Хорошие люди

Когда я попытался поставить только что купленный шампунь на полку в ванной, то понял, что ему просто не хватит места. Пора было серьёзно поговорить со своей невестой. — Джесс, я тебя безумно люблю, но ты не могла бы как-то уменьшить количество всех этих твоих бутылочек, флаконов и коробочек? На что пришедшая Джесс флегматично ответила: — Это не моё. Я думала, что ты тут хранишь то, что не можешь хранить в клинике, — а я работал ветеринаром, — и молчала, хотя мне тоже не хватает места. Я не знал, что сказать, потому что, конечно, я не приносил никаких лекарств с работы и не хранил ничего запрещённого. Надписи на “лишних” флакончиках были на неизвестном мне языке, хотя я был уверен, что точно где-то его видел. — Джесс, послушай... — Прости, дорогой, но я должна бежать, давай вечером, ладно? Мамочке надо строить город, — я не видел её, но был уверен, что она подмигнула. Джессика — архитектор, и вместе с другими она разрабатывает разные проекты домов, в которых тоже будет кто-то жить, любить, удивляться, ненавидеть, спорить и открывать что-то новое. В конце концов, в одном из домов, который она придумает, кто-то умрёт. И ещё раз. И ещё раз. Она об этом не думает, я ей об этом не говорю: я-то сталкиваюсь со смертью гораздо чаще. Мне тоже нужно было бежать: мои пациенты виляли хвостами, ожидая чего-то неизвестного, потому что никак им не объяснишь, что доктор не желает зла. Я правда никому не желал зла. Просто так получилось. К вечеру я совсем забыл про утренний эпизод и не думал о том, что придётся разбираться с тем, что же оказалось на нашей полке. Когда я зашёл в ванную, то сначала не поверил своим глазам. Зеркало было запотевшим, хотя здесь никто не пользовался горячей водой как минимум восемь часов. На зеркале была надпись: Это были мои вещи. Извините, пожалуйста, я всё уберу. Я хотел было запаниковать, но потом потянулся к телефону. Подсказывало ли мне подсознание позвонить или просто хотелось убедиться в реальности происходящего, но в итоге я сфотографировал надпись. И несколько раз открывал фотографию, чтобы убедиться, что надпись видна чётко и, может, даже важнее, что надпись действительно была, а никуда не исчезла с фото, как часто бывает во всех этих историях о призраках. В призраков, надо сказать, я не верил. В дурацкие, но умелые розыгрыши — да. Проблема в том, что Джесс розыгрыши ненавидела всей душой, а особо близких знакомых у нас и вовсе в этом городе не было. Я отправил фото Джесс и написал, что это не моих рук дело. Она, наверное, не поверила (представляю её усмешку), потом стала рассматривать её снова и снова (вижу, как взгляд с насмешливого меняется на серьёзный) — и вот уже её пальцы сами строчат “Ничего без меня не трогай”. Я и не собирался. Периодически заходил в ванную посмотреть, не исчезла ли надпись, но она не исчезала. Джесс приехала через полтора часа, посмотрела на зеркало и пожала плечами. — Чей-то глупый розыгрыш. — Я тоже так подумал! — облегчённо выдохнув, я отчаянно закивал. — Но только чей? Тут Джесс задумалась. — Твой?.. — сделала она нерешительное предположение. — Нет, — я покачал головой. — Розыгрыш должен быть весёлым, а не таким глупым и странным. Она кивнула. — Ладно, может, мы просто оба сошли с ума и испытываем массовые галлюцинации, — Джесс пожала плечами. Её ничего не пугало в этой жизни. — Давай лучше посмотрим, что в тех лишних флаконах. Мы синхронно посмотрели на полку — я уверен, что за долю секунды мы оба успели понять, что там будет, ещё до того, как действительно это увидели — но полка оказалась пуста. Ну, не совсем пуста: наши вещи там остались. — Это глупо, — только и сказала Джесс. — Раз так всё разрешилось, то сотри эту фразу и пойдём ужинать. Я кое-что купила по дороге. Я посмотрел ей вслед; она заходила в магазин, а значит, не очень-то торопилась домой после моего сообщения. Было ли это связано с тем, что она не любит загадки? Или дело в том, что это всё-таки она автор этого розыгрыша? Или... — Если ты не поторопишься, то всё остынет! “Да к чёрту это зеркало”, — решил я и отправился на кухню. Нас ждал очередной привычный отличный вечер. — Мы с тобой хорошие люди, и никакая беда нас не коснётся, — перед сном сказал я Джессике, которая снова вернулась ко всей сегодняшней странной ситуации. Она кивнула. Мы не знали ещё, что это, может, последний раз, когда мы считали себя хорошими. — Где мои ключи? — простонала Джессика, наверное, в пятый раз за утро. Она потеряла ключи от машины, хотя, разумеется, вчера положила их на место. По телевизору крутили фильм на иностранном с нашими субтитрами. Было бы интересно посмотреть, у меня сегодня все приёмы во второй половине дня, но Джесс своими поисками отвлекла, и я не мог понять теперь ни сюжет, ни героев. Поэтому я и попытался ей помочь, но от меня толку-то никакого: я знал не больше, чем она. Мы несколько раз пересмотрели одни и те же места, будто надеялись на чудо, но ничего не было. — Придётся доставать запасные, — вздохнула она. А потом мы отчётливо услышали ключи под диванной подушкой из телевизора, и нам стало не по себе: до этого весь фильм точно был на другом языке. — Что?.. — несколько растерянно спросила Джесс у актёра, смотрящего прямо на зрителя. Это выглядело нелепо, но смеяться не хотелось. — Ключи под диванной подушкой, — совершенно отчётливо повторил он, а потом снова продолжил играть свою роль. Джесссика проверила под диванной подушкой: ключи были там. — О, я вспомнила! Они выпали у меня вчера, и я их положила на диван, потому что спешила к тебе, и, видимо, они упали, — она улыбнулась. — Тебя ничего не смущает в этой ситуации? — несколько отходя от шока, поинтересовался я. Джесс прикусила губу. — Это всё очень странно, — согласилась она. — Но что мы можем сделать? Вызвать мастера, чтобы он посмотрел, что у нас не так с телевизором? Ты сам понимаешь, что проблема не в технике. — У меня есть знакомые психиатры... — неуверенно начал я. Джесс засмеялась, но я чувствовал, что смех её немного истерический. — С нами всё будет хорошо, ты мне вчера говорил, и я тебе верю. Я обнял её на прощание. Она была права: мы ничего не можем сделать, нам даже некому об этом рассказать. Люди всегда одиноки, сколько бы людей их ни окружало, это эпидемия, которая передаётся от гена к гену. На работе я опять и думать забыл о том, что произошло. Так странно: даже вспоминая свою квартиру, я не вспоминал о странностях, хотя это было бы вполне ожидаемо. После несколько дней прошли хорошо, и это меня удивило: у нас никогда ничего не было именно хорошо, всегда было неплохо. Между этим всё-таки ощутимая разница. Джесс не подавала виду, что её что-то беспокоит, но я чувствовал: для неё это всё тоже не прошло бесследно. И я напомнил ей о том, что мы хорошие люди, а потому нам ничего не угрожает. В своих словах я уже не был так уверен. Вечером следующего дня Джесс принесла пса. — Нет, — сразу сказал я ей, когда она мне стыдливо его показала. Мы договорились о том, что мы не будем заводить животных, потому что я вижу их каждый день на работе. Я знаю, чем они могут болеть, как тяжело им приходится, я их, наконец, усыпляю — на моих руках умерло немало зверей, но это действительно было единственным выходом. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — начала умолять меня Джесс. — Он сидел прямо под нашей дверью. Я не могла пройти мимо. У него очень печальный взгляд. Я посмотрел на дворнягу и никакого печального взгляда не заметил. Зато он был у Джесс, а ей я не мог отказать. — Только на одну ночь. Утром я отвезу его в приют. Она обрадованно кинулась мне на шею. Мы помыли пса, накормили его, Джесс вывела его на прогулку, я посоветовал не давать ему имени: это бы привязало её сильнее. Она пообещала. Утром мы нашли пса мёртвым. Джесс вскрикнула, мне тоже было не по себе: из животного будто кто-то высосал жизнь. Одна кожа да кости, хотя дворняга ещё вечером была в довольно хорошем состоянии, особенно для бездомной. Мы похоронили его на заднем дворе. — Я не понимаю, как это произошло... — повторяла Джесс. — Наверное, какой-нибудь вирус, — пробормотал я. — Болезни животных не так хорошо изучены, как болезни людей. У меня был выходной, она взяла отгул. Мы потеряли что-то, что даже не успело стать нам дорогим, но это сблизило нас: хотелось проводить больше времени вместе. — Знаешь, — начала Джесс спустя несколько часов, — мне кажется, что ночью я слышала какие-то странные звуки. Ты заметил это? — Нет, я всю ночь крепко спал. Я соврал. Я проснулся среди ночи от того, что кто-то царапал пол. Наш пёс боролся с кем-то невидимым, а я смотрел на это с кровати и не решался встать. Я подумал: а что, если он нас защищает? А что, если тот, кто нас защищает, принял пса в жертву? Я видел, как он худел на глазах, будто из него выкачивали всё, что связано с жизнью. Я видел — и не решился помочь, потому что в руке у меня не было скальпеля, а такие симптомы не были описаны ни в одном справочнике. Пёс смотрел на меня — я был последним, что он увидел — и взгляд у него в тот момент действительно был печальным. Я боялся сказать об этом Джесс, потому что чувствовал себя малодушным — а в то же время сам успокаивал себя тем, что это всего лишь дворняга, но, помешав её смерти, я мог бы навлечь большую беду на нас. Мы не могли уснуть ночью, оба ворочались, потом Джесс включила ночник. — Мы должны поговорить, — сказала она. Я согласился. — Ты думаешь о переезде? — напрямую спросил я. Она задумалась, а потом коротко кивнула. — Мне здесь очень хорошо, но в то же время страшно. — Да, — сказал я, полностью разделяя её эмоции, — поговори со своими, где лучше приобрести квартиру. Я тоже поспрашиваю, но твои-то коллеги должны знать лучше. Конечно, у Джесс были знакомые среди риелторов, поэтому она согласилась. Потом мы услышали вам не следует уезжать. Джесс завизжала и вцепилась в меня, я замер. — Кто здесь? — я нахмурился. тот, кто был здесь с самого начала — Это какой-то глупый розыгрыш! — я снова не верил в то, что говорил. нет это жизнь, в которой мы заключаем сделки я оберегаю вас — вы мне приносите источники жизни — А если мы откажемся? — сразу заволновалась Джесс. я не буду вас оберегать и тогда вас заберут те, кто хочет человеческих страданий Я поморщился. — И как же часто мы должны приносить... жизненные силы? — я не мог сказать слово “жертва”. раз в месяц Джесс зажмурилась. — С кем мы вообще разговариваем? — я сомневался, что получу нормальный ответ. считай, что я домовой, который научился работать с людьми с современными хорошими людьми — А что будет потом? Захочешь жертв чаще? Будешь просить привести тебе не животных, а людей? Наши жизненные силы возьмёшь? — расхрабрилась Джесс. не исключено Джесс хихикнула, а потом резко замолчала. Мне внезапно захотелось спать. Возникало чувство, что мы обо всём договорились, и вопросы больше не нужны. Кружилась голова, но всё отошло на второй план. Джесс уснула на несколько секунд раньше. — Переедем? — спросил я её, как только мы проснулись и пришли в себя. Я видел, что она принимает какое-то важное решение. — Нам обещали защиту, — вдруг шёпотом говорит она. — Но какой ценой! — я не верил в то, что она может согласиться на эти условия. Сейчас я убеждён в том, что я был в тот момент ей благодарен за то, что именно она первая перешагнула эту черту, как бы не оставляя мне выбора. Она не знала, что я уже был за этой чертой — в ночь первой жертвы. — Я хочу быть счастлива, я хочу, чтобы ты был счастлив, — скорбно произнесла Джесс. Мы помолчали. Мы легко могли купить благополучие — пока даже со скидкой. — В нашем приюте есть много животных, которые вот-вот умрут, да и нередко хозяева отказываются от питомцев, которых нужно усыпить, — сдался я. — Их смерть принесёт нам пользу. Мы купили это счастье. С тех пор я каждый месяц выбираю кого-то, кто действительно близок к смерти, и приношу домой. Мы пьём в эту ночь снотворное, чтобы не просыпаться, и всё-таки иногда я слышу, как когти котов и собак царапают пол. Утром мы едем хоронить несчастное животное. Джесс повысили, меня тоже, у нас будет ребёнок, мы выиграли в лотерею, я получил наследство от неизвестного мне родственника, у нас никогда ничего не теряется и не ломается. Когда он попросит человеческую жертву, мы вряд ли откажем — да только до этого, мы надеемся, ещё далеко, потому что приюты полны больных животных. Мы больше не хорошие люди. Но у нас всё хорошо.