Исполнить обещанное

"...если спросят, сколько тебе лет, отвечай, что тебе семнадцать и что ты сумасшедшая." (Рэй Брэдбери, "451° по Фаренгейту")

С того дня, как имя Изабеллы появилось в газете, она заметила, что ей стали гораздо меньше говорить и делать гадостей, но зато однокурсницы с ней теперь почти не общались. Только любимая подружка Кэтрин Барроу и осталась с ней по-прежнему — смешливая, кудрявая и восторженная, обожающая вечером посидеть на кровати рядом с Изабеллой, жуя конфеты и болтая. Главной темой их бесед была любовь — Кэтрин постоянно в кого-нибудь влюблялась, лет, наверно, с шести. Предмет ее симпатий менялся почти каждый месяц — то это был красавчик Джон Хиллиард, то умница Джонас Голдстейн, то спортивный Ральф Пьюси — загонщик слизеринской команды по квиддичу. Не обошла Кэтрин своим вниманием и молодых профессоров — как-то она послала валентинку Квирреллу, а после экзамена по зельеварению целую неделю мечтательно вздыхала, расписывая, какие красивые глаза — черные, как ночь, бездонные и мрачные, как адская бездна — у профессора Снейпа. Во время этих посиделок подружки часто хохотали, как сумасшедшие — Изабелла немного подтрунивала над Кэтрин, а та умела и сама над собой посмеяться. Изабелла запоем прочла «Графа Монте-Кристо» и потом, делясь с Кэтрин впечатлениями о книге, сказала, что совершенно не понимает, как Мерседес, любившая Эдмона, могла выйти замуж за другого, когда Эдмона посадили в тюрьму. Кэтрин пожала круглыми плечиками и ответила, что с Эдмоном у Мерседес шансов не было — кто же знал, что он вообще сможет сбежать? А замуж выходить за кого-то все равно надо. Потом Кэтрин ошеломленно посмотрела на Изабеллу, придвинулась к ней ближе, обняла за шею и жарко зашептала: — Изабел, милая, ты его правда любишь? Вот я так и знала! Я никому не скажу, прелесть моя, честное слово! А вдруг он не виноват, представляешь? Вдруг его по ошибке посадили или оклеветали, как Эдмона? Или он чужую вину на себя взял? Изабелла улыбнулась: — Ты сейчас вторую книгу «Монте-Кристо» сочинишь… Кэтрин разволновалась: — Ну, а что? Разве так не бывает? А вдруг… — она ахнула и прикрыла рот рукой, — вдруг он тоже из тюрьмы сбежит? — Придумаешь тоже… Из Азкабана не бегут, — нахмурилась Изабелла. Кэтрин замолчала и погладила Изабеллу по щеке, как будто извиняясь. Изабелла обняла подружку, и через минуту они уже снова до упаду над чем-то смеялись… Летом после четвертого курса Изабелла стала ходить к сэру Ланселоту Бьюкенену — он давал ей уроки живописи. Она училась правильно смешивать краски, работать со светотенью, наносить поверх законченной картины лак… Несколько пейзажей, написанных ею, сэр Ланселот тоже выставил в своей галерее — и вскоре они были проданы. Старый художник говорил, что в картинах и рисунках Изабеллы есть что-то необычное — хотя они не двигаются и не разговаривают, но как будто дышат и наполнены солнечным светом. Позднее он научил ее писать по-настоящему живые картины — для этого необходимо было извлечь у себя или у другого человека воспоминания и смешать их с красками — тонкая работа, требующая немалой сосредоточенности. В школе Изабелла по-прежнему поддерживала общение со слизеринцами, которые относились к ней как к своей, и много узнала о временах Крауча, о произволе, когда сажали в тюрьму без суда и следствия, о том, как хватали людей по одному подозрению и потом Круциатусом или Империусом вынуждали дать признательные показания… Фрэнк Уилкис принес ей еще одну брошюру с избранными высказываниями Темного Лорда по самым разным вопросам. Там были интересные, хотя, возможно, и небесспорные, мысли о Статуте, о том, как его цели со временем были подменены — во главу угла уже ставилась не защита магического мира, а защита магглов от магов. Темный Лорд критиковал официальную историю магии и, оперируя цифрами и фактами (отец Изабеллы часто говорил, что надо верить только цифрам и фактам, а не фразам), доказывал, что она переврана в угоду магглолюбцам — якобы магглы не представляют и никогда не представляли никакой опасности для волшебного мира… Изабелла уже не считала, что Рабастан — невинная жертва клеветы или неудачного стечения обстоятельств. Но, может быть, у него, и у тех, кто был с ним, кто сейчас сидит в Азкабане или покоится в могиле — может быть, и у них была своя правда? Так же, как у авроров Лонгботтомов, у Барти Крауча-старшего. Ведь и те за свою правду не щадили никого. Добро и зло, свет и тень… Все зависит от точки зрения — разве не так? Чем больше она об этом думала, тем больше запутывалась. «Только искусство вечно», — так говорит сэр Ланселот Бьюкенен. В конце пятого курса Изабелла наконец сняла портрет Рабастана со стены и убрала его в сундук, чтобы увезти домой и хранить вместе с остальными рисунками, которые Бьюкенен посоветовал ей оставить «до лучших времен». Сокурсницы уже перестали обращать на портрет внимание и даже не заметили, что его больше нет. Впрочем, и ее к тому времени тоже перестали задевать — возможно, потому, что она никак не реагировала. И брата, поступившего в Хогвартс в том же году, никто не донимал. Правда, когда на каникулах отец осторожно заговорил о расторжении помолвки, она отказалась. Конечно, не потому, что любила Рабастана — просто ей виделось в этом что-то недостойное, какое-то предательство… Не столько даже жениха, которого она совсем не знала, сколько тех, кто относился к ней по-дружески, кто за нее заступался, и кто доверял ей — ведь Фрэнк Уилкис сильно рисковал, когда давал ей почитать те брошюры. А Торфинну Роули на третьем курсе гриффиндорцы как-то даже объявили бойкот — видели, как он утешал ее и помогал ей очистить и высушить мантию, которую Меган Хантер в очередной раз облила какой-то гадостью. На шестом курсе она целовалась с Роули — по случаю Рождественского бала гриффиндорец выпил, видимо, для храбрости, и пригласил ее танцевать, а потом увлек в темный угол и впился в ее рот, как вампир. У Изабеллы от поцелуя осталось ощущение сильного запаха и вкуса огневиски, теплых, мягких губ и влажного языка. «И что тут особенного? — подумала она. — Ничего похожего на то, что Кэтрин говорит…». Подружка к шестому курсу целовалась, кажется, с пятью мальчиками и летом на каникулах со взрослым мужчиной — если ей верить, конечно… Иногда Изабелле казалось, что Кэтрин привирает. Она погладила покачивающегося Торфинна по голове и поцеловала в щеку. Тем все и закончилось. Летом следующего года ее родителей пригласили в Малфой-мэнор на большой прием по случаю юбилея Абраксаса Малфоя, который в письме выразил желание видеть своей гостьей и Изабеллу. Ему исполнилось шестьдесят, но он был очень импозантным и красивым джентльменом, говорил изысканные, немного старомодные комплименты, целовал Изабелле руку, рассказывал разные интересные истории из своей богатой событиями жизни. На том приеме Изабелла познакомилась и с его сыном Люциусом, и с невесткой Нарциссой, урожденной Блэк, и с тех пор стала частой гостьей в доме. Абраксас был неизменно учтив и обаятелен, Изабелла даже немного влюбилась в него — но вскоре он умер, как говорили, от драконьей оспы. Когда Изабелла закончила школу, вопрос, как ей жить дальше, даже не поднимался — конечно, она будет художницей, ведь искусство — ее призвание… Необходимости поступать на работу у нее не было, благодаря завещанию дедушки, отца мамы, умершего как раз в тот год, когда Изабелла заканчивала Хогвартс. Дед за свою долгую жизнь успел сколотить немалое состояние и разделил его между единственной дочерью и тремя внуками. Он был довольно известным зельеваром и владел несколькими аптеками по всей Англии, но не имел наследников, способных продолжить его дело — Констанция не обнаружила особой склонности к семейному бизнесу и, рано выйдя замуж, полностью посвятила себя семье и воспитанию детей. Изабелла сняла маленькую квартирку неподалеку от родительского дома, на Диагон-аллее, за банком Гринготтс, почти напротив театра. Ее работы пользовались успехом, у нее появились приятели из мира волшебной богемы — здесь ее историю с женихом находили «интересной» и даже «романтичной». Сама же она говорить об этом не любила, а на расспросы обычно отмалчивалась. Но однажды Нарцисса Малфой заговорила с ней о планах на будущее и о помолвке с Лестрейнджем. Изабелла в этот момент писала портрет маленького Драко, который старательно позировал, но, похоже, уже устал, и она торопилась закончить работу. Услышав вопрос миссис Малфой, она решительно отложила кисть и сказала Драко, что на сегодня хватит. Счастливый мальчишка набил карманы конфетами и убежал в сад, где его ждали неизменные товарищи по играм — его ровесники, сыновья компаньонов Люциуса, Винсент Крэбб и Грегори Гойл. А Изабелла вытерла испачканные красками руки и села за чайный столик напротив Нарциссы. — Цисси, — заговорила она после короткой паузы, во время которой миссис Малфой испытующе смотрела на нее, а она не отводила взгляда. — Я не могу разорвать помолвку… Не знаю почему, но не могу. От него и так все отвернулись… — Как же так, Изабел? А если ты… кого-нибудь полюбишь? Он ведь тебе не муж. И ты его и не знаешь совсем… — Но я же никого не люблю… — невесело усмехнулась Изабелла. — Не знаю, Цисси, там видно будет… А расскажи мне про него? — Да что же тебе рассказать? — задумалась приятельница. — Я его знала с детства, мы и играли все вместе, когда были детьми, потом в Хогвартсе на одном факультете учились. Мальчишка как мальчишка, немного шалопай. Никакой жестокости в нем не было заметно… Он очень любит брата. А Руди — очень хороший. Очень порядочный, никогда свое слово не нарушит… — Нарцисса вздохнула. — Белла — моя сестра, и я люблю ее, но… Руди заслуживал лучшей жены — понимаешь, о чем я? Изабелла молчала, только руки, лежащие на столе, выдавали ее волнение — она поворачивала кольцо на безымянном пальце левой руки то камнем внутрь, то наружу. Нарцисса подвинула к ней ближе вазочку с печеньем, налила чаю и, погладив ее по руке, произнесла: — Но тебе не нужно себя хоронить, Изабел. Ты-то уж точно никому ничего не должна и ни в чем не виновата. Изабелла снова не ответила, лишь вздохнула. После недолгого молчания миссис Малфой заговорила о портрете, потом о премьере спектакля, на которую она собиралась с мужем, и пригласила Изабеллу пойти с ними. Больше Нарцисса не касалась темы помолвки. Но после этого разговора у них как будто появился общий секрет, и это их сблизило. В конце концов они даже подружились, несмотря на разницу в возрасте. Изабелла часто заходила к родителям — отец по-прежнему служил в Министерстве магии главным налоговым инспектором, мама ничуть не постарела и была все такой же красивой. Брат, закончив Хогвартс, работал в Гринготтсе ликвидатором заклятий. Он часто ездил по делам в Латинскую Америку, и в конце концов стал заместителем управляющего отделением банка в Перу. Сестра Мораг еще училась — тоже на Рэйвенкло, как и вся их семья. Она поступила в школу в один год со знаменитым Гарри Поттером, и рассказывала, как этот мальчик все время попадает в какие-нибудь необыкновенные, а иногда и страшные истории — хотя вообще-то Мораг знала слишком мало, чтобы сказать с уверенностью, что в рассказах о Гарри — правда, а что — нет (1). Кэтрин Барроу почти сразу после школы вышла замуж за Торфинна Роули — что было несколько неожиданно — и в первый же год стала мамой двух прелестных малышей, мальчика и девочки — двойняшек. Вообще, все девчонки — однокурсницы Изабеллы, и даже те, кто были младше — постепенно повыходили замуж и обзавелись детьми. А Изабелла до сих пор была одна — нет, иногда она в кого-то влюблялась, но предметы ее увлечений, как на подбор, не годились не только для брака, но даже для легкого необременительного романа. Ей очень нравился один из ее приятелей-художников, но она случайно узнала, что молодой человек предпочитает мужчин. Ей стало так неловко, что она некоторое время избегала его общества. Другой, к кому Изабелла питала симпатию — владелец лавки, где она покупала кисти, холсты, краски — был женат, и она так и не отважилась дать ему понять, что он ей нравится. Поразмыслив, она решила, что это и к лучшему. Изабелла и сама сознавала, что ее мимолетные увлечения несерьезны — они как легкая рябь, пробегающая по воде от ветерка, не нарушая царящую в глубине тишину. Время от времени и за ней кто-то начинал ухаживать, но ответного чувства у нее не возникло ни к кому. И сэр Ланселот, как Изабелла постепенно поняла — тоже влюбился в нее. Но он был уж слишком стар, и она даже мысли не могла допустить, что между ними возможны другие отношения, кроме как учителя и ученицы. Да и он ни разу не позволил себе ни единого намека на что-то большее, чем дружба и уважение. Родители не заговаривали с ней ни о помолвке с Рабастаном, ни о замужестве с кем-то другим. Хотя Констанция, сама счастливая в браке, всей душой желала того же своим детям — но тут она рассудила, что лучше всего положиться на судьбу. В конце концов, Изабелла еще очень молода. А вот бабушка и тетка по отцу, жившие на севере Шотландии, к которым Изабелла время от времени приезжала погостить, казалось, задались целью во что бы то ни стало выдать ее замуж за кого-нибудь из их многочисленных знакомых. В последнюю встречу — на похоронах старой миссис МакДугалл — тетя Эйлин даже обиделась на племянницу, когда та отказалась встретиться с очередным ее протеже. — Мой брат сделал большую глупость, — ворчала тетушка, — а ты вбила себе в голову, будто тебя это к чему-то обязывает… Так и останешься одна, если не возьмешься за ум. Изабелла в конце концов тоже обиделась. — Ничего я себе в голову не вбивала. А у вас, тетя, какая-то навязчивая идея… Даже у гроба бабушки ни о чем другом говорить не можете. Перед отъездом она помирилась с тетушкой, но все же на душе остался неприятный осадок: Эйлин вела себя слишком бесцеремонно и напористо, чем вызывала протест, однако то, что она говорила, все же вносило в душу Изабеллы тревогу и сомнения. «Может быть, это магическая помолвка так действует, и поэтому я до сих пор одна, не только не замужем, но у меня даже не было никого? — думала она временами. Обычно подобные мысли посещали ее накануне очередного дня рождения, особенно после того, как ей минуло двадцать три года. — Хотя нет, ведь иметь любовников даже магический брак не мешает — миссис Джагсон и не скрывает, что неверна мужу. Да ее и не осуждает никто — ведь Джагсон в Азкабане пожизненно. Но у них хотя бы есть сын…». Иногда Изабелле приходило в голову, что она просто холодна от природы. Правда, один из ее знакомых журналистов, неравнодушный к ней, однако женатый, говорил, глядя на ее работы — а у нее тогда был такой период, когда она постоянно рисовала цветы: «В вас много чувственности, Изабелла, много страсти. Эти ваши цветы, что вы рисуете — они не просто живые и дышат, они горят желанием, томятся жаждой любви…». Он находил в стеблях и лепестках, в бутонах, в каплях росы такое, что Изабелла, у которой и в мыслях ничего подобного не было, когда она стояла у мольберта, только краснела и переводила разговор на другую тему. Портрет Рабастана Лестрейнджа теперь висел у нее дома в мастерской вместе с портретами его брата и невестки, и еще несколькими работами, которые Изабелле не хотелось продавать: там же был и рисунок, с которого она написала свою первую картину — мама с маленьким братом, и папа в парадной мантии, и брат на фоне ацтекской пирамиды, во время командировки в Мексику. И Мораг в шотландском костюме — он очень шел девочке, из всех детей только она получилась похожей на отца, с типично шотландской внешностью. Трой-младший и Изабелла больше напоминали мать. После побега Сириуса Блэка из Азкабана Изабелле впервые пришло в голову, что ее встреча с Рабастаном все-таки возможна. Хотя… вряд ли он, даже оказавшись на свободе, станет снова всем рисковать, явившись в дом своей невесты или ее родителей — ведь Трой МакДугалл никогда не состоял в организации Упивающихся смертью, а, напротив, был лояльным и добросовестным министерским чиновником. А когда поползли слухи о возвращении Темного Лорда, она, недолго думая, написала Нарциссе Малфой и напросилась в гости. И только взглянув на подругу, поняла, что слухи не врут — Нарцисса была бледна и испугана, отвечала невпопад, и тревожно поглядывала то на окно, то на дверь. На прямой вопрос Изабеллы Нарцисса ответила едва заметным кивком головы. Когда в комнату вошел Люциус, Изабелла поразилась перемене и в нем — он был хмур и сосредоточен, без обычной своей любезной и чуть насмешливой улыбки… Ей пришло в голову, что Малфой, похоже, не слишком рад происходящему. «Конечно, ведь это значит, что опять будет война… — подумалось Изабелле. — А Лестрейнджи… Они в Азкабане, и они еще живы… Темный Лорд их освободит, как и говорила Беллатрикс…» — вспомнила она прочитанный когда-то в газете судебный отчет и фотографии, которые произвели на нее такое сильное впечатление. Посидев у Нарциссы еще какое-то время для приличия, Изабелла заторопилась домой. Придя к себе, она вошла в мастерскую и долго, пристально смотрела на портрет Рабастана. Каким он стал за все эти годы? Изабелла не видела его — дай Мерлин памяти — шестнадцать лет, с тех пор как осенью семьдесят девятого года их родители подписали тот брачный договор. А сейчас уже лето девяносто пятого, и ей через месяц исполнится двадцать шесть…