Фиолетовый и желтый

У Натаниэля болела голова. Он, казалось бы, только проснулся, а она уже раскалывалась; ему не оставалось ничего, кроме как выпить пару таблеток и, печально глянув в окно, все-таки пойти в школу под серым небом. Ему не хотелось возвращаться. — О, кто это пришел? — он вздрогнул, услышав мерзкий высокий голосок, и поднял взгляд на блондинку перед собой. Хлоя выглядела чрезвычайно довольной, а это не предвещало ничего хорошего. Чутье Натаниэля не подвело. — Хэй, ребята, — усевшись тощей задницей на парту, покрутила светлый локон пальцем Хлоя, — все помнят, что Натаниэль влюблен в Маринетт? Она специально сказала это так громко, чтобы все могли услышать. Стоящая около Хлои Сабрина податливо заулыбалась, прикрывая тонкие губки ладошкой, и глянула на «подругу», явно желая одобрения. — Ага, Натаниэль влюблен в Маринетт! — Напоминайте ему почаще об этом, народ, — широко расползлась ухмылка Хлои, и Натаниэль оглянулся вокруг резко, сделал один робкий шаг назад, прижав к груди учебник. Маринетт сидела прямо здесь, буквально рукой подать, а вот к Натаниэлю подкрадывалась… Кажется, это звалось панической атакой. Ему хотелось провалиться сквозь землю на этом самом месте, а стыд заковал его в свои ледяные объятия — он даже не мог убежать. Он сделал вдох, другой… Хлоя нагнулась к своей сумке и, покопавшись там, достала его блокнот, который забрала себе еще вчера. — О, а вы знаете, что он рисует? Это весьма забавно, не хотите… — Хлоя, это слишком, перестань, — подал голос Адриан, спускаясь к парте Хлои, и та закатила глаза. — Да что же ты такой правильный-то? Не будешь плохишом — не заведешь умную и богатую девушку, — прильнула она к его груди на миг, и Адриан неловко попытался отстранить ее, так что она снова повернулась к художнику. — В любом случае, я думаю, мы все имеем право знать, что же ты такого… Натаниэль просто не смог ее дослушать и, заметив на себе взгляд Маринетт, едва заметно вспыхнул и выбежал за дверь класса. Кажется, внутри снова раздался голос Адриана, а Хлоя начала возмущаться опять, как будто и не она вовсе была главной задирой; Натаниэль осторожно присел на пол, открывая учебник. Это была литература; он уже хотел взять карандаш, да только вспомнил, что его блокнот теперь в руках злодейки-Хлои, и от этого его настроение только хуже стало. Дверь скрипнула, и он рефлекторно поднял голову: над ним стояла Маринетт и протягивала ему его любимый блокнот. Натаниэль неловко отскочил от нее, прикрывая лицо рукой. — Я заставила ее его отдать, забирай, — сделала шаг к нему Маринетт. Натаниэль отвел взгляд поспешно, но протянутую уже руку девушки своего сердца проигнорировать не посмел, осторожно взялся за нее и встал. — Спа… Спасибо, — вжал он голову в плечи, забирая блокнот. — Хлоя — дура. Что с нее взять, — уперла руки в бока Маринетт. Натаниэль глянул в сторону. Это было очень неловко. Когда ты в кого-то влюблен, ты либо порхаешь как бабочка, суетясь и говоря слишком много слов, либо пригвождаешься к месту, как столб, и не можешь проронить ни одного. Натаниэль влюбился так, что ему было сложно хоть что-то сказать, а вымучить даже пару казалось достижением. — Ты в порядке? — Я-я? — пробормотал он. — Да, спасибо. Интересно, она… Она смотрела внутрь? Ну, наверняка хоть что-то видела — Хлоя должна была показать всем. В этом была вся ее суть: портить и причинять людям боль, ведь с таким-то отцом она была принцессой Парижа. Натаниэль робко глянул сначала на свой блокнот, потом перевел взгляд на Маринетт. Она должна была увидеть хоть что-то даже вчера, когда учительница показала одну-единственную страницу блокнота всему классу. Это было так унизительно, боже. Улыбка Маринетт говорила о том, что она пыталась быть дружелюбной и хоть как-то поддержать одноклассника; это уже грело душу Натаниэлю. — У тебя вчера был день рождения, тихоня, — улыбнулась она, — как отпраздновал? Глаза Натаниэля округлились. — А… Я… Я не помню, — проронил он, сжимая блокнот в своих пальцах еще сильнее. — Маринетт, ты помнишь, — продолжил он через силу, — когда у меня день рождения? — А? Д-да, помню, — вот теперь ее улыбка стала совсем неловкой. Она запустила тонкие пальцы в свои темные-темные волосы; она была так прекрасна даже тогда, когда просто поправляла свои хвостики, и Натаниэль сам печально улыбнулся. — Пр-равда? — Правда. Я… Если честно, я даже купила тебе подарок, — привстала на мысочки, а потом перекатилась на пятки Маринетт, поднимая взгляд к потолку. Натаниэль вздрогнул. Он что, спит? Это… Это очередной сон?.. — Правда? — снова удивился он искренне. — Да. Я надеюсь, он сможет развеселить тебя и отвлечь от мыслей… О Хлое, — фыркнула Маринетт. Она тоже не любила эту эгоцентричную стерву, и Натаниэль был с ней абсолютно согласен. Он понимал, как Сабрина могла общаться с Хлоей, ее-то легко было подкупить подарками, но вот тот же Адриан… Адриан был хорошим, разве нет? Так почему он с ней дружил? На самом деле, этот вопрос не был главным из тех, что вились в голове Натаниэля теперь. Почему Маринетт пытается вести себя, как обычно? Как будто она и не слышала, что он в нее влюблен, несколько раз. Как будто не знала, что это правда. — Было бы здорово, — чуть осмелел художник. — Я… Я сейчас приду, — подняла тонкий палец вверх Маринетт, кивнула Натаниэлю и снова вернулась в класс, а потом — обратно, на сей раз с маленьким подарком с алой ленточкой, что перевязывала его. — Держи. Я надеюсь, тебе понравится. — А… Так ты серьезно, — все еще с трудом веря, взял немного дрожащей рукой Натаниэль подарок и осторожно распустил красную ленту, подцепил край упаковочной бумаги… — Боже, блокнот! Мой уже кончается, спасибо, М-маринетт, — смущенно улыбнулся он, глядя на нее из-под челки. Блокнот был фиолетово-желтым и очень гармоничным, а главное — его же подарила Маринетт. Натаниэль собрался хранить его как зеницу ока. — Пожалуйста, — кивнула девушка, — ты правда здорово рисуешь. Хрупкие плечи Натаниэля поникли, и он тяжело вздохнул. — Так ты… Видела… — Все видели, Натаниэль, — с крупицей сожаления в голосе ответила Маринетт, подходя ближе, — прости. Ее рука легла на его руку, и он чуть не отскочил от ее мягкого прикосновения. — П-просто… М-мне… Мне неловко и стыдно, — снова начал запинаться он. Это было не так легко — вот так разговаривать с тем, в кого влюблен; Маринетт была… Прекрасна. Лучше всех на свете. А Натаниэль… Просто был Натаниэлем. Парнем, над которым иногда издевались. И который просто умел рисовать и любил мечтать. — Ты… Ты очень талантливый, — покачала головой Маринетт, вставая на кончики пальцев. Ее губы были теплыми; она осторожно коснулась щеки одноклассника, а потом сжала его плечо рукой. — Рисуй чаще и больше, — почти прошептала она, подмигивая. Натаниэль почувствовал, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди, но почему-то в нем зародилась храбрость — и он не дал ей просто испариться, а схватил за запястье. Очень нежно и осторожно, конечно же. — А-а-а, — протянул он, — Маринетт, ты вчера… Это правда, что тебя вчера спас К-кот Нуар? Маринетт вздрогнула, как ощипанный цыпленок, и медленно повернулась. Ее губы изогнулись тонко-тонко, и выглядело это уже не так прелестно, как раньше, а даже немного странно. — Д-да, — оборвался ее голос, — но он такой наглый, что находится с ним рядом было… М-м-м… Не самым приятным занятием, — махнула она свободной ладонью, жмурясь, и Натаниэль прикусил губу. — А… Если уж он тебе не понравился… Я не помню вчерашний день, но, может, съешь со мной пиццу? Отпразднуй со мной, пожалуйста, — почти умоляюще глянул он на нее, но потом спохватился: — Н-но если ты не можешь… Маринетт на миг задумалась, а потом печально понурилась. — Прости, я не могу. Натаниэль отпустил ее руку так быстро, будто ошпарился. — А-ам, п-прости, — отвел он взгляд, снова прижимая блокнот к груди. — Я должна помогать маме и папе в кондитерской сегодня, так что… — начала оправдываться девушка. — Я правда занята. — А, может, потом? — послышалась надежда в голосе Натаниэля. — В выходные? — Я… Думаю, я могу съесть один кусочек пиццы, — закивала Маринетт, прижимая руки к груди. Как-то странно она улыбалась, но ее лицо от этого не становилось страшным. Натаниэль провел кончиками пальцев по фиолетово-желтому блокноту, вздыхая мечтательно: Маринетт только что согласилась поесть с ним пиццы. Это было не свидание, но нужно же было с чего-то начинать, верно?