Плата

Крабат идет за Певуньей — ее настоящее имя он пока не спрашивал — как во сне. Она же уверенно идет домой и его тянет за собой. Ей явно хочется уйти подальше от страшного места, где она могла погибнуть. А сам он как будто раздвоился. Одна его часть шагает в Шварцкольм, а вторая половина осталась у Черной заводи. Крабат сквозь снежную пелену видит, как Мастер ходит по темной, опустевшей без подмастерьев и волшебства мертвой мельнице. Он трогает сухие доски, которые должны сгореть в пламени ровно в полночь, когда за ним придет Незнакомец с петушиным пером. Он порывается уйти, сбежать от смерти, но ворота не пускают его — как он сам когда-то не отпускал Крабата. Мастер мечется внутри ограды, от мельницы к заводи, водит руками по воздуху, стремясь разорвать невидимую сеть чужих заклинаний, бестолково бродит по двору, пиная попавшие под ноги вещи. Бочонки рассыпаются трухой, вместо муки из них сыпется пыль; мешки расползаются гнилыми нитями, под которыми не зерно — мышиный помет. Иногда Мастер оглядывается на пустошь, где призраками стоят те, кто умер вместо него, потому что он оказался сильнее и безжалостней. Но его смерть, которая станет их отмщением и освобождением, они пропустить не могут. Кажется, в одном из них Крабат узнает Тонду, но призрак машет ему рукой — отвернись, отведи глаза! И Крабат послушно опускает голову. Мастер мечется по замкнутому кругу, проклиная Крабата, который привел его к гибели, вспоминая своевольных учеников, кажется, даже начинает понимать, что Крабату помогли, поэтому ругает всех оставшихся в живых подмастерьев. Клянет Певунью, которая справилась с его задачей. Он даже начинает поминать недобрым словом Незнакомца с петушиным пером и тут же замолкает — его отчаяния недостаточно, чтобы звать смерть раньше времени. Впрочем, на мельнице он натыкается на гроб, приготовленный для Крабата, но ставший впору именно ему. Мастер садится рядом с гробом, складывает руки на коленях и тихо воет. Молиться он не умеет — да и слишком поздно просить о снисхождении. — Мы пришли, — пробуждает Крабата голос Певуньи. Она заводит его в дом, усаживает за стол у огня, протягивает вино. — Скоро Новый год. Новая жизнь. Наша новая жизнь. Он кивает головой, она права, но только отчасти. Новый год скоро, но до полуночи он живет прошлым. Он видит бессилие своего учителя, его отчаяние и страх. Они сидят, каждый в своем доме, и терпеливо ждут конца старой жизни. С первым ударом часов Крабат видит скачущего Незнакомца с петушиным пером. Он сносит ворота, влетает в мельницу и резко осаживает коня рядом с Мастером. — Плата? Тот встает на дрожащие ноги, но говорит твердо: — Я. Вороной конь бьет копытом, так что доски пола расходятся, показывая черную яму, в глубине которой копошатся слепые белые черви. Словно мельница уже стала могилой для Мастера, он в ней уже похоронен и даже разложился. Мельник мотает головой, избавляясь от наваждения, цепляется руками за изголовье гроба, словно надеется найти в нем спасение. — Расплата настигнет всех. Твое время пришло. Незнакомец с петушиным пером спрыгивает с коня. Мастер закрывается, словно это поможет прогнать вестника смерти. Тот делает к нему шаг, другой, третий… Мастер, не отводя от Незнакомца глаза, хватается рукой за перила и торопится вверх по лестнице. Да только на середине оступается и падает вниз, ломая шею. «Вот так, наверное, и погиб Тонда», — отстраненно думает Крабат. Мастер остается жив. Он встает, потирает разбитый в кровь затылок, — среди черных волос и рассеченной кожи мелькает череп, — немного вправляет шею, отступает от Незнакомца. Тут же раздается жуткий треск, и он оказывается под упавшей с потолка балкой. «А так умер Михал», — вспоминает Крабат. Мастер выбирается из-под балки, сквозь прорехи в одежде видны осколки сломанных ребер. Они белеют в темноте мертвой мельницы, с них медленно стекает и капает на пол кровь, а Мастер тяжело хрипит, стирая с губ багровые пузыри. Одна рука не двигается, а второй, ослабевшей и дрожащей, он отчаянно чертит в воздухе магические фигуры. Но это не помогает. Незнакомец наступает на него, вынуждая пятиться прочь из мельницы, на пустой, заснеженный двор. В призрачном свете хорошо видно, как он кашляет кровью, как вытаскивает из груди и бросает на землю кусочки ребер, как из сломанной руки, пробив кожу, торчит, дрожа, кость. Он пытается отдышаться, чтобы напоследок произнести заклинание, но Незнакомец пинает его в грудь сапогом. Мастер от удара падает на землю и уже не встает. Зато Незнакомец подходит, снимает повязку с его лица — и Крабат вздрагивает. Никогда еще он не видел такого жуткого бельма. Затянутое серой пленкой, все в сетке кровяных разводов, с призрачной радужкой и огненным зрачком. И это бельмо смотрит прямо на него, Крабата, и зовет его, и просит о помощи. Но Крабат не может помочь — он уже не колдун, он уже далеко… Незнакомец наступает мельнику на грудь, каблуком круша его ребра в кашу, давя живое, трепещущее, бьющееся сердце. Кровь из него брызгает на сапоги Незнакомцу, но он только ухмыляется и вдавливает противника в землю как можно глубже. С последним вздохом Мастера мельница исчезает в черном пламени, а сам он проваливается прямо в преисподнюю. Незнакомец оборачивается к Крабату, зовет его и протягивает ему руку. Местами с нее сползло гниющее мясо, обнажив желтые кости, кое-где даже видны черви, и Крабат застывает, не сделав к нему ни шага. Тогда Незнакомец снимает шляпу с петушиным пером, так что становится видно его лицо, его глаза, которые зовут, манят, влекут своей тьмой и смертью. Крабат послушно идет на этот беззвучный зов, спешит вперед. Крабат точно знает, что нужно отвернуться, нужно остановиться, но не может — и потому идет. — Он мой, — вдруг слышит он голос Певуньи, и ее теплые ладони закрывают его от взора Незнакомца с петушиным пером, от его гниющей плоти и смрадного дыхания. — Он мой, так что уходи. Крабат слышит, как последний удар часов оставляет в прошлом Незнакомца, мельницу и Мастера с его чернокнижием. Он трогает руки Певуньи, которая закрывала ему глаза, опускает их ниже и целует. — Я твой. И я тебя люблю. Он вздыхает, целует ее и понимает, что страшные сны про волшебство никогда его не потревожат.