Карточный домик

Обеденный стол Уилла Грэма похож на клавесин. Дешевое дерево уже не помнит своих колец – время постаралось. Время, влажные полотенца, соскользнувшие с досок ножи и вустерский соус, которым пропахла вся еда в этом доме. Прорехи в цвете напоминают клавиши. Темнее, светлее, опять темнее, и снова. Дорога музыки, воссозданная по наитию. Ганнибал постукивает пальцами по самому краю так, словно силится наиграть сонет, но получается лишь обезображенная иронией его взгляда лебединая песня. Уилл Грэм сидит напротив и всеми силами старается раствориться в несуществующей мелодии. Стать меньше, стать незаметнее. Стать «си-бемоль мажор» и постараться не лопнуть защипанной струной, которую слишком сильно натянули чьи-то неосторожные руки. Ганнибал осторожен. А потому продолжает молчать, в последний раз позволяя указательному пальцу соприкоснуться со столешницей – звук глухой, но он подобен выстрелу. Уилл дергает плечом – сустав отзывается жалобным хрустом, завершающим спонтанную композицию. В прочем, музыка не заканчивается. Музыка скользко хрипит, заталкивая холеные пальцы поглубже в распоротое горло, словно это поможет заполнить образовавшуюся там пустоту разошедшихся мышц, связок и сухожилий. Хрипит там, у порога, к которому опасаются подходить даже пристыженные тишиной собаки. … Сложно сказать, кто из них больше удивился. Наверное, все-таки мисс Фредди Лаундс. Она бежала, спотыкаясь о рыхлый снег, и торопливо сглатывая просочившуюся из разбитого носа в горло невкусную кровь. Снег доставлял ей намного больше неудобств, а потому можно было прийти к выводу о том, что по лицу ее били не впервые. Бесцеремонность наказуема. Желание забраться руками в шелуху чьих-то секретов, являя свету самое страшное и уродливое из всего, что удалось там нащупать, тоже. Бог знает, что наговорил ей Уилл в своем амбаре, из которого она опрометью выбежала, полагая, что испугана. По-настоящему ее испугал мягкий хлопок машинной двери – учтивый, вежливый. Неторопливый. Испугал настолько сильно, что она замерла, загоняя носки сапог глубоко в свежую снежную кашу. Должно быть, она хотела спрятать туда голову. Закопаться полностью, целиком, и впасть в анабиоз. Так делают дети, услышавшие подозрительный шум из темного коридора. Прячутся под пуховое одеяло и вжимаются лицом в накрахмаленную, свежевыстиранную подушку в наволочке в надежде, что чудовища их не достанут. Но Фредди Лаундс не маленькая девочка, хотя ее рыжие кудри, бесспорно, создают обманчивую видимость инфантильной невинности. Захлопывая дверь только-только припаркованного возле дома на окраине Вулф Трап, штат Вирджиния, Бентли, Ганнибал Лектер думает о том, что было бы неплохо снять с нее скальп. Живьем. Получилось бы красиво. И шумно. Уилл тоже удивляется. Торопливо стирая горечь перцового баллончика с лица, он тяжело наваливается на жалобно скрипнувшую дверь амбара и давится бранным словом, за которое его давно почившая мать непременно отшлепала бы по губам. А затем замирает испуганной птицей с переломанным крылом. Одним из двух, будучи не в состоянии решить, что же делать: пытаться взлететь или же сгнить, похоронив мечты о небе в промерзшей земле. Если бы можно было остановить время, Ганнибал бы запечатлел увиденное им на бумаге и обрамил бы рамкой из нутра плакучей ивы, прежде чем повесить на стену. Она бросается в поле. Бессмысленный и необдуманный порыв, тонущий по лодыжки в мягком снежном ковре. Умнее было бы метнуться в сторону дома – захлопнуть дверь так, что зазвенели бы стекла, запереть на три замка и спрятаться в самом дальнем и темном углу, молясь Пресвятой Деве Марии о спасении не только вечной души, но и бренного тела. Мисс Лаундс дорожит своим телом. Она принимает ванны с эфирными маслами трижды в неделю и подолгу втирает в кожу кокосовое масло, купленное под аккомпанемент сокровенного шепота о перспективе преображения. Они ловят ее быстро. Быстрее, чем хотелось бы внутреннему зверю, учуявшему азарт охоты. Женщина кричит, брыкается, машет руками, а затем, стоит только перетащить ее через порог входной двери, начинает рыдать. «Уилл», - шепчет она, захлебываясь. – «Уилл, прошу», - имя как догма, слова как мольба. Не Деве Марии, но существу сейчас в разы более могущественному. «Уилл», - говорит Ганнибал, протягивая кухонный нож рукоятью вперед. – «Уилл, прошу», - предлагает, а не вымаливает он. … Обеденный стол Уилла Грэма похож на клавесин, а его руки по локоть в крови. Нужно действительно постараться, чтобы запачкаться так, всего лишь перерезая горло. Собаки трясутся, раз за разом вдыхая застоялый металлический запах, а Ганнибал Лектер перестает постукивать пальцами, потому что за грохотом рушащихся карточным домиком идей и лживых помыслов Уилла Грэма все равно не разобрать музыки. Лишь влажные, предсмертные хрипы. Бурлит эйфория неизбежного, плавится чужое самосознание. Наконец-то.