Покажи мне дорогу из тьмы

«…Я родился в темноте, жил в ней и продолжаю жить сейчас. Душа моя наполнена тьмой. Мой мир состоит из запахов, прикосновений и звуков. Он ярок и волшебен, но если тьма исчезнет, то дом, моя душа, померкнет, и перестанет быть золотой''. Кристоф проснулся, стал водить рукой по одеялу и, найдя, телефон, и, поднес его к губам, прошептал: —Время, Кэт, — сел на кровати, свесив ноги. — Семь часов и девятнадцать минут после полудня, Кристи, — приятный голос робота пробудил мужчину, и он, сладко потянувшись, положил руку на столбик кровати в поисках поводка. Его не было. — Джаз, иди сюда! — замотал головой, прислушиваясь. Некогда гладкий столбик был шершавым от следов когтей собаки, а лак, если верить ощущениям, слез. Когда придёт мать, надо будет попросить её взять с собой отца чтобы сделал, — Джаз! А, точно. — он в ветклинике. Повесив голову, тяжело вздохнул. — Кэт, скажи число, — расстроенно сказав запрос, поднялся и прошёл на кухню, щупая ногой разбросанные вещи. Джаза не было почти неделю, а отбыл он, как назло, в тот день, когда они шли за едой. Симона передернуло — до сих пор не мог прийти в себя от шока, когда поводок выскочил из руки, послышался дикий визг Джаза и ругательства. В тот момент он был один. Судорожно шарил рукой по земле, звал друга и прислушивался. Все давило на него. Незнакомые поверхности, звуки, запахи вызвали волну головной боли, которая отступила лишь тогда, когда истёртая, такая родная кожа поводка оказалась под его пальцами. Джаз жалобно скулил, и Кристоф отчётливо слышал эту мольбу о помощи, несмотря на отвратительный гул голосов вокруг. Обвил его шею руками, целовал в морду, пряча лицо в косматой шерсти. Чертов ублюдок, который его сбил, сердце наполнялось ненавистью при одной мыли о нем. Помнил, как издал испуганный вздох, когда ощутил на руках кровь. Тогда подъехала скорая, и наступила относительная тишина. Джаза увезли, Симона отвели домой, сказали не выходить на улицу в одиночку. Хотели связаться с родственниками, но Кристоф наплёл, что они в отъезде и не могут приехать. Он решил не выходить совсем: боялся без товарища. Никому не сказал, заперся в квартире и слушал книги, ел всякую дрянь, потому что нормальной еды не осталось, а заказывать не представлялось возможным. Опять будут предлагать отнести в комнату, распаковать, или вообще обманут. Недодадут, или ещё что-то. Так уже было несколько раз, и наступить на те же грабли совсем не хочется. Тихо, что кажется, будто он слышит, как растёт цветок на ближайшей тумбочке, подаренный старой знакомой. Не было слышно никакого скребания когтей по полу и громкого дыхания с добрым, тихим тявканьем. Пнул ногой книгу так сильно, что та проскользила по полу и ударилась во что-то, скорее всего, в стену, вошёл в ванную. Сейчас было плевать абсолютно на все: на жутчайший бардак, который не позволял найти что-либо в течении тридцати секунд, потому что обычно все наиболее востребованное приносил Джаз, на невозможность пройти, не спотыкаясь. Без пса было пусто и тоскливо, и, хотя Кристоф и любил одиночество, пресекая при первой возможности все контакты, даже с семьёй, оно сейчас его просто снедало и вводило в уныние. Остановился у раковины, включил воду, ледяная вода сразу освежила лицо, Симон окончательно проснулся. Пробежал пальцами по стене, полке, взял чёрные очки. Так. Футболки. Они обычно лежали на стиралке. Так и есть. Свежая, судя по запаху. Натянул её, повесил на вырез очки и вдруг замер: он будто собирается выйти на улицу. Без Джаза. Фыркнул, вернул аксессуар на место. — Кэт, аудиокнига. Пятая, — в кухне он обычно натыкался на бойкий, просящий чего-нибудь вкусного лай, но было тихо. От плиты пошёл жар, Кристоф поставил на неё сковородку и направился к холодильнику. — Холодильник открыт. Холодильник открыт, — если он не закроет его за пять минут, то эта фраза будет повторяться раз в минуту. Бутылка молока — оно в бутылке с ручкой, йогурт — в маленькой без ручки. Взял их обе, встряхнул — пустые. Сыр, масло, но их осталось крайне мало. Рука поползла вниз, тонкие, крючковатые пальцы бегали по продуктам, от которых осталась одна только коробка или несъедобные остатки. Наконец то, что нужно — блюдо из серии » поставь меня в микроволновку и я приготовлюсь само». Полуфабрикаты, конечно, не самая приятная пища, но ему ими питаться ещё довольно долго, так что придётся терпеть. Как он ел это почти неделю? Прошёл под аркой — на кухню; дверей у него не было, да и зачем, собственно? Справа стол, тут же, в полуметре, микроволновая печь и плита. Вздрогнул, будто от испуга и выключил её, ругая себя за забывчивость. Ещё бы немного и спалил бы кухню, а то и весь дом. Тяжело вздохнул, массируя виски. На расстоянии вытянутой руки от чайника находится кофеварка, говорящие, как и холодильник. Ничто не должно меняться, иначе придёт крах порядку, той карте мира которая вырезана в голове. Раздается пиликание, монотонный металлический голос и тихий скрип. Засунув еду, если он не ошибается — курицу в каком-то маринаде в микроволновку, Кристоф нащупал стул и устало опустился на него. Тут же вскочил, вытащив из заднего кармана телефон. Интонация читающего в этот момент изменилась: он кричал, что не потерпит таких издевательств, что он уходит, навсегда покидает это богом проклятое место, скорее бы забыть эту сумасшедшую с её чертовыми друзьями, что его бросает в холодный пот, когда он видит эту отвратительную старуху… Трезвон, означающий, что все готово. Схватил вилку и достал блюдо; на вкус не очень, слишком много перца и майонеза. Надо будет пойти через пару часов за чем-нибудь нормальным… Сжал вилку и помрачнел. Глупости. Ему нечего делать на улице без Джаза, да и вообще, по сути, жить без него невозможно. На лице проявилась горечь, тонкие губы приоткрылись, показывая стиснутые в отвращении зубы. Омерзительно ощущать себя немощным сейчас, когда он не может покинуть родных стен которые изучил до последней щели, шероховатости, углубления и выступа. Не доел курицу, с брезгливым выражением лица отодвинул от себя тарелку, как оказалось — слишком яростно. Она разбилась, и Кристоф почувствовал как брызги пачкают ногу; поморщился, представляя, как он будет собирать это по всей кухне. А ещё и осколки… черт бы побрал этот мир. Встал, отпихнул стол и, схватившись за кран, нащупал тряпку. Нагнулся, присел на корточки перед шкафом, открыл его и поставил справа от себя помойное ведро, почему-то немного влажное и липкое. Подавив приступ тошноты, не вставая, сполоснул руку под водой, прислушиваясь к журчанию воды — она всегда вызывало в нем бурю эмоций, и, принялся вытирать итоги неудачного завтрака. Целые куски он подбирал с помощью той же тряпки и выкидывал из в помойку. Итак, руки снова чистые, ведро под раковиной, остались только микроскопические осколки. Как же Кристоф ненавидит собирать мелкие вещи. Шарить по полу в поисках этой мелочи, натыкаясь на хлебные крошки и прочий мусор… Кривя лицо от отвращения, уже хотел забить на это, но тут вспомнил о Джазе. Когда пёс вернётся, то может случайно наткнуться на особенно острые и незаметные фрагменты. Симона передернуло, он повел плечами и, мотнув головой, снова опустился на колени, с удвоенной энергией принялся ползать по полу, энергично водя по нему руками. Если он не найдёт все осколки, то Джаз снова поранится и их опять разделят, отнимут друг у друга. В какой-то момент слишком сильно дёрнул рукой и обнаружил особенно крупный кусочек, видимо, он отскочил раньше. Выругался, прижимая руку к груди. Нет, так он точно не справится. Придётся преодолевать нежелание слышать кого-то и звонить матери. — Он пробивался через тьму, но она его не отпускала его, цепляя за одежду мертвыми ветками, сучки ломались, царапали его лицо… — Кэт, стоп, — книга оборвалась на полуслове, в комнате повисла абсолютная тишина. Даже шума с улицы не было слышно благодаря толстым стеклопакетам, отделавшим его от неприятного гула внешнего мира. По руке текла кровь, но Кристоф сидел на полу не замечая этого, и прислушивался. Тихо. Не слышно ничего, совсем. Тьма окружает его, съедает изнутри, а он и рад. Сам ведь закрылся, сам решил потеряться. Схватил телефон больной рукой и вскрикнул, когда тот выскользнул и упал. Неужели так много вытекло? Провел языком по порезу, довольно жмурясь от металлического привкуса. Отыскал мобильник и попросил Кэт вызвать абонента «Мать». — Мам, это я, Кристоф. Не могла бы ты… — Что случилось, милый? Я приеду, сейчас же — перебивала, как всегда. Симон никак не мог понять, как можно быть одновременно и заботливой и при этом на деле равнодушной. Игра её была безупречной. Хотя, Кристоф бы тоже не смог любить такого сына. — Я разбил тарелку и не могу найти мелкие осколки. Ты сможешь приехать раньше? Джаз может пораниться. — Ах, всего лишь. Пылесос, милый, — пыл её поутих, ей было особенно неприятно помогать с такими «мелочами». — Пылесос не выдержит таких нагрузок. Извини, моя пенсия, — сделал ударение на этом слове, — слишком мала, чтобы регулярно покупать говорящую технику. — Ничего с твоим Джазом не случится. Мы приедем через три дня и я все уберу. — Ты не могла бы приехать сейчас? И кто это » мы»? — ещё немного и кто-то из них точно бросит трубку. — Что ты, я не могу сейчас. У Майи через два дня выступление, я не могу отойти от неё ни на шаг, — к лицу Кристофа прилила кровь. Все ради неё. Абсолютно все, хотя виновата она, — и не ври мне, мы покупали тебе небьющуюся посуду. Ревность, Кристоф, не приведёт ни к чему хорошему… — бросил трубку, пробурчав «ясно». Опустил голову, волосы упали на лицо, щеки и губы. Рука начала ныть. Неужели так сильно порезался? Встав, вышел в коридор и открыл двери кладовой. Вот тут должна быть аптечка. Руки наткнулись на пустоту, и внутри у Симона все перевернулось. «Сука!» — в порыве ярости столкнул с полки все вещи, которые вообще на ней находились. Благо, это были всего лишь коробки с книгами. Книгами, которые он никогда не сможет прочесть самостоятельно, глотая каждое слово, букву. Просто из-за этой сволочи. Ударился рукой о дверцу и тут же взвыл от боли. Сжал больную руку левой и заметил, что она опухла. Надо успокоиться, просто успокоиться и выйти на улицу за бинтами, пока трость не съели термиты. Оправил одежду, вернулся в ванную, протянул руку к зеркалу, но замер. Нет, очки на стиральной машине. Взял их, надел. Трость на вешалке у двери, рядом с пиджаком. Похлопал рукой по джинсам, проверяя, домашние ли они. Нашивки на бедре не было, значит, он выбрал нужные, одеваясь утром. Или… тяжело вздохнул, опустив плечи. Снова обращаться к Кэт за временем и числом. — Половина девятого вечера, Кристи. Десятое октября. На твоём месте я бы не стала выходить на улицу в столь поздний час, — голос её не выражал никаких эмоций. Ни заботы, ни чего-то ещё. Просто заданная программа. Прямо как мать. — Погода, Кэт, — натянул кеды, оправил воротник на пиджаке, взял в руки трость. Коснулся кончиками пальцев переносицы, поправляя очки. Лишь бы никто не заметил его глаза. Опять будут слышны детские крики, слезы и презрительный шёпот вперемешку с сочувствующим. Так его могут просто не заметить. Сглотнул, касаясь дверной ручки. Ничего не случится, если одна печать упадёт. Надо тренироваться жить без основного щита. Дверь распахнулась и Кристофа обдало холодным осенним воздухом. Мириады запахов ударили в ноздри, просочились в мозг, расцветая там, превращаясь в потрясающие картины.