился. Это под гульфиком у меня можно было обнаружить явную недостачу, а в мозгах — полная комплектация, да и дурного темперамента заметно поубавилось. Но один ржавый гвоздь из прошлого во мне застрял крепко, и избавиться мне от него не светило. Догадываетесь, о ком я, да? Всё правильно — хотелось на Такера взглянуть. Убедиться, что малыш в порядке. Вот оставшимся яйцом клянусь — я намеревался только из-за угла подсмотреть, не лезть ему на глаза. Но в этом мире всё движется по кругу: поддатый Ленни активно напрашивался если не на чей-то хер, то на кулак точно. И я опять подошёл к нему со спины, отодвинул аккуратно в сторонку, быстро разобрался с двумя его оппонентами, и уже собрался свалить по-английски, но тут Ленни потянулся что-то стереть у меня с рожи… И я не смог уйти. Не-не-не, не ждите, что после такого романтического приключения он позвал меня хотя бы выпить вместе! Не было такого. И то, что на сегодняшний момент мы живём в одной квартире и вроде как вместе — этот путь у нас миллиметрами исчислялся, малюсенькими такими фактиками, приближающими меня к Такеру. Чтобы жить с ним, я должен был стать ему не просто удобным соседом. Я должен превратиться в необходимый фактор его жизни. Неизвлекаемый ни при каких условиях. Чего мне это стоило — не описать. Наверно, напиши я об этом книгу, озолотился бы. Я даже научился готовить лучше, чем моя и его мама вместе взятые. Но бытовые подробности — это сущая ерунда по сравнению с сексом. Особенно если учесть мои проблемы в этой области. Исходя из опыта соблазнения, накопленного человечеством, можно выделить вариант, выигрышный почти стопроцентно: коленопреклонённый мужчина протягивает букет своей избраннице и проникновенно шепчет: «Я тебя люблю…» Дополнить букет обручальным кольцом будет ещё надёжнее. Но если на месте девицы окажется парень, процент выигрыша стремительно уменьшается. А уж если этот парень будет похожим на одного блондинистого засранца, то готовьтесь получить букетом по морде. Вот я и думаю, надо ли рассекречивать мой способ соблазнения такого неромантичного молодого человека, как Ленни Такер. У него «люблю тебя» в лексикон не заложено. Поэтому я коленопреклоненную позу заменил на коленно-локтевую, вместо букета подсунул любрикант, и не задушевным, а приказным тоном выдал: «Трахни меня!» Думаю, что такой вариант соблазнения также срабатывает без осечки. По крайней мере, с Такером прокатило. Вот так мы с ним и живём. Ругаемся только для поднятия тонуса. Я выучил все нюансы такеровских интонаций, и вообще умею обходиться без вербальных указаний с его стороны. Я постарался сделать так, что он без меня и носки себе в магазине выбрать не потрудится. И, кажется, добился кое-каких успехов в этом направлении. Как-то раз он пришёл домой на автопилоте. Я насчёт его гулянок с прежними приятелями поводок туго не затягивал, мирился даже с гаражными вечеринками у Вуди. Только зубами скрипел, когда по некоторым признакам видно было, что в такеровской заднице чей-то член побывал. Но Ленни об этом тактично помалкивал, а мне тем более возбухать не с руки. Терпел, куда деваться, не так уж и часто такое случалось. Так вот, в тот раз они, видимо, дунули что-то вовсе левое, и через час Ленни начали бить судороги. Меня самого затрясло так, что еле попал по кнопкам 911. Слава всевышнему, его быстро откачали. Но я больше радовался не тому, что он глаза открыл, а тому, что первым делом за мою руку ухватился и держал, пока нормально не уснул. А я сидел возле него, гладил его ручонку и улыбался, как последний дебил. И ещё. Недавно Такер с родителями по телефону разговаривал, а я из кухни слышал. Он их общением не балует, и вообще о своей жизни особо не распространяется. Но тут слышу — Ленни недовольно так отвечает (видимо, матери): — Да всё у меня нормально! И питаюсь как в ресторане! …Нет, не сам готовлю… Ну, есть кому готовить. …Может, и познакомлю. Если в обморок не упадёте… А на следующий день вроде как мельком Такер интересуется, какие у меня планы на Рождество. Как вы считаете, что бы это значило? Стоит мне губу раскатывать или подождать? Вообще-то я ждать умею. А что мне ещё остаётся? *** Мне по-прежнему страшно думать о том, что Ленни когда-нибудь меня бросит. Как бы я его ни окучивал, каким бы дремучим лесом вокруг него ни прорастал, но Такер не будет Такером, если не прорвёт любую преграду на своём пути. Поэтому я гоню такие мысли. Вместо этого я каждую ночь обнимаю его, бережно, чтобы не разбудить, и неслышно шепчу в беловолосую макушку: «Не могу без тебя… Не могу без тебя… Не могу…» Гипнотизирую, заклинаю, пропитываю его этими словами. Надеюсь, что когда-нибудь их накопится достаточно, и он скажет мне то же самое.