и снова среди ночи

Тихо закрывается входная дверь. Далеко за полночь, и он должен уже давно спать. Поэтому не разбудить. Ни в коем случае не разбудить сейчас. Он и правда спит. Спокойно лежит на диване, мирно-мерно дышит, медленно вздымая грудную клетку, раз-два, раз-два, тик-так… Сумасшедшие часы дыхания-жизни. Осторожные беззвучные шаги. Присесть на диван. Нет, так не пойдет. Сесть на него, верхом, пока он не очухался ото сна, мягко положить руки на шею, а потом резко и сильно сдавить. Видишь, как распахиваются непонимающе глаза, как расширяется в коротком испуге зрачок, а потом все успокаивается. Он смотрит равнодушно, как ты сжимаешь руки на его горле, душишь, кривишься зло, сдуваешь мешающие волосы с лица, он тихо трясется, задыхаясь, но все равно просто смотрит молча, не мешает, это не нужно, это глупо, суетиться зачем-то, будь, что будет, как и всегда. Раз-два, раз-два, тик-так, тик-так-тик-так-тиктактиктак!.. тик… Сердце тоже часы. И эти часы тоже остановились сейчас. Его лицо было холодным до этого. Оно еще холоднее сейчас. Бледное в холодном свете луны, бледное в этой кажущейся смерти. Сейчас. Скоро. Тик… тик.. Тик. Так. Тик-так. Выгнулся под тобой, вдыхая резко. Так же выгнулся, как от оргазма бывало. Все бывало. Всякое. Открыл глаза, блеснув алым, приоткрылся рот сказать что-то. Не даешь говорить, не хочешь отвечать что-то, объяснять. Жив и ладно. Жадно целуешь, кусая бледные губы, пока не начинает отвечать, наконец. Сжимаешь пальцы на плече, упираясь, второй рукой расстегивая, срывая пуговицы, сдирая одежду, как кожу, с него, с себя, приникаешь горячим телом к этому, холодному, его и убивать не надо, чтоб как мертвяк был. Он тянет руки, притягивает, прижимает, вжимает, языком лаская язык, проникая глубоко в рот, целует, греет, холодный этот. Отрываешься, кусаешь за плечо, прокусив и почувствовав привкус крови. Усмехаешься и чуть отодвигаешься, демонстрируя окровавленные губы. На нем-то уже заросло к этому моменту. А ты слизываешь кровь и смотришь с легким любопытством. Потом опускаешь руку, скользнув между ног, грубо раздвигаешь колени и резко входишь, не готовя, не растягивая, не смазывая ничем, без предупреждения просто вбиваешься в него, выбивая сиплый вскрик из глотки. Запрокидывает голову на мгновение, а потом снова смотрит на тебя, усмехаясь хитро и плотоядно, облизывает призывно губы и чуть стонет, подаваясь бедрами вперед. Широко улыбаешься, вот он, проснулся, наконец, бледнятина чертова, и быстро, резко, рвано двигаешься, толкаешься грубо, а он стонет, вторит каждому движению, выгибается на диване, закусывая губу от удовольствия, и вскриками разбудит, наверное, всех соседей, но это похуй, они уже привыкнуть должны. Наклоняешься и кусаешь его вновь до крови, и только еще сильнее возбуждается, еще больше просит, кажется, на части разрежь его, а он все еще тебя хотеть будет, изврат бешеный. Притягивает снова, царапает спину-плечи-грудь-кудадостанет и слизывает капельки своей крови с твоих губ. Все быстрее и быстрее ебешь его, пока такой, живой, горячий, псина похотливая, гребаный озабоченный придурок, Хааайн… И горячо на животе растекается, так же горячо сам в него кончил, и прокусил напоследок губу, размазывая кровь, целуя. Он притянул и обнял, укладывая головой на грудь. Зевнув устало, поинтересовался. — Нэээ, рыж. А что случилось-то? — Да кошмар просто. Сигареты потерял. — Ааа. Возьми там на столе потом. — Сука, а раньше нельзя было сказать?!