***
На следующем сеансе низкое предзакатное солнце золотит профиль доктора Лектера, чётко высвечивая крохотную дырочку в аккуратном ухе. Уилл в который раз не может оторвать от неё взгляд и не замечает, как Ганнибал в свою очередь любуется солнечными бликами в его волосах. — У меня сложные отношения с собственным телом, — внезапно признаётся Уилл, невольно краснея при этом. — Вы слишком им пренебрегаете. Уилл удивлённо оглядывает свою грудь, живот, колени. — С чего вы так решили? Ганнибал молча, но выразительно окидывает взглядом взъерошенные кудри, мешки под глазами, щетину, следы моторного масла на огрубевших руках, и Уилл краснеет ещё больше. — Оно вряд ли заслуживает большего, доктор. — Именно поэтому у вас с ним сложные отношения. Уилл решает перевести разговор в более безопасное русло, поспешно заговаривая об очередном маньяке. Ганнибал не возражает, хоть и видит насквозь его неуклюжие уловки. Вечером в душе Уилл тщательно трёт щёткой ладони, избавляясь от въевшейся грязи.***
Иногда Уиллу кажется, что он знает о Ганнибале больше всех остальных. Это подстрекает его двигаться дальше, находить и забирать себе всё новые и новые факты, сведения и воспоминания. Он, впрочем, не уверен, пригодится ли ему всё это, но собирает их с тщательностью скупой хозяйки. Особенно Уилл дорожит теми случайно либо намеренно оброненными фразами, которые свидетельствуют, что Ганнибал — живой человек, а не идеально отлаженный автомат. Сегодня он дарит ему ещё одну такую фразу, которую Уилл тотчас же хватает. — Когда я был маленьким, то собирал обточенные волнами камни на морском берегу. Мы каждое лето ездили на побережье Балтики. Пару раз я даже находил обломки янтаря. Уилл замирает, боясь спугнуть неожиданную откровенность. Потом делает осторожный шаг вперёд. — Я тоже часто жил с отцом возле моря, но собирал куриных божков — знаете, такие камушки с дыркой посередине. Их можно было надеть на шнурок и повесить на шею. Ганнибал улыбается, представляя себе маленького Уилла с обгоревшим носом и камушком на груди. Мальчик роется в гальке, которая многие годы полировалась мягкими волнами, то и дело поправляя спадающие на лоб пряди. — Любопытно, что украшения появились раньше, чем одежда. — А вы носите украшения, доктор? — Сейчас — нет. Уилл останавливается в шаге от следующего вопроса. Ганнибал слегка наклоняет голову, поощряя продолжить, но слова застревают в горле, и Уилл так и не рискует удовлетворить сегодня своё любопытство. Ночью Уиллу снится тёплое спокойное море. Он бредёт по щиколотку в воде, рассматривая разноцветные камушки на дне.***
Много-много дней назад профайлер ФБР Уилл Грэм впервые посетил доктора Ганнибала Лектера. Шаг за шагом, сеанс за сеансом, ужин за ужином — Уилл сам не заметил, как всё глубже и глубже погружался в тёплую воду ненавязчивого чужого внимания, а когда осознал — было слишком поздно пытаться вынырнуть. Все пути теперь вели к Ганнибалу, и Уилл лишь ускорял шаги. Еле видный (видный только ему) прокол постепенно стал для Уилла настоящим наваждением. Он строил множество фантастических предположений, каждое из которых настолько же нелепо, насколько и вероятно. Маленький след на теле таил в себе целую историю, и Уилл до дрожи в коленях хотел прочесть её до конца. Почему-то это казалось очень важным. Ганнибал же выжидал, наблюдая, как зреет чужое желание. Он не торопил Уилла, предпочитая наслаждаться естественным ходом событий. Этим утром он достал из аккуратного футляра небольшую антикварную серёжку с маленькой грушевидной жемчужиной, из тех, что носили в шекспировские времена. Доктор убедился, что прокол не зарос, и спрятал её обратно.***
Когда через два дня Уилл снова входит в знакомый кабинет, он видит на столе початую бутылку вина и два наполненных бокала. — Это — новый метод терапии, доктор? — В каком-то роде, — Ганнибал подходит к нему чуточку ближе, чем предписано врачебным этикетом. В конце концов, им обоим уже исполнилось шестнадцать. Возможно, виновен был алкоголь, а возможно — сухощавые пальцы Ганнибала, поглаживающие ножку бокала, но Уилл выдыхает и очертя голову бросается прямо в ревущий прибой: — Откуда у вас прокол в ухе? Ганнибал невольно касается мочки. Вопрос всё равно оказался неожиданным, и доктор несколько мгновений выбирает нужные выражения. — Мне оставил его один близкий человек. Одна из дверей во Дворце Памяти приоткрывается, и Ганнибал снова видит Флоренцию четвертьвековой давности, себя, сидящего в галерее Уфицци, и седину в чужих висках; вдыхает смешанный с запахом табака древесный аромат одеколона и слышит низковатый голос, рассказывающий ему о Боттичелли. — Зачем? — Это было своего рода признание в дружбе. — В любви, — в голосе Уилла ни тени сомнения, ни тени осуждения, и лишь лёгкие отголоски ревности. — Отметки на теле напоминают нам о прошлом. — Я хочу такую же, — Уилл сам не сразу осознаёт, что произнёс это вслух. Это настолько близко к признанию, что Ганнибал на долю секунды теряет самообладание. Это звучит настолько волшебно, что требует запечатления в плоти — и, в отличие от обычной практики Ганнибала, в плоти живой, дышащей и желающей. Этим невозможно не воспользоваться. — Я почту за честь сделать это собственными руками. Уилл судорожно кивает, осознавая, что только что произошло. И лишь добравшись до дома, он падает ничком на кровать и позволяет себе мысленно присесть рядом с двумя на редкость красивыми мужчинами перед боттичеллевской «Примаверой».***
Всё утро следующего дня Уилл порывается позвонить Ганнибалу и сказать, что он пошутил, был слегка навеселе, и, разумеется, он не планирует носить на теле метку своего психиатра. Да и вообще, в его-то возрасте смешно вести себя как подросток! Но мысли эти отступают, как морской прибой, оставляя после себя лишь шипящую пену. Если он собирается налаживать отношения с собственным телом, то стоит обратиться к профессионалу. Во всяком случае, отношения с разумом доктор излечивает великолепно. В конце концов, Уилл приезжает на полчаса раньше назначенного времени. Он нервничает и непроизвольно оттягивает воротничок рубашки. Ганнибал спокоен, как всегда, — предвкушение выдают только блестящие глаза. А в левом ухе доктора красуется жемчужная серёжка. Уилл не находит в себе сил как-либо это прокомментировать и лишь кивает, обозначая, что увидел. — Не думайте, Уилл, что вы каким-то образом становитесь зависимым от меня, — Ганнибал жестом указывает на своё кресло возле стола. — Я всего лишь выполняю вашу просьбу. — Конечно, доктор Лектер, — усаживаясь на место Ганнибала, отвечает тот. — Вы бы сделали это для любого своего пациента, верно? Например, для Франклина? — Если просьба пациента не переходит границ врачебной этики, то да. — Эта не переходит? — Не думаю, Уилл, что врачебная этика удержит меня от выполнения просьб, исходящих от вас. Уилл быстро смаргивает, глядя на то, как Ганнибал аккуратно снимает пиджак и вешает на спинку его кресла. Жемчужинка слегка покачивается от движений. — Вам же это самому нравится, правда? — Правда. — Вы хотите оставить на мне метку. На моём теле. — Без вашей просьбы я бы не стал это делать, Уилл. А теперь сидите тихо, иначе я могу вас поранить. Уилл замирает, отчасти повинуясь тону, а отчасти пытаясь осмыслить услышанное. Но тут же вздрагивает, когда Ганнибал осторожно убирает его волосы, открывая немного оттопыренное ушко. Доктор аккуратно ставит две точки по обе стороны будущего прокола и достаёт из упаковки стерильный катетер. Мочка у Уилла слабо выражена, и Ганнибалу приходится слегка оттянуть её. — Это больно? — с опозданием спрашивает Уилл. — Нет, — и в это мгновение игла прошивает чувствительную плоть. Это действительно почти не больно, и Уилл расслабленно выдыхает, опуская напряжённые плечи. Но в следующий же момент у него перехватывает дыхание, когда Ганнибал, отложив иглу, наклоняется и мягко обхватывает только что проколотую мочку губами. Уилл пытается справиться с нахлынувшими чувствами — головокружительным ощущением абсолютной неправильности происходящего и оглушающим удовлетворением от сбывшегося желания, — пока чужой обжигающий язык задевает прокол, потом поднимается выше, проходит по тонкому хрящику и вновь спускается вниз. Легко поцеловав напоследок шею чуть пониже, Ганнибал невозмутимо отстраняется и берёт со стола небольшую золотую серёжку. — Lobulus, — произносит он совершенно ровным голосом, продевая простое, слегка вытянутое колечко в свежий прокол. — Что? — чтобы ответить, нужно сглотнуть слюну. — Lobulus. Латинское название мочки уха, — так же спокойно поясняет Ганнибал, поправляя сбившийся воротничок рубашки Уилла. Не только лучшего профайлера ФБР одолевают странные желания, и не только он позволяет себе иногда потакать им. — Ну, — Уилл наконец-то улыбается, поднимая глаза, и Ганнибал видит его зрачки, залившие радужку, — это я точно запомню. — У нас теперь будет вещественное доказательство, напоминающее об этом. — Перед Уиллом возникает зеркало, и он с лёгким опасением разглядывает поблёскивающее украшение в слегка распухшем и покрасневшем ухе. Но результат ему вполне нравится. — Вот только не знаю, как теперь объяснить это Джеку, — хмыкает он, поворачивая голову и ловя отблески солнца в гладком металле. — Уилл, — губы Ганнибала мягко касаются другого его уха, — думаю, это будет не единственное, что нам придётся ему объяснять.