I'll always be invaded by you

      Гамбург встретил противным моросящим дождём и промозглым ветром. Зима уже начинала заявлять свои права, несмотря на то, что ноябрь по праву принадлежал осени. Впрочем, мне было плевать на непогоду, ведь я ехал к ней.       Четвёртая и последняя часть тура успешно завершена, и мы с младшим братишкой и двумя ГГ приземлились на родной земле пару дней назад. Георг и Густав незамедлительно рванули в Магдебург, а мы с Биллом вернулись в наш временный дом в Гамбурге, откуда я, не разобрав чемодан и вызвав такси, сорвался к той, по которой скучал всё это время.       Заветный дом с большими окнами и высоким забором находился в двадцати минутах езды от нашего, поэтому подъехав к нему, я тут же резво выскочил из такси, щурясь от маленьких капель дождя, которые то и дело попадали в глаза. Миновав преграду в виде массивных ворот, я вошёл на территорию дома, отчего сердце тут же пропустило удар. Входные двери приоткрылись и на пороге показалась уже изученная вдоль и поперёк фигура. Я улыбнулся уголками губ и вошёл в дом, преодолев расстояние в несколько метров от того места, где стоял пару минут назад.       Домашнее тепло окутало со всех сторон, а знакомые тонкие руки обвились вокруг талии, пробираясь через бомбер, который был расстёгнут. Я обхватил руками её плечи и прижал к себе, уткнувшись в шею и вдыхая уже ставший родным свежий и ненавязчивый аромат парфюма, которому она не изменяет уже много лет. Этот запах я могу узнать из тысячи.       — Почему ты такой худой? — её шёпот и беспокойство в глазах вперемешку с радостью встречи, о чём свидетельствовала пелена слёз, застелившая карие омуты.       — Гастрольная жизнь — это не шутки. Не мне тебе рассказывать об этом. Сама знаешь… — тепло улыбаюсь, видя её понимающий кивок головы и закушенную губу. Она всегда переживает, хотя как никто знает, что значит находиться в туре и давать по несколько концертов в неделю. Наши жизни и судьбы слишком похожи, как и мы сами.       — Тебе нужно отдохнуть. Мог бы приехать позже.       — Я бы не смог, зная, что нахожусь в нескольких кварталах от тебя, — шепчу и нежно прикасаюсь губами к её горячей шее, отчего она вздрагивает и ёжится в моих руках.       — Ай, ты колешься, Том, — отстраняется и осуждающе смотрит на мою бороду, сдерживая улыбку.       — Правда, что ли? — наигранно удивляюсь, приподнимая брови, а затем хитро щурюсь и начинаю зацеловывать каждый участок её шеи быстрыми и неглубокими поцелуями. Она тихо смеётся и пытается вырваться, но я крепко держу её за талию, прижимая к себе.       — Ну всё, — отсмеявшись, говорит она и переводит дыхание.       — Ещё нет, — игриво улыбаюсь и приблизившись к её лицу, захватываю её губы своими, вкладывая в этот поцелуй всё, что чувствую к ней и нежно поглаживаю линию скулы большим пальцем правой руки. Она неторопливо отвечает на поцелуй, вжимаясь в меня и показывая, как сильно скучала.       — Вот теперь всё, — отстраняюсь и вижу всепоглощающую любовь в её глазах и буквально чувствую, как быстро бьётся её сердце.       — Я сделала пасту с креветками и вегетарианский суп. Будешь? — снова переходит на шёпот и скромно улыбается, не отводя взгляд и поглаживая меня ладонью по груди.       — Решила откормить меня прямо сейчас? — широко улыбаюсь, ощущая щемящее чувство нежности в груди, которое разливалось, как патока по всему телу. Её забота всегда была такой нужной и правильной, что не хотелось получать её от кого-либо другого.       — Может быть, — хитро улыбается и перемещает руки на мою шею, отчего я вздрагиваю и чувствую, как стадо мурашек покрывает мою кожу. Холодные. У неё часто пониженное давление, отчего руки моментально леденеют, а мне нравится согревать их в своих руках. Подушечки её музыкальных пальцев такие же огрубевшие от игры на гитаре, как и мои, но это делает её ещё более прекрасной.       — Ещё? — вижу, как она тянется к моим губам за очередным поцелуем и сокращаю расстояние, даря ей то, чего она так хочет. Оба улыбаемся сквозь поцелуй, не углубляя его, но заставляя друг друга дрожать от этой близости.

* * *

      Ужин прошёл за тихими разговорами ни о чём и в то же время о чём-то важном. Я рассказывал ей о туре, о своих впечатлениях и обо всём на свете. Она всегда слушает меня и проявляет неподдельный интерес к тому, что происходит в моей жизни, а я отвечаю тем же. Так было всегда. Слишком похожие друг на друга, мы всегда понимали друг друга с полуслова. Я никогда не думал, что подобная «магия» может происходить с кем-то, кроме моего близнеца. Но это есть.       Мы уплели за обе щёки большую тарелку мармеладных мишек и червяков, развалившись на огромном диване в гостиной под монотонно говорящий плазменный телевизор.       — Эй, это последний! — возмущаюсь, наблюдая за тем, как она издевательски медленно кладёт к себе в рот последнего мармеладного червячка зелёного цвета, которого я хотел съесть сам. Она не успевает опомниться, как я подминаю её под себя и краду половину мармеладного лакомства, затягивая её в поцелуй.       — Том, так не честно, — расстроенным голосом говорит она, умилительно приподняв брови идеальной формы, отчего они стали «домиком». Улыбаюсь, глядя на мягкие черты лица. Она была словно из фарфора, несмотря на то, что её оттенок кожи был похож на мой — слегка смуглый.       — Ничего не знаю, — упрямо заявляю я и тянусь за поцелуем к немного пухлым розовым губам, которые уже успели раскраснеться от постоянных терзаний моими.       — Зараза ты, — шепчет она сквозь поцелуй и позволяет делать с собой всё, что мне захочется.       — Знаю, — шепчу в ответ и довольно улыбаюсь, удобно устроившись между её разведённых стройных ног, которые тут же сомкнулись у меня на талии.       Уже через полчаса мы были в её спальне и дарили друг другу любовь в самом прямом смысле. Я зацеловывал каждый миллиметр её стройного тела и каждую татуировку на нём, которые безумно обожал. Татуировки были небольшими, а где-то даже маленькими, но очень гармонично смотрелись вместе. Слева возле бедренной косточки цветок лотоса и аккуратные узоры от него, идущие по всему боку, едва доходящие до груди, над правой ключицей важная дата римскими цифрами, на правом запястье сбоку маленькая буква — первая буква её имени, на внутренней стороне левого плеча фраза, набитая каллиграфическим почерком и очень много значащая для неё. Я знал всё о каждой татуировке и даже присутствовал во время процесса набивания одной из них.       Её густые тёмно-каштановые волосы разметались по подушке, а руки водили по простыни, пытаясь ухватиться за неё. Я срывал с её губ негромкие стоны наслаждения и наблюдал за тем, как учащалось её дыхание. Мы дышали в унисон и были одним целым в эту ночь, собственно, так же, как и во многие другие совместно проведённые ночи. Я знал каждую её эрогенную зону, а она знала мои и оттого пик наслаждения был настолько ярким, что казалось, будто в этот момент останавливается сердце и вообще все процессы в организме.       Мы ещё долго приходили в себя, не выпуская друг друга из объятий и уснули сразу после принятия совместного душа. Всё было бы идеально, как в сериале или книге, если бы не утреннее прощание, которое было неизбежно. Снова долгие объятия, снова пелена слёз, из-за которой ничего не видно, снова сопротивляющееся сердце, бьющееся о рёбра, словно птица в клетке.       — Я люблю тебя, — шептали её губы почти неслышно и от этого было ещё больнее. Я молча прижал её дрожащее тело к себе, гладя по голове и пытаясь проглотить ком в горле. Сложность ситуации заключалась лишь в том, что мне предстояло лететь в Лос-Анджелес к той, к кому я не испытывал и доли того, что испытывал к ней все эти пять лет. Сумасшествие? Да. Любовь? Сто процентов. Я последний кретин? Определённо.       — Напиши, как долетишь, — дрожащим голосом сказала она, прижимаясь ко мне и не желая отпускать.       — Конечно, — ответил я и отстранившись, принялся бережно стирать солёные дорожки слёз с её щёк.       Нам было двадцать, когда после пяти лет приятельского общения мы взглянули друг на друга по-другому и поняли, что влюбились, но через год расстались из-за плотных рабочих графиков. Встретившись через три года, я понял, что до сих пор любим ею и узнал, что кроме меня в её жизни не было и нет места для другого мужчины. Я с ужасом вперемешку с радостью пришёл к выводу, что чувства к ней живы и теплились где-то глубоко внутри, ожидая своего часа. Мы снова бросились в омут любви с головой, не произнося вслух того, о чём хотелось кричать и не ставя друг другу условий. Всё было ясно без лишних слов.       Сейчас идёт второй год нашего сумасшествия, о котором знаем только мы и мой брат. Георг и Густав догадываются, но не подают вида, зная, что ко мне в душу лучше не лезть, особенно в сторону сердца. В кругу общих друзей или знакомых приходится делать вид, что мы просто друзья и вести себя друг с другом максимально непринуждённо. К нашему счастью, такие ситуации случаются крайне редко. Находясь в Германии, я каждый раз срываюсь к ней, если выпадает несколько дней свободного времени. Та же схема действует и в США.       Я знаю, что когда-нибудь придётся положить этому конец, либо дать продолжение, но уже на другом уровне, но что с этим делать сейчас и куда себя деть — ума не приложу, но одно знаю точно — моё сердце всегда с ней.       — Я всегда буду принадлежать тебе, где бы и с кем бы я ни находился, — прощальный поцелуй, почти грубый, но наполненный любовью, и я вылетаю из дверей дома, уходя без оглядки.

Конец