Испанка на рынке

В Египте он оказался совершенно случайно. Неожиданно заболел посол, а встречу в Александрии перенести было нельзя – вот вместо посла Селим и поехал. Африку он не выносил, если честно. Однажды, во время своего бегства из Испании, он и южнее Египта как-то побывал, и воспоминания оставались об этом самые неприятные. Жара-то и в Стамбуле была немалая, но в Египте она была стократ сильней. Из-за сплошного песка да камней, в которых лучи солнца будто утраивались в силе и возвращались так в воздух. В песке местные яйца жарили. Да и местные… По мнению Селима, неотёсанные дикари. Не в пример утончённым европейцам – он причислял себя, по старой памяти, к ним, а впрочем, и Турцию считал частью Европы, благодаря её балканским владениям. Короче говоря, не сказать, чтобы он был рад внезапной миссии. Перед отплытием ещё и выяснилось, что в Александрии придётся задержаться на несколько месяцев – посла разбил паралич, и пока там нового найдут… Прибыв в Египет, Селим коротал время по возможности в посольской резиденции, там же устраивая все нужные встречи и совещания. На улицу он выходил как можно реже, а если выходил, то на одну славную площадь, где било много фонтанов. Но с собой он взял – не одному ж быть все эти месяцы! – Лиру, двадцать шестую жену. Курносая албанка со сверкающими чёрными глазами очень ему нравилась, а её густые чёрные волосы были точь-в-точь как у Химены. Химена… Застарелая рана всё ещё жгла сердце. Любимая, бесценная Химена, которую этот гад Лостадос похитил у него. И самое ужасное – не потому, что сам был в неё влюблён. О нет, это Селим бы ещё мог как-то понять. Лостадос хотел чисто причинить ему побольше боли. Девушка сбежала, но была убита баскскими разбойниками. С тех пор всех красавиц, которых брал в свой гарем Селим, объединяло одно – они все чем-то напоминали его погибшую любовь, не только Лира. Зульфия была кругленькой, как пышечка, но её брови… брови были такими же, как у Химены. Айлин смеялась звонко и заливисто, совсем как Химена. У Зары, внешне на испанку ничуть не похожей, был в точности такой же мелодичный низкий голос. И так было с остальными двадцатью двумя гаремными обитательницами. Они были все прекрасными женщинами, Селим по мере возможностей старался не обделять ни одну из них ни нежностью, ни заботой – но для него все они были смутными тенями милой Химены. Но из-за Лиры всё и поменялось. – Дорогой, прости, – плача, сказала она однажды вечером, – я случайно порвала турмалиновое ожерелье, твой подарок. Она была замужем за ним недолго, ещё не свыклась с его мягким характером и страшно боялась его обидеть. – Вот нашла из-за чего плакать! – рассмеялся Селим. – Завтра же я схожу на рынок и куплю тебе что-нибудь в сто раз лучше! Он так и сделал. На следующее утро скрепя сердце отправился под палящим солнцем к рыночной площади, отыскал там знаменитого индийского ювелира и купил у него удивительной красоты колье из жёлтых алмазов. Лиру, чей отец был довольно небогатым шкодранским знаменосцем, устроил бы и подарок подешевле, но, в конце концов, оставалась неделя до отбытия домой. Пускай у девочки будет память о путешествии. На пути от лавки ювелира Селим увидел галдящую толпу народа, которая толклась вокруг стоявшей на возвышении группы могучих мужчин в моряцкой одежде и с такими рожами, что даже Селим, для которого все египтяне были на одно лицо, понял, в чём дело. Пираты продавали добычу. Чисто из любопытства он подошёл. С телохранителями и в богатой одежде, его почтительно пропустили к самому торгу. Добычи было не так много. Как разобрал Селим из трескотни окружающих, пираты напали на европейский корабль и успели взять нескольких пленных и немного пограбить, но потом вдали показалось военное судно, и они предпочли удрать с тем, что было. Пленники сидели кучкой у помоста. Все в испанской одежде, две девушки и молодой мужчина. У одной из девушек, более скромно одетой, была форма рук почти как у Химены, и Селим уже начал прикидывать, сколько бы за неё заплатить… как его взгляд упал на вторую пленницу. Синие, как глубокое море в ясный день, глаза умоляюще смотрели на него. На бледном, точно фарфоровом, нежном личике виднелись дорожки от слёз. Алые губки что-то беззвучно шептали. И в то же время незнакомка ободряюще держала за плечи двух своих соседей и иногда их тихонько утешала. Наверное, это были её слуги – она была в гораздо более богатом наряде, чем они. Селим забыл о девушке с красивыми руками, о Лире, о самой Химене. Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, и постоянно ощущая на себе взгляд полных слёз синих глаз, он подошёл к главарю и каким-то чужим голосом объявил, что покупает всех троих. Он даже не слышал, какую цену назвал пират. Рука сама вынула из кошеля нужную сумму. Синеглазая красавица, когда поняла, что их покупают вместе, просияла от счастья. Её улыбка была похожа на солнце после дождя, и у Селима защемило сердце. Никогда со времён гибели первой возлюбленной он такого не испытывал: он с расчётливой наблюдательностью выслеживал во всех встречных девушках черты Химены, но отдельно от неё они вызывали лишь грустную улыбку и воспоминания. Однако сейчас… Селим осознал, что ему нет дела, что темнокудрая испанка ни капельки не похожа на Химену. Химена была внешне весёлой и беспечной хохотушкой, но с чутким и ранимым сердцем. Здесь же за слезами и мольбами скрывалась твёрдость духа. Телохранители подвели к нему купленных пленников. Вторая девушка весело болтала с мужчиной, но Селим не обращал на них внимания. – Не бойся, я никого из вас не обижу. Как тебя зовут? – он взял руку синеглазой девушки в свои. – К-Констанца, – даже не удивившись испанской речи из уст турка, прошептала она. «Констанца! Что за чудесное имя! Особенно для стойкой девушки, как ты!» Но стойкость стойкостью, а всему есть предел. После всех ужасов плена и невольного плавания на юг, Констанца горько разрыдалась, едва успев назвать себя. Болтушка замолкла и бросилась было её утешать, но Селим жестом отстранил её и привлёк захлёбывающуюся слезами Констанцу к себе. Она благодарно прижалась к нему, с облегчением выплакивая всё, что накопилось у неё в душе. Покупатели, расхватав оставшиеся безделушки, разошлись. Время близилось к полудню. – Пойдёмте, Констанца, – с наслаждением произнося её имя, сказал Селим. – Пора по домам от жары укрываться. Он повернулся к слугам: – А вас как зовут? Что умеете? – Блонди, я горничная сеньориты, – выпалила девушка. – Педрильо, я могу камердинером служить, и садовник из меня хороший, у меня мать голландка, – обстоятельно объяснил мужчина. – Садовник? – улыбнулся Селим, всё ещё сжимая в руке маленькую ладонь понемногу успокоившейся Констанцы. – Это прекрасно, у меня на усадьбе работа тебе найдётся. – Ах, господин, вы так добры! – воскликнула Констанца, и он вновь поглядел на неё. И он считал, что с тех пор, как погибла Химена, он больше не полюбит по-настоящему, а тем более с первого взгляда! Он чувствовал себя счастливейшим из смертных, возвращаясь домой под руку с Констанцей. Вечером он написал султану сумбурное письмецо, где благодарил правителя за то, что тот послал его в Александрию. Констанца, умудрившись познакомиться и подружиться с Лирой, тихонько разговаривала с ней на каком-то диком испано-итальянском наречии. Селим решил не тревожить ни одну из них. Пусть Констанца отдохнёт, она столько пережила! Сквозь приоткрытую дверь на женскую половину он любовался тёмными локонами, белоснежной кожей, и почему-то по-прежнему грустными синими глазами. Почувствовав его взгляд, Констанца приветливо улыбнулась. «Но надо будет сделать так, чтобы её не отняли у меня, как отняли бедняжку Химену. Она захочет вернуться в Испанию – и я навеки её потеряю. Нет, нет! После неё уже не порадуют по-настоящему ни смех Айлин, ни волосы Лиры. Жалко их всех, конечно, и я не оставлю их, а тем более наших детей. Но отныне я больше не владелец гарема. Моя единственная жена – Констанца. А о том, чтобы она стала моей женой, я позабочусь».