Таблетки, виски, кровь

Перспективы если и были, то абсолютно безрадостные. Почему-то Кэссиди представил, что бы было, если б сейчас к ним зашёл Джесси. Ну то есть ёбаный Джесси Кастер, в котором сидит какая-то очень странная и очень сильная хрень, мог бы каким-то чудом выжить и оказаться сейчас в этом же придорожном мотеле. Нет, конечно, он этот этап осознания прошёл уже давно. Джесси умер, окончательно и бесповоротно, и нечего даже надеяться, нет ни малейшего шанса, ни малейшей возможности. Но предположить-то можно, окей? Можно предположить даже, что бы было, если б к ним зашёл Джордж Вашингтон, или Курт Кобейн, или Сатана — все трое уже мертвы, но чисто теоретически... Короче, если бы Джесси зашёл к ним, он бы нихуя не обрадовался. Чудом выживший Джесси, возможно даже видевший Бога или ещё кого покруче... Наверняка изменившийся — попробуй не измениться после столь очевидной гибели. Ну, как-нибудь не принципиально. Скажем, без одного глаза, ему пойдёт повязка. И вот он заходит такой через эти грязные двери этого грязного кафе, а потом поворачивается к их столику, смотрит и на мгновение замирает. А Кэссиди в этот момент захочется помолиться какому-нибудь богу вампиров. Или даже святому покровителю убийц. Потому что после того, что с ним сделает Джесси, Кэссиди больше не будут страшны никакие пытки, ломки, итальянцы-кастраты и даже чёртово солнце. Если бы Джесси к ним сейчас зашёл, он бы выбил из Кэссиди всю дурь, а так как только из неё Кэссиди и состоит, это бы привело к летальному исходу. Так что, пожалуй, хорошо, что он не может к ним зайти. Хотя нет, вообще нихуя не хорошо. Кэссиди всё бы отдал, чтобы здесь сейчас оказался Джесси. Только он бы смог исправить то, что Кэссиди натворил. Ну вот такой вот Кэссиди загадочный ебанат, из всех решений принимающий самое худшее. - И какое твоё оправдание? — спросил бы теоретически выживший Джесси, вбивающий его в асфальт. - Господи Боже, я же всего лишь человек. Она просила меня помочь. Что я должен был сделать? - Ты что-то сказал? — Тюлип поднимает глаза от нетронутого куска мяса. Да, с вегетарианством пришлось завязать, вот бы она ещё хоть что-то хотела есть. - Ничего, милая. Ты ешь. - Не это, — отвечает теоретически выживший Джесси. И он абсолютно прав. Но ему не пришлось видеть то, что видел Кэссиди. Тюлип не просто угасала, она сгорала. Она то плакала, то кричала, то молчала, замыкаясь в себе, и Кэссиди не мог сейчас сказать, в какие именно моменты ему становилось за неё страшнее всего. Она в любой момент могла покончить с собой, а он не знал, как не дать ей это сделать и при этом не слишком часто попадаться ей на глаза. «Почему он, а не ты» — это уже следовало написать на футболке Тюлип, и Кэссиди тогда не пришлось бы заглядывать ей в глаза, чтобы прочесть это, достаточно было бы привычно пялиться на её грудь. Ему и самому было интересно, почему так вышло. Джесси был смелым, честным и самым крутым парнем, которого только видела Америка, а Кэссиди свой век уже пережил и совершил мало что хорошего в жизни, так что, казалось бы, ясно, кто должен был погибнуть, а кто остаться с красавицей О’Харой. Интересно, стало бы ей хоть на мгновение жалко Кэссиди, если б он тогда умер? Как скоро бы в её объятиях утешился Джесси после смерти друга? - Ты жалок, — теоретически выживший Джесси определённо не обладает никаким чувством такта. - Она тоже была жалкой. Мне показалось, что это нас сближает. - И потому ты это сделал? Сделал что? Полюбил её? Обманул её? Трахнул её в качестве акта сомнительной психологической помощи? - И потому ты обратил её в вампира? Ну да. А что ему оставалось? Тюлип могла бы погибнуть. Или, что ещё хуже, протрезветь и уйти. А вампирство — не та штука, от которой можно отделаться похмельем, уж он-то знает. - Ты хоть знал, как это делается? Конечно, он не имел ни малейшего представления. Но попробовать стоило. Таблетки и алкоголь её бы убили в очень скором времени. Обращение в вампира тоже могло её убить, но... в конце концов, он попытался, так ведь? Правда, это была очень плохая идея. Хотя бы потому, что сработала. И теперь Тюлип крепко сидит на таблетках, виски и крови. Почти как Кэссиди; осталось её на героин подсадить, вот тогда будет полный комплект. И никотиновая зависимость, нам есть, куда стремиться. Вот если бы к ним вернулся Джесси, он бы всё исправил. Но Джесси не возвращался. - Съешь что-нибудь, Тюлип. О’Хара мотает головой, безучастно глядя в тарелку. Она сильная, она должна была выбраться. Но, похоже, теперь, благодаря своевременной помощи Кэссиди, она сама уже не выберется никогда. Она не может заставить себя пить кровь. Она не может бросить таблетки и виски. А Кэссиди не хватает духу отказать ей, особенно теперь, когда она может случайно сломать стол несильным ударом своего хрупкого девичьего кулачка и когда для самоубийства ей просто достаточно выйти на улицу, пока он спит. Они выходят из кафе, и Кэссиди отправляет её одну в номер. Ей сейчас нужно закинуться таблетками и запить всё это заботливо оставленной бутылкой особо гадкого пойла. Теоретически выживший Джесси провожает её грустным взглядом. Ничего, пусть он лучше сегодня прогуляется с Кэссиди, Тюлип будет полезно хотя бы ненадолго отдохнуть от него. Или, быть может, она сегодня, наконец, впервые отпустила образ своего погибшего возлюбленного, и вот он пришёл к Кэссиди. Было бы забавно. В конце концов, Кэссиди тоже его любил, так почему бы и нет. Ведь он правда любил этого грёбаного Джесси Кастера. И он тоже имеет право немного повыть и подсесть на что-нибудь новенькое, да только всё уже пройдено и попробовано. Так что ему бы сейчас крови, живой, хлещущей струёй из разорванной артерии, да где её взять, если только не затащить в подворотню вон того подвыпившего малого. - Это будет выглядеть, как будто вы решили отлюбить друг друга за мусорным баком, — справедливо замечает теоретически выживший Джесси, закуривая. А что, это Кэссиди ещё не пробовал. Ну, то есть, кое-что было как-то раз, но это не считается. - А тебе-то что? Ревновать будешь? — спрашивает он, тоже закуривая. Джесси смотрит устало и мертво. - Ты правда меня любил? - Конечно. Ты был мне как брат. - Ясно. Кэссиди кажется, что этот разговор просто обязан завершиться как-то неожиданно для него. Словно есть что-то, что он никак не может понять и уловить, но для этого разговаривать надо не со своими глюками, а с живым настоящим Джесси. Где б ещё такого взять. И Кэссиди идёт в номер, но не доходит до него пары шагов, как дверь распахивается от пинка, и на улицу вываливается девушка, поддерживающая безвольно повисшую на ней Тюлип. - Эми, какими судьбами? Удар в нос доступно проясняет ситуацию. Хороший удар, явно Тюлип ставила. Оказывается, не так давно у той всё же случился период просветления, после которого она позвонила своей подруге и выплакала ей всё, что с ней произошло. Так что теперь Кэссиди мог лицезреть явление Эми Гриндербиндер — живого воплощения праведного гнева — чудом нашедшую Тюлип в дешёвом придорожном мотеле, глубокой депрессии, зависимости и очень плохой компании. - Чудовище, — говорит она, помогая Тюлип забраться на заднее сиденье своей машины. Тонированные стёкла — подмечает Кэссиди. Умница девушка. - Она теперь тоже, — миролюбиво говорит он, слизывая стекающую на губы собственную кровь. Ну и гадость. - И мудак. - А вот это точно подмечено. Теоретически выживший Джесси хмыкает так понимающе, что Кэссиди чуть на него не оглядывается. - Если ты её хоть пальцем тронул... - Я прокусил ей шею, если ты не заметила. Но в остальном я вёл себя прилично. Это не совсем правда, но ей лучше об этом не знать. Пускай лучше Тюлип потом расскажет, когда они уже отъедут слишком далеко, чтобы возвращаться лишь затем, чтобы оторвать ему что-нибудь. Опять же, Кэссиди мог повести себя ещё хуже. Хотя что может быть хуже того, что он уже натворил? Тюлип откидывается на заднее сиденье и закрывает глаза. Ну и ладно, обойдёмся без прощаний. Без сомнения, это вообще лучший вариант с учётом того, что Кэссиди никогда не хотел, чтобы момент их расставания наступил. - Есть ещё что-то, что ты не сказал? — спрашивает Эми, приглаживая растрепавшиеся волосы. Кэссиди отводит взгляд. - Скажи ей, что перед смертью он просил передать, что любит её. Я так и не смог. - Теперь это уже не важно, — Эми тоже отводит взгляд. — Джесси Кастера больше нет. Пора ей о нём забыть. Почему именно это не важно, до Кэссиди доходит очень медленно, но всё же доходит. - Позаботься о ней. И скажи ей, что мне очень жаль. Кэссиди заходит в номер, не глядя на отъезжающую машину и понимая, что это послание Эми тоже не передаст. Оно и к лучшему: после всего, что случилось, похоже, что только она и может помочь Тюлип начать новую жизнь. Очень-очень странную жизнь, в которой больше нет места Джесси Кастеру и одному старому мудаку. - Так получается, — говорит сидящий на кровати теоретически выживший Джесси, — блин, серьёзно? - Чувак, ты что, хочешь, чтобы я это вслух сказал? Твоя девушка больше не твоя девушка. Моей она так и не стала, а вот с Эми... - Чёрт, знал бы ты, сколько раз я дрочил, представляя, как круто было бы затащить их обеих в постель. - Я знаю. Ты же воображаемый. - Точно. - Рано или поздно все нормальные девушки решают, что уж лучше любить девушек. Потому что все мужики сволочи, — подводит итог Кэссиди, проверяя, плотно ли задёрнуты шторы. — Со мной и так всё понятно. А вот ты, сволочь, мог бы и выжить. Или воскреснуть на третий день. Одной аллюзией на кое-какого парня со схожими инициалами больше, одной меньше — чего мелочиться? - Я ей всё равно больше не нужен, — теоретически выживший Джесси неправдоподобно спокойно пожимает плечами. — А тебе? Кэссиди задумчиво крутит в руках две оставленные таблетки Валиума, после чего закидывает их в рот и запивает подвернувшимся под руку джином. Гаже уже не будет. Он потерял двух людей, которых любил. И обоих отпустил так глупо и безнадёжно, что сил на то, чтобы жалеть себя, уже не осталось. А потом Кэссиди вновь привыкает к одиночеству. И вновь пытается начать свою обычную жизнь. Ровно до тех пор, пока поздно ночью не сталкивается с Джесси Кастером. Одноглазым и с собакой. Абсолютно живым. Вполне практически выжившим. - Да иди ты, — говорит Кэссиди и попадает в самые крепкие объятия, какие у него только бывали в его долгой жизни, и на какие он точно не рассчитывал после всей той вереницы совершённых им чудесных поступков. Потом за парой бутылок виски Джесси рассказывает ему обо всём, что с ним случилось, и Кэссиди рад тому, что его приключения никак не заканчиваются, потому что о своих он говорить точно не хочет. - Эта девушка, Синди, была милая, — говорит Джесси, смущённо сутулясь. — Но у нас с ней не могло ничего выйти, и я рад, что она поняла. Больше Кэссиди оттягивать момент признания не может. - Что ты любишь только одну девушку? Извини, друг, но тут как бы такое дело... Кажется, из-за меня любовь всей твоей жизни стала вампиршей-лесбиянкой. Надо признать, отличное сочетание. Наполненное глубокими культурными смыслами. - Я знаю. Когда Кэссиди, наконец, вспоминает, как дышать — у него на это уходит больше времени, чем у обычного человека, которому воздух жизненно необходим — то сперва ничего не матерного выдавить из себя не может. Но потом получается. - Откуда? - Я был у них. Правда что, Эми найти куда легче, чем одного придурка-алкоголика, бесцельно мотающегося по Америке. - И как она там? - По крайней мере, выглядит значительно лучше, чем когда была с тобой. Уж в этом Кэссиди не сомневался. Куда больше его волнует то, что Джесси всё знает. А значит, пришла пора долгих и запутанных извинений. Которые Джесси сначала даже слушает. И даже почти не ржёт. - Ты воспринял это как-то лучше, чем я предполагал. И уж точно лучше, чем следовало. - У меня просто было время подумать, — чёртов Джесси Кастер растягивает губы в такой понимающей и всепрощающей улыбке, что становится похож на одноглазого подвыпившего Христа. — И теперь многое в наших с ней прежних отношениях стало более понятным. - Что, у вас были некоторые специфичные сексуальные пристрастия? — о бесцеремонности Кэссиди ещё не начали слагать легенды, но осталось уже недолго. - В точку, — смеётся Джесси. - Чёрт, чувак, я ведь правда думал, что если б ты каким-то чудом выжил, то нашей дружбе пришёл бы конец. Ну или по крайней мере ты здорово надрал бы мне задницу. - Хорошо, что ты ошибался. - Да уж. - Хотя вариант с задницей я ещё рассмотрю. Кэссиди пьяно смеётся и проливает на себя остатки виски. Пора подниматься и идти в номер, эта чересчур длинная и волнительная ночь скоро подойдёт к концу. Расставаться с Джесси не хочется: он словно волшебный миг славного опьянения, стоит ему уйти, как наступит похмелье. - Может, зайдёшь ко мне? - Нет, — Джесси отводит взгляд, и этот жест кажется таким знакомым, что у Кэссиди зубы сводит от нахлынувшего дежавю. Где-то он уже это видел. — Я... Мне ещё кое-что надо сделать. Так что давай я тебя провожу, увидимся потом вечером. Они идут к мотелю в обнимку, качаясь, сбиваясь с шага и спотыкаясь о радостно вертящуюся рядом собаку. Разговор из осмысленного уже давно перешёл в нечто бессвязно-бравурное, и у Кэссиди заплетаются ноги, язык и чувства. Пробивает на сентиментальность: хочется обнять этого чёртового Бог знает где шлявшегося всё это время Джесси Кастера, крепко сжать его — не слишком, а то и сломать что-то можно на радостях — уткнуться лбом в плечо и никогда не отпускать. Что Кэссиди и делает, как только они доходят до его двери. - Я люблю тебя, чувак, — счастливо бормочет он, приваливаясь к стене и утягивая за собой в голос хохочущего от нелепости ситуации друга. Ладно хоть их никто не видит. Представления о том, что было бы, увидь их сейчас Тюлип, остаются на потом. - И я тебя, — хрипло выдыхает ему прямо в ухо Джесси. Неожиданно слишком серьёзно для пьяного. И стоит слишком неподвижно, точно боясь пошевелиться. — Отпусти меня, сейчас же солнце взойдёт. - Ну и хер с ним, — ухмыляется Кэссиди. У него, может, плохие воспоминания, связанные с тем, как он отпускает Джесси Кастера. Может, он мечтает умереть вот так, в объятиях того, кого он любит, как в каком-нибудь сопливом любовном романе, чтоб красиво разлететься в лучах рассветного солнца и запачкать своим пеплом весь костюм друга. - Не дури. Я ведь тебе приказать могу. - Это ты можешь, — почти с обидой признаёт Кэссиди. Джесси — тот ещё обломщик его высокоморальных стремлений к трагичной смерти. — Но я тебя просто так не отпущу. Небо над горой опасно желтеет. Пёс, крутящийся у двери, начинает беспокойно рычать. Джесси заметно волнуется; Кэссиди чувствует, как под его ладонями и тяжёлой тканью напрягаются мышцы. - Я тебе в любви признался, это что, недостаточный предмет для дневного осмысления? - Нет, — веселится Кэссиди. От запаха Джесси, перемешанного с табаком и виски, сносит крышу, если таковая и была; от того, как близко бьётся жилка на шее, немеют клыки. — Если уж на то пошло, я требую закрепительного поцелуя. Первый луч солнца падает им под ноги, и Джесси целует его так искренне-обречённо, словно обрубая этим поцелуем все связи с прежней жизнью. И, так же внезапно прервав его, резко открывает дверь и заталкивает несопротивляющегося Кэссиди внутрь. Дверь закрывается. Почти уже загоревшиеся пальцы медленно остывают. Осознание произошедшего доходит медленно, но, в целом, верно. Кэссиди утыкается головой в дверь, за которой безжалостно сверкают гибельные рассветные лучи. И, судя по звукам, нервно ржёт Джесси Кастер и облегчённо лает его пёс. - Ну ты и придурок, — через тонкую преграду из фанеры доносится голос Джесси. - Ага, — с этим трудно не согласиться. — Так что, правда любишь? - Да. - Ясно, — выдыхает Кэссиди и слышит, как с другой стороны задерживает дыхание его уже бывший друг. — Немедленно иди сюда, Джесси Кастер. Дверь открывается, и Кэссиди едва успевает отступить в темноту, чтобы безболезненно восхититься видом светящегося в дверном проёме Джесси — ну точно Иисус, сошедший в ад к грешникам. Вероятно, чтобы их любить. Неплохая перспектива на день грядущий. А там посмотрим.