E y e s

- Эй, Джош. Джош, пожалуйста. Смотри на меня. Смотри на меня, бро. Все хорошо. Джош… - Иди вперед, Кочис. *** Помню его глаза с самого нашего знакомства. Когда меня подсадили к нему, Джош окинул меня быстрым, небрежным взглядом. Но я заметил кое-что. Неподдельные интерес, запрятанный между темными крапинками в радужке его глаз. Он скрывался тяжелыми веками и широким зрачком, но я уловил его. - Крис. Крис Флейсс. - Джош Вашингтон. *** Помню его глаза, когда мы впервые заговорили о чем-то более личном и серьезном, чем видеоигры и домашняя работа. Он испугался этого скачка, вновь пытался скрыть все от меня судорожными движениями глазных яблок и опущенными ресницами. Он вперил взгляд в свои сбитые костяшки, сосредоточился на едва подсохшей корочке крови. Но я видел. Видел, как дернулся зрачок, сужаясь до микроскопической точки. Оголяя радужку, пропуская мой взгляд проследить его мысли и чувства по этому полю нефрита? Бирюзы? Не знаю. Никогда не запоминал цвет его глаз. Это просто был его цвет. Цвет Джоша Вашингтона. Не плохо звучит, да? - Как давно ты... принимаешь эти таблетки? - Сколько себя помню... *** Мне никогда не забыть, какими были его глаза, когда он смеялся. Они светлели, теряли привычную задумчивую дымку. Лишались нервозной подвижности или обостренной статичности. Взгляд с легким прищуром, сфокусированный лишь на мне, направленный куда-то в глубину моих глаз, пробираясь на подкорку, ухватываясь за что-то. Мне всегда казалось, что со стороны можно проследить тонкую золотистую линию, ведущую изнутри его глаз, из сердцевины хрусталика прямо в мое сердце. Заставляя и меня смеяться вместе с ним. - Черт возьми, бро, стыдно не знать истории. С этого дня буду звать тебя Кочис. Вождь чоконенов. - Ненавижу тебя, Вашингтон. *** И я бы очень хотел забыть, как выглядели его глаза, когда он плакал. Веки, отяжелевшие и раздраженные до красноты солью слез. Слипшиеся, мокрые ресницы. И сотни извитых кровяных змеек, тянущихся к потемневшей радужке по белесой склере, дробя весь глаз красно-белой сетью. В распухшем уголке глаза собирались слезинки, они скользили по веку и скатывались по щеке дрожащими дорожками, подсыхая, оставляли шершавые полосы, которых я касался кончиком носа, сидя вплотную к Джошу, обнимая его, прижимаясь лбом к его виску. Джош же не отводил глаз от десятка алых полулуний на моем предплечье и тонких кровавых ободков под своими ногтями. - Их найдут, Джош. Их обязательно найдут. -… *** С тех пор я всегда видел в его взгляде тень. Словно нависшую над самым лбом, затемняющую глаза, не пускающую в них свет. Но однажды эта тень немного поступилась. За секунду до, я увидел, как зрачок его глаз, словно нефтяная капля, затопил всю радужку. И вдруг он закрыл глаза и молниеносно, словно боясь передумать, подался вперед и прижался губами к моим губам. Это было резко и стремительно, но казалось таким правильным и ожидаемым, что я даже не испытал удивления. Я тоже закрыл глаза и ответил на поцелуй. Но меня не покидало чувство, что мы все еще смотрим друг на друга. Когда мы, наконец, оторвались друг от друга, я вновь увидел легкие искры в его глазах, и тот самый взгляд, который мне никогда не описать. Взгляд Джоша. Такой же непередаваемый, как и цвет его глаз. - Я… - И я тебя. *** Мне казалось, в его глазах я вижу все. Еще бы, я неотрывно смотрю в них столько лет. Но как же невнимателен я был. Безумие. Его огоньки притаились в глазах Джоша, на самом виду. И разожгли костер, который я не в силах был остановить. И когда было уже поздно, они, словно дразня меня, мчались бессчетными кругами вокруг мутного, неровного зрачка, извратив цвет глаз Джоша, отравив его своей копотью. - Джош, ты болен! - Да ладно вам, ребята. Месть – лучшее лекарство! *** И я видел в его глазах то, чего ни один человек не предполагал увидеть никогда. Я видел в них голодающий дух. Нечисть, порождение смерти. Я видел это в глазах Джоша. Видел его душу, схваченную черными когтистыми лапами вендиго. И сумел не отвернуться. Выдержал мутный, не видящий меня взгляд. Искал под болотистой студенистой пленкой, которой были затянуты его глаза, знакомый цвет, точки и полосы в радужке, ободок, что шел по ее периферии. Я не видел их, но убеждал себя, что они все еще есть. Что Джош все еще есть. И был вознагражден за эту надежду. Один из глаз, левый, роговая оболочка на котором была тоньше, прозрачнее, вдруг совершил странное, круговое движение. Второй глаз так и остался неподвижен. Через секунду веки левого глаза дрогнули, и Джош уставился на меня с едва уловимо знакомым прищуром. - К….Крррррссссс….? - Да. Да, это я. Я здесь, приятель. Пойдем домой. *** Я вновь узнавал глаза Джоша. Снова учился угадывать по ним радость, грусть и злость. Злость определялась легче всего. Взгляд разгневанного Джоша вызывал мерзкий, животный страх, исходящий словно из самой утробы. А сверкающая красным глубина зрачка, вдобавок, к низкому гортанному рычанию не заставляли сомневаться. Грусть читалась с великим трудом, особенно если Джош не хотел, чтобы я ее замечал. Он теперь не мог плакать, что-то произошло со слезными железами. Вероятно, потому, что его глазам больше не нужно было увлажнение. Но людям с более тонкой душевной организацией покажется, что это из-за того, что у вендиго нет сердца, нет чувств, зачем же им тогда способность плакать. Но плакать Джош хотел, и не редко. В такие моменты, он забивался в угол на потолке (очередная специфика природы вендиго) и сидел там, издавая воющие и стонущие звуки. А потом сползал вниз, забирался на диван, устроив голову на моих коленях, и пристально смотрел мне в глаза, словно ничего и не было. На своем ломаном-рычащем, Джош изъяснился, что пытается заставить свои глаза видеть меня как раньше, а не ало-желтым силуэтом. Радовался Джош не так часто, как бы мне хотелось. Но мне казалось, что я видел словно проблески знакомого цвета, когда читал Джошу его любимые книги, или рассказывал, как выглядят те или иные прохожие, когда мы были на прогулке. Когда мы заказывали мясную пиццу и Джош старательно выковыривал из нее кусочки колбасы. Когда я целовал его изодранные клыками губы и покрытые шрамами щеки, когда скользил руками по немного удлиненному и отощавшему телу. Когда проводил языком вдоль остистого гребня, выступающего под кожей от позвоночника. Когда переплетал пальцы своей ладони с его правой, узловатой и когтистой рукой. Когда я был в нем, двигался в нем и шептал разные глупости и пошлости, которых после оргазма даже не мог вспомнить. И даже когда вечерами, я лежал на полу, на животе, уткнувшись в ноутбук по работе, а Джош, упираясь мне в спину своим острым подбородком или затылком, пристраивался рядом и, слушая аудиорепетитора по английскому, неловко повторял себе под нос слова и предложения. И я верил, что однажды верну Джошу цвет его глаз. - Крррис…. Крис. На ттбе ссиний свтер…? - Да. Джош, Да! *** - Черт, дай мне руку, Джош! Джош закрыл глаза, когда шагнул с крыши ближайшего двадцатиэтажного дома. Я не успел. Схватил пальцами пустоту, пытаясь вцепиться в футболку на его груди. Я вновь оказался слеп и невнимателен: видел в его глазах все, и не видел ничего. Пропустил, просмотрел что-то важное. Но теперь мне никогда этого не узнать. Ведь Джош закрыл глаза и сделал шаг назад.