Now it's my turn.

Открываю воспаленные глаза. Слегка дрожу намокшими ресницами. Останавливаю ночные американские горки в сердце и дробь африканских барабанов в висках. Раз, два, три - понеслась. Дрожащий по всему телу ритм музыки прилагает все свою вездесущую громкость, чтобы выиграть поединок со моими отпустившими легкость мыслями - и ей это удается. Здесь ничто не останавливается под острыми волнами и сбивающими с ног бурями почти ослепляющих вспышек и огней: все растворяется в них, мы все превращаемся в цвет. На мгновение отрекаемся от нашей реальности, ставим на паузу вечно играющий плэйлист ‘повседневность’, чтобы успеть почувствовать себя невесомой частью в этом незнакомом нам мире, размер которого, готов поспорить, ни у кого из нас не укладывается в голове на трезвую голову. Я сосредоточен, наблюдая, как молодые и совсем молодые люди вокруг поворачивают, меняют лица один из другим, растворяются в толпе, мелькают в ней снова, держатся за руки, пинают друг друга, рвут голосовые связки, пользуются сумасшедшей молодостью. Мой скользкий взгляд проходится по узким оголенным плечам, раздраженным движением лопаткам, японским иероглифам на футболках, выделяющимся криком скулам, дрожащим и испачканным коленям. Я совсем не знаю этих людей, но я вижу их. Эмоции, реакция, взгляд, пластика - я смотрю на их чувства, которые они пытаются донести. Иногда увидеть уже достаточно, чтобы знать. В моих руках играют между собой глянцевые дикие оттенки алкоголя, все оттенки обжигающего нутро яда, пробников угощений пира из самого ада. Расширенные зрачки, отвлекающие внимание от подчеркнутых высокими скулами лиловых разводов под глазами, уже не нуждаются в привыкании к темному вишневому мраку душного огромного пространства. Меня везде достают пестрые огни, касаются заинтересованными взглядами кружащие новые и новые лица вокруг, погружённые тень и цвет одновременно. Читаю их блики, их страх, похоть, желание, пустоту. Не могу оторвать глаз с того, как при помощи моих бледных рук, увитых выступающими сине-лиловыми венами, жгучие жидкости из бутылок текут в бокалы, рюмки, стаканы. Я создаю напитки и коктейли уже на полном автомате (может быть, сам Дионис бы мной гордился, я не против) - меня, увы, держит лишь одна избитая и уже ненавистная всему моему существу смесь - кола и кофе. Ух ты ж, знакомый трек - о да, после трех месяцев работы в ночном баре пусанского клуба я умею различать интенсивный стук молотка по железной замочной скважине и активное ёрзание намыленной тряпкой по прочному стеклу - Got Well Soon от Breton. Я доливаю последние два огненных маи таи, делаю несколько подозрительно твердых шагов назад и, скрываясь в тени бара, нахожу и трогаю за локоть своего сменщика. Тэхён, что ли... Складки на рукаве его белой рубашки поменяли положение, шея развернула его уставшие подведенные черным глаза немного замедленным изгибом ко мне и я оглядел его губы, пытаясь прочитать на них вопрос. Иногда увидеть достаточно, чтобы понять. Убедившись, что его скомканный тремя часами ночи рассудок схватил призыв встать за бар по моим приложенным к губам среднему и указательному пальцам и большому в сторону, я спокойно шел по коридору к черному ходу. Пальцы цеплялись в рукава моей дутой черной куртки с вшитыми перчатками без пальцев, теплой настолько, что я не замерзаю в ней нараспашку при самой холодной погоде. Не знаю, что это говорит о моей душе, при сильном минусе я все равно плотно обматываюсь огромных шарфом из шерсти альпаки. Однако спасибо, осень, что отвоевываешь свой теплый октябрь до последнего. Есть, я на улице, открытое небо и ноль звезд - все выгорают внутри. Спиной прислоняюсь к стене, оклеенной пестрой и блеклой афишей, парка непроизвольно шуршит. Холодно выдыхаю едва заметным белым паром, привычно обегаю глазами локацию, пока достаю из правого кармана полупустую (полуполную?.. как тест на пессимизм, ей-богу) бело-зеленую пачку мальборо. Большим пальцем и шершавым шорохом открываю бумажную крышку - многочисленные огни далеких бессонных небоскребов размываются ночным небосводом, когда я провожаю взглядом гаснущий один за другим свет в огромных окнах ближайшего увядающего офиса. Левой рукой наполовину вытаскиваю одну сигарету из пачки с мятой подкладкой - высокий обшарпанный фонарь у дальней стены, атакованной мрачными англо-корейскими граффити, тускнеет с каждой ночью, будто мрак все больше и больше поглощает его свет, и уже слабее очерчивает сутулые силуэты нескольких типов неподалеку. Зубами достаю сигарету и сразу же инстинктивно убираю пачку в карман - смотрю на неторопливые заплетающиеся ноги ночных бабочек и тусовщиков на литрах энергетика, направляющиеся из ‘зоны для курения‘ мимо меня обратно в тепло и духоту. Подношу черную зажигалку к лицу - боковым зрением и прикрытыми веками хватаю заинтересованно-приглушенный черный контур глаз слева от фонаря позади удаляющейся компании, неспешно становящийся более четким, а значит - более близким. Короткий и резкий щелчок маленького металлического колесика, кажущийся неоновым язычок пламени внезапно рассекает полумрак и выделяет мои впавшие скулы - мысль о том, что этот парень в молочной спортивной парке с длинными ему рукавами и искуственным бело-серым мехом все же настроен уйти вслед за теми людьми, рассеялась в тот же момент, когда он мягко оперся плечом о стену рядом со мной. Наконец прикуриваю, легко поворачиваю голову и смотрю боком чуть свысока, парень ненамного, но ниже меня. Кудрявый седой дым от первой затяжки вьётся вверх в мрак и тает в моих светлых чуть мятых волосах, а я вопросительно хмурю брови на едва заметную пухлую светло-абрикосовую улыбку. Аккуратные линии ровных век и небольшого носа, медные впадины скул, растворяющиеся в словно посыпанных сахарной пудрой щеках, - на вид чуть ли мне плюшевые рыжевато-каштановые волосы создали мне образ ученика старшей школы, перепутавшего напичканный кислотниками клуб и букинистический магазин. На мгновение мне даже подумалось, что от этого типа может сладко пахнуть свежим пломбиром, щедро заправленным горячей тягучей карамелью, но как только он увидел, что я вновь затягиваюсь и практически выдыхаю дым с запахом ментола в его сторону, его улыбка превратилась почти в хищный оскал, обнажив подозрительно белые для обдолбанного местного контингента зубы. Я понял, что не дождусь внятного ответа на мой немой вопрос по крайней мере еще секунд пятнадцать - просто потому что я слишком занят рассматриванием чуть смазанного черного контура вокруг глянцевых глаз из темного шоколада для того, чтобы слушать. Я пытаюсь разглядеть его зрачки и понять, насколько они расширены, но этот тип слегка приподнимает подбородок, уведомляя меня о голой смуглой шее, и синхронно с предыдущим действием прикрывает веки, что делает мою миссию абсолютно невыполнимой на таком расстоянии. Тень от ресниц упала на припухшие нижние веки, брови чуть дернулись вверх в мимолетном удивлении, и я, кажется, все же что-то расслышал: - Эй, я… А я… Я помню тебя. Он растянул губы в улыбке своим чуть хриплым грубым шепотом и резко начал спускаться плечом вниз по стене, будто последняя внезапно исчезла. Оставаясь барменом даже во время перекура, я схватил ‘падающую со стола бутылку’ в виде парня свободной рукой за плечо и вроде как не давал ему упасть коленями на асфальт. На меня вновь поднялся сверкающий перемежающийся с блеском редких огней переулка горький шоколад из-под приспущенных век; тут я понял, что парень точно под определенным градусом. Ни пластики, ни реакции - лишь взгляд и эмоции. Зрительный контакт примерно в течение минуты. Я даже о сигарете забыл. - Где? - У… у бара… В… баре. Ты сделал мне очень вкусную штуку, - он подал свой низкий голос, забыв про шепот. Черт подери, никто так терпко и зычно еще не говорил мне слово ‘бар’ в полумраке. Да еще и два раза. Пока я стряхивал пепел, все еще держа пьяного парня одной рукой, прижимая к стене, ему успешно удалось слегка обиженно проследить взглядом за незамысловатыми движениями моих пальцев. У меня было минимум два повода посмотреть на него в вопросительном замешательстве - хотя с моей мимикой не думаю, что это настолько красочно, как я думаю. Первый - из-за какого коктейля его так легко унесло? Второй - щенячье личико при наблюдении за моей сигаретой. Ну, еще можно, конечно, поинтересоваться, нормально ли ему стоять прижатым левым парнем к стене на чуть согнутых слабых коленях - но это уже так, к слову. Я понял, что он схватил мое недоумение и вот уже приоткрыл губы, чтобы выдавить из себя еще какую-то информацию, и, не отрывая словно чертовски загипнотизированного взгляда от его ровного лица (нет, серьезно, за все эти ночи я не видел юноши нежнее и притягательнее), затянулся снова. Резко мой милый клиент с той же крошечной обидой чуть надул губы, приоткрыл их, забегал глазами по моему лицу и до того, как дым успел раствориться в ночном воздухе, достиг моих губ своими. Мягкими-мягкими. Я опешил. Парень вдохнул в себя достаточно, однако я смутно смотрел на его прикрытые глаза на ничтожном расстоянии из-за стремительно уносящейся ввысь пелены дыма. Он медленно и нерешительно положил руки на мою шею, словно цеплялся за высокую скалу, с которой можно вот-вот свалиться в пропасть, и не собирался отдаляться. Вплотную он пах спиртом, сладким кокосовым молоком и теперь уже сигаретным дымом. Абрикосовые мягкие губы уже выдохнули, а я, словно под кайфом, снял руку с плеча и устроил ее на его талии, где-то на краю сознания понимая, что у него жутко неудобная для этого куртка. Видимо, начав чувствовать инициативу с моей стороны, он захотел обратно отдалить свой корпус. Но ох, малыш, прости меня - я хочу узнать, приготовлением какого коктейля я так увлекся, что вот взял и не заметил твоего нежного лица вафельного оттенка. Ох, очень хочу. Я к чертям собачьим кидаю сигарету на пол, освободившейся рукой ближе прижимаю к себе это до одури ароматное создание и, проводя языком по нижней влажной губе, прошу приглашения внутрь. В ответ мне доносится чуть хриплый и высокий полустон-полувыдох, губы алеют до персиковых, брови стремятся друг к другу маленьким домиком, мне открывают путь глубоко и надолго. Ванильная водка. Кофейный ликер. Сливки. Алкогольный shazam… Бинго. Белый Русский. Я улыбаюсь и смотрю на довольную мягкую улыбку напротив. Иногда недостаточно увидеть, чтобы понять. Неважно, насколько широки просторы нашей реальности, нашей вселенной и нашего космоса, где мы подчиняемся времени, где время безжалостно по отношению к нам. Давайте не сжигать, давайте о нем не забывать, пожалуйста. Давайте его жить.