Февраль

      Солнечный луч скользит по её щеке. Пылинки, отчётливо видимые сейчас, оседают на нежной коже, покрытой ссадинами и потрескавшейся от мороза. Весна. На деле – до весны осталось пережить февраль. Адам боится – ключицы сестры выпирают слишком явно, а под его обмороженными пальцами, едва порхающими по позвоночнику, когда Адель просит застегнуть на спине старое платье, пожертвованное ей кем-то там, он и не помнит, как, впрочем, не помнит случайную благодетельницу и она, не по сезону открытое, но пока единственное целое, колючими шипами прощупываются позвонки. Адель хрупка, слишком хрупка для голодного февраля, голодного страшным голодом замёрзших насмерть, голодом не сравнимым с тем, каким голодна она – и он, но о себе Адам вспоминает мимолётно (вода помогает пережить и отдать последнюю корочку Адель).       Адель спит. Солнечный луч нежно гладит девушку по щеке и не доходит до тонких век. Адаму кажется, будто сестра эфемерна, прозрачна. Призрачна. Адам пугается мысли. Матрас пружинит – брат приподнимается на локте и поправляет одеяло – укрывает сестру и подтыкает грязную тряпку в надежде сохранить для оригинала хоть немного тепла. Солнечный луч перебирается на руку Адама в короткий миг, когда парень проводит по щеке сестры ладонью.       Целовать. Мысль пронзает сознание – мысль не новая. Целовать каждый миллиметр кожи. Согревать дыханием. Я люблю тебя, Адель. Адам любит сестру – его точнейший оригинал, старшую сестру. Он не должен был вовсе родиться, младший, ущербный, отнимающийся её воздух и тепло. Веки Адель подрагивают во сне.       Адам верит, что особенная связь близнецов и гормоны вызывают реакцию организма на её тело. Адам верит, что согревать поцелуями – он не смеет – сестру – лишённая иного смысла братская забота. Адам верит, что желание слиться с сестрой, укрыть собой от всего, не что иное, как долг её тени.       Адам лжёт себе – и ненавидит себя и за ложь.       Адам садится – матрас постелен на полу – и оглядывает сырую комнатку. Ничего не изменилось. Его принцессе не положено чуда, а рыцари и драконы… Какие, мать их, рыцари и драконы в этой ёбаной жизни, где нет элементарной справедливости в отношении той, что заслуживает её более всех? Взгляд возвращается к лицу Адель (полуоткрытым губам, из которых в промёрзший воздух вырываются облачка пара).       Адам подавляет желание очертить контур её губ. Адель зовёт его во сне – короткий вскрик, – и Адам, собиравшийся привычно покончить с утренним стояком до того, как она проснётся (не смущать сестру упирающимся ей в спину или живот стояком, появляющимся снова, стоит ему оказаться к ней слишком близко), вздрагивает – и обнимает сестру поверх одеяла. Личное неудобство отходит на второй план и почти что забывается. Адель во сне прижимается к брату.       Адам очерчивает контур её губ – облачко пара согревает его пальцы.       Адам не простит себе того, что ворует тепло Адель. Адам не простит себе того, что по телу разливается приятное тепло. Адам не простит себе того, что губы Адель так близко. Адам не простит себе это утро.       Сестра улыбается – он заправляет ей за ухо прядь волос и целует девушку в висок. Веки слабо подрагивают, но Адель не просыпается. Адам крепче прижимает сестру к себе и укутывает в одеяло. Утренний холод особенно опасен для спящих. Кожа парня покрылась мурашками. Адама бьёт озноб – усилием воли брат заставляет себя оцепенеть.       Губы Адель чертовски близко.       Адам хочет сестру – Адаму страшно.       Адам любит сестру – страшнее и запрятано глубоко внутрь.       Хотеть – сиюминутная слабость.       Любить так – нет, всё-таки менее страшно, чем лишь хотеть, лишь смотреть на неё как на вещь и объект развлечений.       Хотеть и любить – нет, никогда, никогда, никогда! – грязно в отношении той, что любит его настолько искренне и совершенно точно сестринской чистой любовью.       Адаму страшно.       Адама – усилием воли он подавляет и это – не от холода трясёт.       Адам думает о виденном вчера возле помойки замёрзшем бомже. Посиневший труп с полусгнившими кусками промёрзшего до костей мяса. Адама вытошнило тогда рядом с баком, в котором обнаружился выброшенный кем-то бургер. Один. Для Адель. Корочку из рук мертвеца Адам так и не решился забрать.       Адам задыхается – Адель могла быть на месте того замёрзшего большого мужчины.       Адам не плачет от бессилия. Он думает о зиме, о морозе, о перееханной шесть раз на его глазах дохлой кошке. Адель, сестрёнка, пожалуйста, не уходи! Не отнимайте её у меня, не забирайте туда! Адель! Адель! Адель! Адель!!! Крик взрывает сознание. Адам прислушивается к дыханию сестры – облачко пара совсем незаметно.       Адам не слышит ничего. В абсолютной пустоте его сердце замирает в один момент с её сердцем.       – Адель! – парень подскакивает, встряхивает её за плечи, покрывает поцелуями щёки и кончики онемевших пальчиков девушки. – Адель! Ты не можешь, Адель, пожалуйста! Не ты, только не ты!       Голова девушки безвольно мотнулась. Адель не открывает глаз несколько секунд, в которые Адам умирает мучительно больно. Воздуха нет.       – Адель!!! – крик, нечеловеческий вой полон отчаяния. Адам баюкает сестру, снова встряхивает и срывается на полубезумный шёпот. – Адель, Адель, Адель… Заберите меня, забери меня, ебаный в рот февраль, забери, только её, её не трогай, ей… Адель, ты не можешь уйти. Адель, Адель, пожалуйста, Адель.       Адам не плачет.       Адель дышит едва заметно и вздрагивает всем телом, распахивает огромные глаза и приоткрывает губы чуть шире, чем во сне. Девушка прижимается к груди укачивающего её брата. Зубы стучат совершенно неудержимо.       Жизнь Адама – Адель. Губы – к губам. Отдавать дыхание. Адам верит – это братская забота. Единственно правильный выход.       Адам лжёт себе – и ненавидит себя и за ложь. Он совершенно точно знает, что не переживёт февраль. Адель должна согласиться отправиться в дом кошатницы на углу Эббинг-роуд одна. Адам прикасается к сестре, оскверняя её пальцами, ищущими хоть малейшего контакта с её кожей. Адам целует сестру не братскими поцелуями.       Жизнь – в её приоткрытые губы. Адам с радостью сдохнет, как только кошатница с полной уверенностью объявит, что не передумала насчёт Адель в роли своей воспитанницы и предоставит ей тёплую кровать и тёплую пищу. Адам сдохнет, как тот бомж, чтобы Адель никогда не вспоминала и не жалела его. Его выдох – её вдох.       Глаза в глаза. Адель дышит. Адам отстраняется.       – Адам?..       – Дыши, – в его глазах стоят слёзы. Адам прижимает к груди голову Адель, надолго задерживает губы в спутанных колтунах на макушке. – Адель, можешь обещать мне одну вещь?       Адам никогда не просил сестру об обещаниях.       – Адам?.. – повторяет она, напуганная поцелуем и его просьбой. – Адам, с тобой что-то случилось, родной? Адам, ты…       Брат прерывает её и прикладывает палец к её губам.       – Обещай, что сегодня же согласишься на предложение Старой Нэлли.       Адель смотрит на него – он отражается в её зрачках. Адам ждёт ответа. Не выдержав, начинает целовать пальчики Адель, разгоняя по сосудам застывшую кровь. Адель молчит, прикусив губу. Адаму страшно.