Одуванчики

Смятение и страх витали в душе временного шинигами. Они давно стали его извечными спутниками на тернистом пути, ступив на который, Куросаки навсегда порвал с прежней жизнью. Кто знал, что выбор, сделанный той ночью, приведёт его сюда? Кто знал, что всё закончится вот так? Что, став шинигами, он обретёт настоящую любовь и вскоре её потеряет… Полы плаща метались из стороны в сторону при каждом взмахе катаны. Ичиго применил банкай почти что сразу, без сомнений и промедления, столь преступного в подобной ситуации. Меч разил одного врага за другим, не зная роздыху, озаряя тьму ХуэкоМондо ослепительными всполохами. Ещё один пустой рассечён напополам, ещё трое, ещё десять, сто, двести… Куросаки давно сбился со счёта, его руки просто кромсали безликую массу, наседающую со всех сторон, отрубая конечности и ломая маски. А они всё прибывали! Казалось, что какая-то сила влечёт их к нему. Его эмоции, раздирающие тело, его любовь, его ненависть, его страх — словно яркий костёр посреди леса, он манил пустых, точно светлячков, суля неотвратимую гибель. «Как вы могли отнять у меня самое дорогое? — Клинок вонзился в ногу меноса гранде, скользя вверх и рассекая исполинскую тушу напополам. – Как посмели посягнуть на любовь?! Самое прекрасное, что есть в этом мире?!» Вдали мелькнуло ещё несколько гигантских силуэтов, но парень лишь стиснул зубы и, по мановению руки надев маску, выпустил серо, отозвавшееся страшным взрывом. «Айзен, ты ответишь за всё!!!» Аура ненависти окутывала парня, его реацу была пропитана ею, придавая чёрному банкаю ещё более пугающий вид. Звуки шагов эхом раздавались в пустых коридорах, время от времени перекликаясь со звоном стали. Где-то там ещё кипел бой: последние слуги отступника, пытаясь отдалить свою смерть, гибли под ударами Зангецу. Тьма на лезвии клинка, тьма в ткани плаща, тьма в душе — всё слилось воедино, направляя юношу к цели. Зачем он пощадил Айзена? Почему внял его лжи? Помиловал врага, напавшего на его родной город, позволил ему уйти, а тот похитил самое дорогое, что у него было! Его любовь, его судьбу, мечты и чаянья! — Соске, верни!! – Тяжёлые двери распахнулись, глаза героя и злодея встретились, сходясь в немом противостоянии. Он стоял в противоположном конце тронного зала, по-прежнему надменный и холодный, словно месяц назад не умолял его сохранить жизнь, будто не было того поражения и война всё ещё продолжалась. — Вернуть? – Злобная ухмылка, щелчок пальцев, и стена раскрылась, являя взору Куросаки израненного пленника. — А может, лучше я его прикончу? – Клинок коснулся шеи связанного человека. — Нет! Омаеда!!! – испуганный вопль, и нотки страха исчезли, уступая место бессильной злобе. — Если с его головы упадёт хотя бы волос, я тебя не прощу. — Ичиго, спаси меня, – толстяк едва шевелил мясистыми губами, а затухающий взор, вновь исполненный надежды, застыл на Куросаки. — Господи! Ты похож на скелет! Он не кормил тебя? Издевался?! А эти синяки?! Что эти уроды с тобой сделали? — Знаешь, мне неудобно вас прерывать, но этот жирдяй съел все наши запасы. А волосы у него и так наперечёт. — Заткнись! Ты ничего не понимаешь, – рука сжала катану так сильно, что послышался треск, — ни в красоте, ни в любви, ни в дружбе. Отпусти О-чана или пожалеешь! На мгновение надменное лицо Айзена стало серьёзным, он думал, оценивал, рассчитывал, пытался заглянуть в сознание врага. Странно, но Ичиго тоже был спокоен, он понимал, что, возможно, в последний раз видит любимого, и в голове его словно отблески меча мелькали мгновения их жизни… *** — И-чан, И-чан, смотри! Правда красиво? Немногие знают, каким красивым может быть Общество душ. Большинство не задается этим вопросом, а кто-то просто не хочет видеть свет в загробном мире. А ведь это так чудесно! Трава и деревья, купающиеся в солнечных лучах, птицы, радующие своим щебетанием усталого путника, и, наконец, цветы – простые одуванчики, жёлтые и белые, причудливым узором покрывающие поляну. — И-чан… — по сочному газону мчался Омаеда, порхая словно бабочка, перелетающая с цветка на цветок. Обычно собранные в пучок, его чёрные как смоль волосы развевались под дуновениями летнего ветерка. — И-чан, — огромный букет из одуванчиков взмыл вверх, обрушившись на лейтенанта дождём белого пуха, словно снег посреди лета. – И-чан, — и венок из жёлтых цветов опустился на голову Куросаки, а вслед за ним его губ коснулся мягкий чувственный поцелуй. Почти что месяц как Рукии перестала грозить опасность: точно туман по утру, она очистила небо, собравшись внизу, — грозная, но пока ещё далёкая. Первое время Куросаки провёл в больнице, потом посетил казармы отрядов, общаясь с недавними врагами, словно с товарищами. Тогда-то они и встретились. Маречиё был единственным, кто не выразил желания извиниться перед ним за преследование, а вдобавок чуть не поколотил Исиду, мстя за брата, лишившегося возможности быть шинигами. Возможно такова судьба, и друзьями Ичиго можно стать только после драки — так они встретились с Урю, так они стали близки с Ренджи, Икаку и даже Бъякуей. Молодой человек был поражён местными порядками, и хотя первое время они вгоняли его в краску, спустя неделю он беззастенчиво принимал пылкие ухаживания Абараи и утончённый флирт Кучики. Это было так необычно ново и не похоже на то, чем они занимались с одноклассниками, что он совсем потерял голову, вплотную подступив к грани, отделяющей любовь от распутства. Возможно, он и переступил бы её, если бы не Омаеда. Открытый и замкнутый, весёлый и сердитый, добрый и постоянно злорадствующий, этот большой человек стал его первой и, возможно, последней любовью. Неделю назад, на точно такой же поляне, он застал его плетущим венок из одуванчиков. Было забавно наблюдать, как толстые пальцы справляются с задачей, но прошла всего пара мгновений и цветы были скручены в венец из золотых бутонов. Ичиго смотрел как заворожённый, а лейтенант, встав, молча протянул ему работу, улыбнувшись необычайно тепло и приветливо. Их руки случайно соприкоснулись... секундная дрожь, одно касание, и они поняли, что теперь их судьба быть вместе. Молодые люди хорошо узнали друг друга, словно были знакомы не неделю, а пару лет. Маречиё был рад столь юному поклоннику, как и временный шинигами, которому безумно нравилось засыпать и просыпаться на груди любимого, такой большой и волосатой, чувствовать рядом его крепкое мужское плечо. Но больше всего им нравилась эта полянка, усыпанная цветами. Ах, если б не слёзы, которые он мог украдкой разглядеть в глазах лейтенанта…. — Хочешь спросить? – губы разошлись и, глубоко вздохнув, Омаеда опустился на лужайку. Ичиго промолчал, лишь робко опустил глаза в немом согласии. — Что ж… Я не назову его имени, ибо прошлое должно остаться в прошлом, но, не похоронив его, нельзя ступить в будущее. Это было давно, но до сих пор, закрывая глаза, я вижу его лицо перед собой. Мы часто бывали вместе, что не удивительно: один отряд, я был четвёртым, он — третьим, такой же раздолбай как ты, такой же открытый и весёлый. Поверь, я не хочу тебя обидеть, но даже твои волосы напоминают о нём — жёлтые, словно эти цветы. Помню, он пытался сплести венок, хотел сделать подарок подруге, но у бедняги не получалось. Со смехом парень встретил моё предложение о помощи, а потом долго дивился, как стебли сходились друг с другом, будто в ловких пальцах ювелира. Когда я закончил, мы уже были друзьями, а дальше… — Плечи здоровяка вздрогнули, на глазах проступила влага. — Дальше была первая большая любовь в моей жизни, первая и, как тогда мне казалось, последняя. Он был объявлен предателем и сбежал, а вместе с ним сбежала и любимая женщина лейтенанта — вот что было дальше. Цветы и капитанское кресло — вот и всё, что нам осталось на память о беглецах. Тогда мы даже думали прервать эту глупую жизнь, но был Готей, был отряд и, наконец, общее горе, ставшее фундаментом дружбы, смешной как ей, так и мне. — Та девушка из твоего рассказа, спустя столько лет она ведь вновь вернулась к лейтенанту? – голос Куросаки звучал мягко и необычно взросло. — Вернулась… Но Он не вернётся уже никогда. — Здоровяк хотел было вновь собрать волосы, но был остановлен рукою Ичиго. — Может быть, ты и прав, он не вернётся, но он мог послать кого-то вместо себя, кого-то, чьи волосы вновь напомнят тебе о одуванчиках. – Парень выпрямился и, обняв любимого, помог ему подняться. — Я понял, что ты хотел сказать. Мы из разных миров и рано или поздно расстанемся, причинив друг другу боль, а может, даже погибнем в грядущем противостоянии. О-чан, давай пройдём этот путь вместе, до конца, как герои старых сказок. То счастье, что доверила нам судьба, не разрушит ни Айзен, ни прошлое, ни будущее. — И-чан, — огромный лейтенант подхватил юношу, точно пёрышко, и понёс в сторону ближайшей рощи. — Прости, иногда я веду себя как большой жирный идиот. — Тогда я — маленький рыжий придурок. — Его руки обвили шею Маречиё, лаская плечи. — И сейчас этот придурок тебя хочет. — Ичиго кокетливо надул губки, требуя внимания, а получив его, осторожно вытянул из венка цветок и вставил себе в волосы. Ветви деревьев скрыли влюблённых от яркого полуденного света. Шелест сбрасываемой одежды, звуки поцелуев, скользящие по их телам, — это был чудесный летний день, обычный день слегка необычной пары… *** — ГетсугаТеншо! – сгусток энергии снёс стену в метре от головы предателя. — Отпусти его, Соске, и, возможно, я прощу тебя снова. — Отпустить… — меч коснулся шеи лейтенанта, оставляя красную полосу на толстой коже. – Ты мне приказываешь? — Стой! – в голову юноши вновь ударил страх, парализовав всё тело. — Только не убивай. Тебе ведь всегда был нужен я… — Он опустился на колени, склонив голову. — Делай со мной что хочешь. Нет, скажи, и я сам сделаю для тебя что угодно, только пощади О-чана. — Прости, Курасаки-кун, — холодный голос властелина пустых дрогнул. — На самом деле ты мне не интересен. — И поймав недоумевающий взгляд, продолжил: — Я встретил его ещё в академии. Будучи весьма способным, этот увалень был единственным, кого не интересовала карьера шинигами. Конечно, семейный бизнес в любом случае давал ему всё, о чём можно мечтать. В ту пору я был молод и глуп. Первый во всём, я стремился доказать превосходство. Была драка, скандал, но в последний момент тот, кого я считал папенькиным сынком и язвой на теле Сейретея, не дал делу хода. Пожалел? Унизил? Меня?! Как думаешь, Куросаки, что я почувствовал тогда? Думаю, ответ известен. Однако было поздно, его сердце уже принадлежало другому. Конечно же, я боролся: десять лет интриг, и разлучник, обвинённый в предательстве, бежал, позволив мне сто лет украдкой созерцать любовь всей моей жизни. — А потом появился я… — Верно мыслишь, Ичиго. Потом ты стал Шинигами. Я не мог допустить подобного, слишком похож ты был на того охламона и в отличие от него ты мог достигнуть Cейретея. Что было дальше, известно всем: я боролся, но проиграл… — Тень безнадёжной скорби коснулась лица Айзена, и катана предательски дрогнула. — Любовь, и вправду, побеждает всё на свете, – усмехнулся блондин. — Соске, — пухлый лейтенант с жалостью смотрел на отступника, по щеке которого скатилась одинокая слеза. – Прости, я был так увлечён собой, что не заметил, как ты страдаешь. Мне нет прощения. И всё-таки эти сто лет не прошли бесследно — из горя и отчаянья возникло новое светлое чувство. Наверное, эти слова звучат слишком по-детски, но дождь не может лить вечно как в небе, так и в душе. Верь, надейся и однажды встретишь свою половинку. — Только не я! – заорал отступник, окончательно лишившись самообладания. — Если ты не будешь принадлежать мне, то не достанешься никому! Сверкнув подобно молнии, духовный меч вонзился в живот лейтенанта. Ужас и немая боль вонзились в сознание Куросаки. Иллюзия? Нет. Это была реальность! Жизнь постепенно покидала Маречиё. Прямо на глазах его любимый умирал. С полных губ, которые он некогда целовал, стекала струйка крови, могучее тело оплыло и повисло на верёвках — последние минуты жизни, собравшей воедино судьбы стольких людей. В отчаянии парень схватился за меч и, обуреваемый яростью, ринулся на бывшего капитана. Мгновение, и он уже в центре зала. Ещё секунда, и клинок вонзается в ненавистного врага. Внезапно Ичиго замер, остановился и вновь устремился вперёд, но степенно, с какой-то непонятной решимостью. Медленным шагом, словно палач на эшафот, он подступил к своей будущей жертве. — Вот и славно, — Айзен отбросил катану и опустился на колени, склонив голову. — Покончим с этим. Лишь равнодушный взгляд был ему ответом. Временный шинигами прошёл мимо убийцы и остановился у тела лейтенанта. — Я знаю, что мы расстаёмся вновь. — Уткнувшись в широкую грудь, Ичиго всхлипнул. — Теперь ты переродишься в новом смертном теле. — Рука скользнула за пазуху, извлекая маленький предмет. — А я, наверное, отправлюсь в Руконгай. — Высушенный жёлтый цветок скользнул толстяку за ухо. — Но я обещаю, это не конец. В последний раз он поцеловал уже остывшие губы, в последний раз обнял любимого и, полностью игнорируя пытающегося привлечь его внимание Соске, вонзил клинок в живот. Наверно, в глубине души он понимал, что поступает как эгоист, он понимал, что обрекает родных и друзей на страшные страдания. Многих людей теперь поглотит печаль, многие прольют скупые мужские слёзы. Теряя сознание и истекая кровью, он видел их лица: степенного Бьякую, посыпающего голову пеплом, Ренджи, бьющегося о стену, рыдающего на его могиле Хисаги. И даже бесстрастный Маюри вздохнёт, опрокидывая очередную чашку саке. Сколько их было? Какая разница. Ичиго понимал, что так не полюбит снова, не хотел жить пустой и бессмысленной жизнью. Он хотел одного – вновь целовать солнечные блики на румяном лице О-чана, бежать за ним по покрытому ковром из жёлтых цветов лугу. Находясь на пороге гибели, он наблюдал, как одна картина сменяет другую, видения и грёзы являлись ему, постепенно срастаясь с реальностью, но лишь на мгновенье. Нахлынувшая отовсюду тьма поглотила сознание, лишь одинокий одуванчик замер в океане пустоты, склонив жёлтую головку…