Sapere Aude (лат.) - дерзай знать

Стадия Первая, или как объяснить все явления и отыскать начала всех вещей – Сангюн, прекрати пялиться. – А? – У тебя сейчас слюна потечет. Никто не поверит, что еда здесь настолько хороша. Даже на твой вкус. Отвернись! – Хансоль, пялишься – ты, свернув шею на девяносто градусов. А я – наблюдаю. – Это вы, ненастоящие ученые, так называете банальное сталкерство? – Если бы ты был настоящим ученым, ты бы не знал таких слов, как сталкерство. – А ты бы не протирал штаны здесь, – настаивал на своем Хансоль. – Тебе что, нечем заняться? – раздраженно спросил Сангюн. – Иди доставай кого-нибудь другого. И вообще, тебя здесь не должно быть. Скройся и не мешай мне. – В точку, здесь – быть не должно. Мое место сейчас за столиком вон того красавчика, за которым ты так обстоятельно "наблюдаешь". – Что?! – он выронил палочки, которыми для прикрытия своей поистине сталкерской деятельности усиленно возил остывшую лапшу в пиале. – Я первым его заметил! – Первым, а как же. Скажи, это разве ты сегодня должен начать с ним проект по каталитической активности ациклических диаминокарбоновых комплексов палладия? Да, да, мой юный падаван. Просто назови слова, которые понял, и я, так и быть, удовлетворенный признанием твоей не учености, вас познакомлю. Сангюн хищно улыбнулся: – "Падаван", "комплексы" и "мир не вертится вокруг тебя, Ким Хансоль". – Ботаник! – Химик! – С каких пор "химик" оскорбление? – засмеялся Хансоль. Сангюн закатил глаза и отодвинул от себя поднос с посудой к центру стола. Он с заговорщическим видом наклонился вперед и взглядом попросил Хансоля сделать тоже самое. – Не оскорбление, говоришь? Просто посмотри на свои волосы, химик. Улыбка мгновенно исчезла, а Хансоль издал громкий обиженный звук. – На себя посмотри, придурок! Вскрикнул он и, толкнув поднос обратно на Сангюна, вылетел из кафетерия быстрее пули. То, что пиала, пару раз крутанувшись на донышке, перевернулась, а масляный соус с кусочками лапши и овощей стек мимо коленей и кедов, можно было считать хорошим знаком. Сангюн заправил за ухо выцветшую из красного в рыжий прядь волос и довольно ухмыльнулся: во всяком случае, его волосы, волосы ботаника, не стали голубыми после неудачного осветления по собственной "революционной" формуле. Когда Сангюн решил вернуться к прерванному занятию, объект наблюдения, расположившийся через три стола, хмурился и не сводил с него глаз. А это тоже хороший знак, интересно? – Что за день, – вместо приветствия сказал Сангюн. Хансоль даже головы в его сторону не повернул. – Все еще злишься? Да брось. Он продолжал молчать. Сангюн покачал головой и прямо с порога швырнул рюкзак на свою кровать, чуть не промахнувшись и не угодив им в корзину для бумаг. С лэптопа Хансоля звучали какие-то голоса, наверное, он смотрел фильм. Разговор тут же оборвался, стоило, скинув обувь, беспощадно сминая задники, подойти ближе. – Тебе чего? – коротко поинтересовался Хансоль. – Скажи, ты серьезно обижен? Потому что у меня есть то, что наверняка вернет нашим отношениям прежнюю гармонию. Но я хотел приберечь это для особого случая. – Считай, особый случай наступил. Как и все в этой жизни, чужое настроение тоже имело свою цену. Хансоля, своего соседа по комнате, любезно предоставленной институтом молодым ученым, Сангюн не знал так хорошо, как мог, однако умел пользоваться головой не хуже каких-то там химиков. Так что не прошло и двух недель, как он уже разобрался, что к чему. А именно, что делать в случае развития у того смертельной обиды. – Ну, чего ждешь? Отдавай быстро! Сангюн широко ухмыльнулся, открыл ящик стола, отданный в его пользование, и вытащил оттуда журнал. Уже через несколько секунд у него висели на шее, едва не душа от благодарности в объятиях. – Как ты узнал, что у меня нет именно этого номера? – Как? Не смеши. Ты же всю прошлую неделю после выхода этого выпуска ныл, что старикан выхватил у тебя из-под носа последнюю копию? Журнал тут же был трепетно прижат к груди. – Даже думать не хочу, что тебе пришлось сделать, чтобы его достать! Сангюн не собирался вдаваться в подробности своего не так чтобы героического поступка и просто изобразил скромность и смущение на лице. По правде говоря, шустрый любитель комиксов, обошедший на финише в местном книжном Хансоля, был восьмидесятилетний смотритель оранжереи. Раньше для охраны этой отдельно стоящей постройки хватало камер наблюдения. Однако после того, как в прошлом году из-за них же случилось короткое замыкание и сгорело все здание, к оранжерее решили приставить живую охрану и не оставляли без присмотра ни ночью, ни днем: специалисты из расчета пожарной безопасности уверяли, что пойти не так может что угодно. Со смотрителем Сангюн неплохо ладил. Тот относился к нему поистине с родственной нежностью дедушки, и без труда уступил выпуск комиксов. Правда уступил на своих условиях – подменить его на одну ночь в следующем месяце. Но Сангюну, который и без того проводил все свободное время в душной, пахнущей сырой землей и сладкой пыльцой оранжерее, было только в радость побыть там полноправным хозяином, пока пожилой смотритель будет отрываться на дне рождении своего настоящего внука. То, что старик на таких праздниках веселится похлеще всех местных лаборантов вместе взятых, он не сомневался. Бросив довольный взгляд на уже увлекшегося чтением Хансоля, Сангюн завалился на свою кровать. Он подложил руки под голову и вытянулся в полный рост – как же было хорошо! Он лишь на мгновение прикрыл глаза, наслаждаясь долгожданным отдыхом и стараясь выбросить из головы все лишнее, как сосед подал голос со свой половины комнаты: – Пак Хёнхо. Химик, любит писать отчеты от руки и кофе в двойном стаканчике. Живет в четвертом корпусе, один. Еще у него какая-то кувшинка, "спати-..." что-то там, есть и она загибается, тоже любимая. Все, дерзай! Приятная пелена спокойствия, кутавшая в свой кокон Сангюна, тут же была сметена потоком информации. Он ошарашенно посмотрел на Хансоля и несколько раз позвал его, пытаясь заставить рассказать подробнее о новом коллеге. Но тот либо делал вид, что не слышит, либо действительно ничего вокруг себя не замечал, снова полностью погрузившись в историю из журнала. – Ты же ученый. Ты же наблюдатель. Наблюдай дальше, делай выводы, переходи к действиям. А я и так уже достаточно тебе помог, – все же заметил раздраженный Хансоль, после нескольких минут упорного нытья и попыток отобрать комикс обратно. Но не признать его правоту было нельзя. Тем более, Сангюн сам втянулся в процесс еще несколько дней назад. Его небольшое исследование неизвестного молодого человека началось с того, с чего всегда начинаются большие открытия – со случайного стечения обстоятельств, которые по отдельности не представляли из себя ничего примечательного. Был поздний вечер пятницы, он, ботаник, занимался обычным для ботаника делом: тащил огромный горшок с эпидендрумом из оранжереи в лабораторию, надеясь хотя бы в сверхурочное время попытать счастье над свернутым экспериментом по скрещиванию этого капризного вида орхидей хоть с чем-нибудь. Сангюн мало что видел за разросшимся кустом и еле дышал от терпкого запаха пыльцы, забивавшей нос. Он не мог и помыслить о том, чтобы поднять пятикилограммового монстра на четвертый этаж на своих двоих, ровно как и совершенно точно не мог пожертвовать ни одним пальцем ни одной руки, чтобы нажать на кнопку вызова лифта – гладкий бок пластиковой кадки и так норовил выскользнуть из влажных ладоней. Сангюн остановился у лифта и позвал кого-нибудь, кто еще не окончательно расплавил себе мозги и руки в кислоте, и был способен на акт доброй воли, а именно – на вызов лифта для коллеги. Но коридор отозвался абсолютной тишиной и пустотой, казалось, все уже разбежались, даже у автоматов с кофе не было ни души. Пыхтя и едва слышно ругаясь, Сангюн уже собирался осторожно опустить эпидендрум на пол и вызвать лифт самостоятельно, как неожиданно его окликнули предложением помочь. Медленно повернувшись на звук, он рассмотрел через заросли мясистых листьев чью-то фигуру в рабочем халате, появившуюся видимо из ближайшего кабинета. Незнакомец нажал на так неудобно утопленную в панели на стене кнопку лифта, попутно ругая проектировщиков и жалуясь на отсутствие голосового управления в таком вроде бы передовом месте, как научно-исследовательский институт. Сангюн тогда только хихикал в ответ, скрючившись вместе со своей ношей. Посмеиваясь над занудными жалобами, он смог рассмотреть хорошо отглаженный карман халата и заголовок запихнутой в него книги по популярной генетике "Расширенный фенотип", и предпочел просто выслушать впечатлительного бедолагу. Да и любая попытка открыть рот заканчивалась вдыханием слишком пряной порции воздуха, раздражающей горло. Сангюн молча слушал, и пытался рассмотреть своего собеседника. На секунду он представил, что это мог быть пожилой генетик, рассуждающий о тотальной регрессии всего сущего, и который задержался на работе допоздна исключительно потому, что забыл, в какой стороне живет. Но голос был лишь чуть-чуть уставший, как у многих здесь, а руки, шея и часть скулы явно принадлежали молодому человеку. Лифт, казалось, полз на первый этаж из подвала целую вечность, будто из самой преисподней. Когда кнопка наконец-то погасла и хромированная дверь отъехала в сторону, Сангюн как можно быстрее загрузился вместе с орхидеей внутрь, коротко называя номер этажа – ладони стали совсем скользкими, и пришлось помогать себе коленом. В этот момент, когда коллега наклонился к панели с цифрами, Сангюн и улучил момент, чтобы разглядеть лицо своего спасителя. Тот будто почувствовал это и попытался вглядеться в заросли растения и поймать его взгляд. Сангюн готов был поспорить, что незнакомец ему улыбнулся. А может, это лист эпидендрума так удачно мелькнул перед глазами. Уже в своем кабинете Сангюн обнаружил, что его щеки горят. Списывая это на убийственную пыльцу своего подопечного, как он называл все свои любимые растения, он все равно решил присмотреться в ближайшее время к новым лицам в кафетерии. Хотелось надеяться, что недовольный кнопками лифтов ученый и без обрамления темно-зеленых листьев покажется ему не менее привлекательным. Стадия Вторая, или как достигнуть абсолютного знания о первопричинах Подходила к концу его шестая неделя в НИИ, когда Хёнхо в очередной раз столкнулся с Сангюном на "кофейной линии" как все тут называли три кофейных автомата, выставленные на первом этаже. Хёнхо не переставал удивляться, почему нельзя оставить здесь один, а оставшиеся два распределить между третьим и пятым, чтобы не собирать толпу на этаже химиков. Но о перемещении машин никто и слышать не желал, откровенно наслаждаясь заведенным порядком и пользуясь кофейной линией для небольших совместных перерывов – место безусловно располагало к встречам и неформальному общению благодаря нескольким низким диванам и узким столикам между ними – ничего общего со скучным кафетерием, куда даже в случае обеденного перерыва все равно стекались далеко не все. Так что место было оживленным. Хёнхо еще повезло, что его лаборатория находилась на другом конце коридора рядом с лифтом, от которого, вопреки всем ожиданиям, шума было в разы меньше, чем от вечно гудящей части холла кофейной линии. От кофе было невозможно отказаться, и Хёнхо даже считать не хотел, сколько стаканчиков в день мог выпить. Как и не собирался считать, какой порядковый номер имеет очередная встреча с Сангюном, хотя нельзя не сказать, что вначале он пытался вести им учет. Было что-то непонятное в их закономерной спонтанности, что и привлекло его внимание и заставило придать особое значение происходящему. Конечно, можно было бы назвать все это случайностью или простым человеческим желанием стать приятелями. Первое отпадало, потому что Хёнхо для верности проверил определение слова "случайность" в словаре: явление реального мира, которое в одних условиях может осуществиться, а в других – нет. Ничего общего с явлениями подобного рода их столкновения уже давно не имели. Тогда чем не попытка поддерживать общение, чтобы стать ему другом? Можно было бы принять это как истину. Но тогда нужно было бы допустить вероятность, что Сангюн делает домашнее задание для каких-нибудь интенсивных курсов по налаживаю взаимоотношений с людьми. Потому что Хёнхо еще не видел, чтобы кто-то так старался сдружиться, будто время уходит и впереди нет трехлетнего контракта на работу, на время которого они прочно здесь застряли. Первое время он испытывал легкое беспокойство от напора своего нового знакомого. Но вскоре беспокойство ушло: Сангюн оказался отличным парнем, хоть и немного навязчивым. Хёнхо перестал строить предположения, пытаясь понять чужой интерес – кто он такой, чтобы разбираться в психологии других людей? И решил попытаться разобраться в себе, сразу после того, как начал испытывать в присутствии Сангюна волнение. Апогей случился, когда тот накануне появился у них в лаборатории и позвал Хёнхо "как-нибудь" и "куда-нибудь" вне этого храма науки, игнорируя Хансоля и любые упоминания о том, что тот наверное тоже бы не отказался вырваться отсюда хотя бы на один вечер. Хёнхо согласился, но серьезно приготовился к гневной тираде о краже друзей. Однако Хансоль даром что не исчез как чеширкий кот до одной широкой и загадочной улыбки, желая им хорошо повеселиться. На вопрос Хёнхо, все ли у него в порядке и не подмешает ли он ему стрихнин в кофе, он только попросил не забивать себе голову ерундой и уделить больше внимания химии. Пришлось снова вернуться к проверке данных в очередном недельном отчете. Раздумывая об этом, Хёнхо, засунув руки в карманы форменного халата, теребя оставшийся в одном из них пакетик сахара с обеда и какие-то крошки во втором, в очередной раз выбрался из лаборатории за кофе. И еще издалека приметил знакомую фигуру у автомата. За спиной с мягким скользящим звуком отъехала дверь лифта, напоминая ему, с чего же все началось. А начиналось все совсем невинно – когда еще незнакомый ему Сангюн первый раз забежал к ним с Хансолем в лабораторию позвать того на обед. Хансоль их представил друг другу, они обменялись рукопожатиями и какими-то малозначимыми замечаниями, и на обед в результате пошли втроем. Там Хёнхо и сообразил, что перед ним тот человек, которому он помог с вызовом лифта (да и то только после того, как Сангюн упомянул о зачахшей по вине оставившего открытое окно уборщика орхидее), и что он же на следующий день вывел его коллегу из себя в кафетерии. С того совместного обеда Сангюн находил его везде. Буквально – везде. Вспомнить хотя бы как он пришел к нему под предлогом проведать болеющий спатифиллум. Откуда у информации ноги растут, Хёнхо догадался, но ничего поделать не смог. Сангюн увлеченно взял образцы почвы с разной глубины большого горшка, замерил влажность и температуру воздуха, что-то записал в блокнот. Он провозился почти час, не обращая внимания на то, что Хёнхо был сильно уставшим – только только подошла к концу первая неделя в институте. – Мне иногда кажется, что ты ненастоящий ученый, – сказал он тогда Сангюну. – Ну вот, и ты туда же! Этому тебя наш великий и ужасный Хансоль научил? – Да нет же. Это я о том, что куда бы я не пошел – там ты. Будто у тебя и работы-то нет. Признайся, что ты тут делаешь на самом деле? Ходишь в этом халате и таскаешь горшки с цветами из кабинета в кабинет? – Вот спасибо, лучше б ты и правда повторял ту чушь. У меня полно работы! Сейчас только нет проекта своего, поэтому и нет бумажного завала. Вот когда наступит горячая пора, тогда про меня можно смело забыть. После неудачи с эпидендрумом надо бы уже чем-то заняться. Сейчас думаю, взяться за почву. Давно не было ничего значимого в этой области, – поделился с ним Сангюн. – Время засучить рукава и хорошенько покопаться, да? Сангюн рассмеялся. Согласился и воодушевленно на него посмотрел. Сангюн вообще был очень оживлен в тот вечер и, зацепившись за свою тему, рассказал о последнем проекте, казалось, все. Хёнхо десятки раз хотел выставить его с той или иной степенью вежливости, но не смог. Как не смог найти причины избегать растущих в геометрической прогрессии встреч. Сангюн действительно мало походил на ученого – слишком беззаботный у него был вид, чересчур хорошее настроение и неугасающая бодрость. С ним его собственное вечно раздраженное состояние сходило на нет, растворяясь в чужом веселье. Сангюн заряжал его чем-то хорошим, и Хёнхо приходилось с тяжелым вздохом соглашаться, что, если бы не этот бодрый ботаник, работать в институте было бы в разы тяжелее. Понимание этого тоже пришло не сразу. Поначалу, стоило Сангюну пропасть из поля зрения, а мрачной усталости снова накатить, как приходило и раздражении. Бедняге Сангюну тоже доставалось, но только в его мыслях – Хёнхо ничем не подавал вида, что уставал от него. Он лишь однажды собрался сказать, чтобы тот отстал и не мешал работать, и продолжил наслаждаться жизнью с кем-нибудь другим. Но как можно сказать "проваливай", когда тебе, заработавшемуся до позднего вечера, приносят горячий кофе (в двойном стаканчике, чтобы не обжигать пальцы) и превосходный сэндвич, явно отложенный с такого далекого обеда и подсохший только с одного края? Нельзя, конечно, нельзя. Поэтому Хёнхо смирился. Потом втянулся и, наконец, привык. Привык настолько, что едва не пропустил тот момент, когда Сангюн начал ему нравиться. Дойдя в своих мыслях до этого места, Хёнхо замедлил шаг и едва не свернул обратно к кабинету. Но Сангюн обернулся и, увидев его, широко улыбнулся и помахал рукой. Разве тут устоишь? Хёнхо кивнул ему и уверенно направился к автоматам. Во всяком случае, ему не в первый раз кто-то понравился, а вести себя глупо было еще рано. – Привет, ученый. Ты выглядишь так, будто только что разнес пол-лаборатории неудачной реакцией. – Что? Что-то не так? Хёнхо испугался, что действительно мог сделать что-то с волосами, или на щеку попал реактив – и если да, то странно, отчего на лице еще не зияет дыра. А еще, он с обеда рисовал таблицы, и вполне мог раскрасить себя синими чернилами потекшей в какой-то момент ручки. Хёнхо завертел головой, наклоняясь к блестящей стенке кофейного автомата и пытаясь разглядеть свое отражение. Неизвестно, сколько бы он еще так вертелся, привлекая внимание немногочисленных собравшихся в холле сотрудников института на последний перерыв, если бы Сангюн, явно сдерживаясь с большим трудом, все-таки не заржал. – Эй, эй! Я не то имел в виду. У тебя вид какой-то виноватый. Или потерянный. Хёнхо выпрямился и недовольно сложил руки на груди. Он-то думал, что излучает непоколебимую уверенность. – Не перестаю благодарить небеса за то, что мы с тобой не работаем вместе. Одно такое твое замечание во время конференции, и все. – Что – все? – спросил Сангюн, смеясь. – Все – все. Позор, стыд, увольнение. Может даже тюрьма. Потому что сначала я бы выставил себя дураком, а потом – придушил бы тебя. – Прямо у сотни свидетелей на глазах? Да, без тюрьмы бы не обошлось, – хмыкнул Сангюн. Мимоходом он уточнил, какой кофе Хёнхо хочет и, получив ответ, нажал на нужную кнопку. Сначала автомат выбросил пустой стаканчик, который Сангюн забрал. После второго нажатия автомат зашумел уже иначе, выбрасывая вниз новый стаканчик и начиная наполнять его ароматным напитком. – Знаешь, свидетели вообще никогда мне не мешают. Не стал бы ученым, если бы не хотел, чтобы мир наблюдали за моими действиями, – продолжил как ни в чем ни бывало Хёнхо. Автомат трижды пропищал, Сангюн забрал готовый напиток и вставил один стаканчик в другой, передавая его Хёнхо. Он мог поклясться, что выражение глаз при этом у Сангюна было слишком уж хитрым даже для него. Они отошли к свободному дивану и сели. Очередной рабочий день подошел к концу и народ в холле постепенно расходился. Сангюн, молча откинувшийся на спинку дивана, расслабленно прикрыл глаза. По его лицу было уже невозможно понять, о чем он думает – хочет ли поговорить, устал ли он за день или просто дает возможность погрузиться в комфортное молчание с фоном из слившихся в одну неразличимую волну шума голосов и звуков вокруг. – Ты что-то хотел спросить? – поинтересовался Сангюн спустя какое-то время. – Все же у тебя чересчур загадочный вид. Только не говори, что спатифиллум загнулся! Сангюн подскочил на месте, картинно хватаясь одной рукой за своей сердце, а другой – за коленку Хёнхо. От неожиданности тот чуть кофе не расплескал. – У тебя и мертвый оживет, не беспокойся. Со спатифиллумом все в порядке. Хёнхо замолчал на мгновение, но тишина перестала быть уютной и он решил продолжить. – И раз ты спросил... Что там с выходными? Ты вроде предлагал куда-то сходить? Сангюн довольно закивал. И уже начал расписывать варианты, куда можно пойти (в основном там в разной последовательности перечислялись "сеанс в кино", "пицца" и "что-то интересное"), как вдруг оборвал себя на полуслове. – Вот я идиот! Я же не смогу в эти выходные. Я же должен быть в оранжерее! Не говоря уже о куче работы... – Что, и ночью? – улыбнулся Хёнхо. – И ночью, – еще больше помрачнел Сангюн. – Неужели решил поработать наконец-то? – попытался в шутливой манере продолжить Хёнхо. – Вообще не смешно, – проговорил тот расстроенно. – Я уже обещал, и, короче, никак. Извини. – Сходим в следующий раз, какая разница. Полно еще выходных будет! – Ты прав, – согласился он легко. Было видно, что он огорчен, но сделать с этим ничего было нельзя, поэтому Сангюн, видимо, решил попусту не расстраиваться. Они посидели еще немного, даже после того, как кофе закончился, разговаривая о том, что обеды становятся все хуже и что их иностранные коллеги не перегружают себя работой, в отличие от них. Хёнхо вспомнил, что не закончил с таблицами, Сангюн с ужасом осознал свои завалы, и пришлось расходиться. В какой-то степени Хёнхо был рад, что они никуда не пойдут так скоро. Все это было чересчур похоже на свидание. А он был опасно близок к моменту, когда Сангюна захочется поцеловать. С этим надо было что-то делать. Стадия Третья, или как изучить конкретные области действительности эмпирическим путем – Ну как, Хёнхо еще не прыгнул с крыши оранжереи? – Вообще, мы отлично ладим. А ты намекаешь на то, что я его достал? – Я не намекаю, а говорю прямо, – без тени улыбки сказал Хансоль. – Ты же от него не отлипаешь! И как у Хёнхо вообще остается время работать? – Ты думаешь, это слишком? – Сангюн неуверенно повел плечами. – С самого начала тебе говорил, что ты чересчур стараешься. Такой напор вообще невозможно вытерпеть. Я бы тебя уже давно придушил. – Почему все хотят меня придушить? – возмутился Сангюн. – "Все" не могут этого хотеть. Ты знаешь тут от силы человек двадцать, и вряд ли намного больше за пределами этого места. А вообще, делай выводы. – У меня полно ошеломительных выводов. Но с тобой я ни одним своим открытием не поделюсь! – Сангюн, ты обычный ботаник, у тебя любое открытие будет тоской смертной. Не думаю, что что-то потеряю, если ты оставишь меня в священном неведении. И вообще, понять не могу, чем именно тебя так... Эй, ты куда? Я недоговорил! Сангюн уже натянул кеды, закинул в рюкзак пару папок и лэптоп, когда Хансоль наконец-то заметил, что он куда-то собирается. Последняя фраза застала его уже за порогом. – То спрашиваешь моего мнения, то уходишь, даже недослушав! – Иду одолжить биту побольше и потяжелее. Только так можно выбить идиотские стереотипы из твоей самодовольной башки. Лицо Хансоля вытянулось от недоумения. – Только ключи не забудь, искать-то придется долго! – Умник. Специально забуду, чтобы тебя разбудить. Под недовольные выкрики, Сангюн вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Хансоль не на шутку надоел ему. Поэтому об угрызениях совести и речи не шло, даже если чужое настроение было испорчено резким тоном. Поправив на плече рюкзак, он бодро спустился по лестнице и направился в сторону оранжереи. По правде говоря, на улице сразу расхотелось идти куда-то. Энергичный старт быстро сошел на нет, Сангюн переставлял ноги все медленнее, пока чуть не споткнулся на ровном месте и не остановился. Он огляделся вокруг. Уже начинались сумерки, но фонари еще не горели. Казалось, асфальтовые дорожки, тонущие в сером свете уходящего дня, не огибают постройки или выводят идущих к скамейкам, а прокладывают путь лишь в сгустки темноты. И там, где зрения и света уже не хватало, чтобы что-то рассмотреть, все будто обрывалось. Сангюну стало как-то неприятно, идти дальше не хотелось все сильнее, хотя оранжерея была большим светлым пятном впереди, не таящим в себе ничего, что бы он не любил. Вдохнув прохладный воздух, чистый и свежий, он снова зашагал. В голове крутились досадные мысли, в основном о Хёнхо и о себе самом. Сангюн не сразу заметил, когда фонари зажглись. Уже у входа в оранжерею он обернулся и увидел, как их свет выхватывает из окружающего мира чересчур четкие и объемные здания, столбы, скамейки и стенды. Они выглядели искусно сделанными декорациями, он смотрел на них и не узнавал привычные предметы, как не узнавал и себя. Словно такой же, вырезанный из картона, склеенный по частями и раскрашенный красками, его двойник что-то делал, думал, решал и не мог решиться. Упадническое настроение совсем не нравилось ему, но справиться с ним, оставшись с собой наедине, никак не получалось. Оранжерея встретила его знакомым теплым влажным воздухом, длинными столами, заставленными различными растениями и инструментами, огоньками на приборах учета: все было по-прежнему. Сангюн почувствовал себя немного лучше. Стоит попробовать положиться на работу – надо только начать, и процесс затянет полностью. Он забыть забудет обо всем лишнем, перестанет истязаться сомнениями насчет того, что повел себя в корне неправильно, и что "исследование" зашло в тупик. Сангюн наблюдал за Хёнхо, как за любимыми орхидеями, отмечая, что влияет на него лучше, что ему нравится, что привлекает его интерес. В своей голове он составил подробный образ. Провел множество параллелей и связей между тем, что тот говорит, делает, какого его мнение по тому или иному вопросу. Чем он больше его узнавал, тем сильнее Хёнхо нравился ему. Сангюн изо всех сил старался занять Хёнхо собой, быть веселым и участливым, быть нужным. С не угасающим энтузиазмом он начал проводить с ним уйму времени, совсем забыв о том, что Хёнхо он, вполне вероятно, не так и интересен. Однако то, что тот встреч не избегал, на отсутствие свободного от Сангюна времени не жаловался, как и ни разу не возмутился от того, как постоянно оказывался с ним слишком близко, позволяя невзначай тронуть за плечо, за руку, даже колено, уводило от беспокойных мыслей. Все было непринужденно и естественно, хоть Сангюн ждал другой реакции. Ждал хоть какого-нибудь показателя с плюсом или минусом. Но Хёнхо, разобранный по полочкам и от того понятный, никак не выражал своего отношения к нему – ни раздражения, ни восторга. Хёнхо определенно был не против его компании. В своей фантазии Сангюн выстроил его как карточный домик, и надеялся, что станет тем неосторожным движением или потоком воздуха, который сметет его до основания. Он не раз уже задумывался о том, чтобы сделать какой-то решительный шаг и, например, рассказать о том, что происходит у него в голове – ведь Хёнхо не его любимые цветы, и сможет ответить. Сангюн смотрел на это, как на чашу весов, которую не хотелось приводить в движение, выкладывая новое против того, что у них уже было. Только вот подмеченное равнодушие с чужой стороны его не устраивало и не давало действовать. Терпеть можно кого угодно, но только не его. Поэтому пора было признать, что ничего другого не будет, и что делать действительно ничего не стоит. Сангюн смотрел на своего свежего и вполне счастливого подопечного, паукообразную орхидею брассию, и все никак не мог остановить поток мыслей. Они сменялись, как узоры в калейдоскопе, звучали то его голосом, то голосом Хансоля, и никак не хотели иссякать. – Ну, крошка, как твои дела? Нравятся новые витамины? Не то, чтобы они тебе были так уж и нужны... – Ты похож на заботливую мамочку. Звук голоса застал Сангюна врасплох, и он чуть не выронил лопатку из рук, которой снимал верхний слой почвы для анализа. Он обернулся и увидел через стол от себя Хёнхо. – А ты – на призрака! Нельзя же так неожиданно являться из ниоткуда. – Не всегда же тебе меня удивлять, – с довольным выражением на лице заметил Хёнхо, поднимая выше бумажный пакет, судя по всему, с чем-то съедобным. Сангюн застыл, он и так едва мог прийти в себя от появления человека, о котором так усиленно размышлял последний час. А Хёнхо проявил заботу и пришел не с пустыми руками. – Пойдем на улице посидим? – предложил Хёнхо. Он согласился, бросил короткий непонимающий взгляд. – Там слишком душно и столько пыльцы в воздухе. Что вы там выращиваете? Последний тропический лес? – Ты же знаешь. Типа того, – засмеялся Сангюн. – Это все с непривычки. Они устроились на ближайшей от входа в оранжерею скамейке. – Даже голова закружилась, – попытался снова пожаловаться Хёнхо. И когда не получил ответа, ненадолго замолчал, только чтобы снова вскоре попробовать: – Хотя может это и не из-за шедевров ботаники, а из-за самого ботаника? Тишина со стороны Сангюна затянулась. Он изо всех сил старался перестать дергаться и вести себя, как обычно. Но слова не шли, и внутри появилось тягучее предчувствие чего-то. Он слушал Хёнхо, но почти не слышал его – тот словно узнал его мысли и разом изменился. Кажется, Хансоль был прав и ученый из Сангюна никудышный. Он налепил каких-то субъективных и удобных мнений о другом человеке, поставил перед ним незримую и неназванную задачу, и ждал каких-то результатов. Вместо результатов он получил разбитую одним поступком и парой фраз теорию. – Хёнхо, я немного не понимаю, что ты... Что мы... – начал сбивчиво Сангюн. Но Хёнхо тронул его за руку, заставляя остановиться. – Знаешь, ты странно на меня действуешь. Тебя одновременно хочется и придушить и поцеловать. Никак не могу выбрать, что же больше. – Пока не попробуешь, не узнаешь... – ответил он. Хёнхо изучающе посмотрел на его лицо и положил руки ему на плечи, совсем близко к шее. – Какой-то я совсем не умный, получается, – пробормотал Сангюн. Он закрыл глаза, ожидая, что будет дальше. Несколько долгих мгновений ничего не происходило. Тишина стояла абсолютная, а с закрытыми веками стало казалось, что вокруг такая же плотная темнота и нет ни фонарей, ни света из окон оранжереи. Будто весь мир выключился. И включился обратно, стоило почувствовать на своих губах прикосновение. Хёнхо целовал его. Сначала осторожно и будто на пробу. Одно движение его губ, другое и поцелуй стал чувственнее, глубже. В голове Сангюна не осталось ни одной из прежних мыслей. – Хансоль прав, я ненастоящий ученый, – признался он на выдохе, когда Хёнхо отстранился. – Почему? – Никогда не стоит пренебрегать практикой, даже если теория провалилась. А я об этом забыл. – Как химик в корне не согласен. У нас, знаешь ли, и рвануть может, – засмеялся Хёнхо. –Понятия не имею, о чем именно ты говоришь. Но мне все нравится и так. – И я? – И ты, – Хёнхо закатил глаза, но согласился. – Больше, чем эти твои отчеты? – продолжал допытываться Сангюн. – Даже больше, чем они. – Бессовестный обманщик. – Ладно. Почти так же! – Я понял, просто шучу. На несколько минут они замолчали. Их окутала та самая уютная тишина, когда можно было расслабиться и ни о чем не думать, не подбирать слов или не задавать вопросов. Сангюн всматривался в аллеи и темные окна главного здания института. Теперь ничего не казалось ему ненастоящим, ничто не напоминало декорации, не имело слишком острых углов или смутных теней. Дорожки были дорожками, фонари – фонарями, а он – собой. – Скажи, зачем тебе торчать в оранжерее ночью? – вдруг спросил у него Хёнхо. – У меня уговор со смотрителем, он... эй! – Сангюн поймал его неоднозначный взгляд. – Нет, нет, я просто спросил. Ты ведь не будешь против, если я останусь? – А как же "последний тропический лес"? – Как-нибудь стерплю, – безразлично пожал плечами Хёнхо. – От тебя такого все цветы завянут! Придется полюбить этих крошек. – С тобой, кажется, ничего другого мне не остается, – Хёнхо подмигнул ему, немного неловко, будто делал это в первый раз. – Тогда начинаем немедленно! Скажи, что ты знаешь об Orchidaceae Epidendroideae? Сангюн весь светился от счастья, начиная экскурсию по своим владениям. Через час Хёнхо получил от него ком земли за шиворот за неуместный вопрос про то, почему он просто не пошел работать в цветочный магазин. Чертовы химики все же были невыносимы. Сангюн с сожалением подумал, что это явление, скорей всего, никакая эмпирика не изменит. Хотя, он ведь может позволить себе небольшое исследование?