Омут

      Вы до сих пор считаете, что влюблённые, которые расстаются по какой-то идиотской причине, на типе «не сошлись характером, но жить друг без друга не могли» — это грустно? Как бы не так.       — Уходи! — в панике кричу я, хватаясь за ручку двери из страха, что защёлка не выдержит, и я окажусь во власти того, кого больше не узнаю.       — Открой дверь, я сказал! — монстр рычит, долбится ко мне в ванную, и несчастная разделяющая нас преграда шатается, грозя слететь с петель. — Я выломаю её, слышишь? Впусти меня!       — Нет! Не приближайся! — дверь в очередной раз сотрясается от удара, и я отскакиваю назад, сталкиваясь спиной с раковиной. Слёзы, которые больше невозможно глотать, вырываются наружу и захлёстывают меня. Дрожащие ноги подкашиваются, и я, ощущая свою беспомощность, опускаюсь на тонкий коврик, подтягивая колени к подбородку.       Шум снаружи прекращается. Тишина сдавливает виски. Однако я знаю, что он всё ещё там. Но… какой он?       Вы, наверное, сейчас думаете, что я живу с каким-то больным на голову маньяком, который запугал и периодически бьёт меня, я права? Так вот, нет, не угадали. Ян Ёсоб хороший парень. Он заботливый и милый. Я бы даже сказала, чересчур милый, что и заставляет его убеждать всех подряд в своей мужественности: он открывает передо мной двери, несёт сумки с супермаркета, специально отвинчивает болты на полках, чтобы потом с видом знатока вкрутить их назад. Всё прекрасно, наша совместная жизнь кажется идеальной… в те редкие моменты, когда мы не ссоримся.       Ян Ёсоб хороший парень. За те три года, что мы вместе, он ни разу не отвесил мне даже пощёчины, хотя за некоторые мои поступки и стоило бы. Однако дверь ванной комнаты не в первый раз останавливает одного из нас. Нет, сам он не запирается в страхе, что вы; он запирает там меня, чтобы из-за двери потом слушать мои крики, истерики, то, как я успокаиваюсь. Затем, когда у меня кончаются силы и я сползаю на пол, Ёсоб медленно открывает дверь, выговаривает мне всё, что думает, и либо холодно уходит на кухню пялиться в окошко на уходящий день, ожидая, когда я, извиняясь и хныча, обниму его, либо садится на колени и притягивает меня ближе к себе, утешая. Всё зависит от того, насколько он сам рассержен.       Ян Ёсоб хороший парень. Но тот человек, что в гневе бросается в мою сторону — не Ёсоб, я знаю это. Его взгляд совсем не тот.       Нет, не спорю, я тоже хороша: ругань, битьё посуды, ревность, — внутри меня тоже живёт кто-то другой, не желающий быть с Ёсобом. И как убить этого «другого», я не представляю.       — Открывай, — скрипит знакомый голос с той стороны двери. — Я слышу, как ты плачешь.       Я лишь крепче обнимаю себя руками, надеясь проснуться. Это ведь сон, не так ли? Сейчас я открою глаза и всё будет как утром: я лежу на груди Ёсоба, он, смотря заспанными глазами, перебирает мои волосы, обнимая…»       — Эй? — раздаётся стук. — Открывай, не слышишь, что ли?       Не думаю, что в этом есть какой-то смысл, ведь когда я выйду, ничего не изменится: рано или поздно я снова вернусь сюда, за закрытую дверь. Надоели эти приступы ярости. Я слишком разбита, я больше не могу их терпеть.       С трудом встаю на ноги и плетусь к двери, передвигая щеколду. Ладно, будь по-твоему. Но я устала. И ведь чувствую — он тоже больше не может. Каждый день одно и тоже, каждый день убивает всё больше нервов. Моей психики и желания жить надолго не хватит.       Просыпаясь по утрам, первым делом мы смотрим друг другу в глаза. Не с улыбкой, как делают это все парочки, а с отчаянной печалью: мы оба знаем, как закончится этот день и как начнётся следующий. Мы давно бросили попытки улыбаться через силу — от этого на душе становится паршивее, чем раньше. Насладившись моментом спокойствия в объятьях друг друга, мы начинаем окончательно просыпаться: один из нас идёт умываться, второй либо плетётся ставить чайник, либо лежит в одиночестве, наедине с грустными мыслями.       Утро — моё любимое время суток, потому что именно по утрам в нашем доме тихо и спокойно. Мы оба молчим, ограничиваясь лишь мелкими просьбами. «Подай ложку», — тяжело вздыхает Ёсоб. Я безмолвно поворачиваюсь к раковине, и меня передёргивает: «Ты опять тарелку мимо раковины поставил? Неужели так сложно…» — но меня прерывают. «Слушай, не начинай с утра, ладно?» — раздражённо произносит Ёсоб и сам встаёт за ложкой. Обычно в такие моменты он ещё и сарказничает, однако по утрам, в святое время, наши стычки сводятся к минимуму — каждый старается не раздувать огня.       Теперь, если Вы особа женского пола или ну очень понимающий мужик, Вы задаётесь вопросом: «Неужели ему действительно так сложно было поставить эту чёртову тарелку в раковину?». Отвечу — нет. Просто когда настаёт его очередь мыть посуду, он вытаскивает все тарелки, ибо ненавидит гору под краном, поэтому и считает, что лучше сразу ставить рядом.       Тут встаёт другой вопрос: «Ну неужели один из нас не мог пойти на уступку?». И вновь вот мой ответ: мы пытались. Мы правда пытались угождать друг другу: он ставил посуду в раковину, складывал аккуратно одежду, реже, по крайней мере, не при мне, играл в приставку, я использовала меньше духов, не оставляла кружку у компьютера, делала над собой усилие и каждый вечер прибиралась в доме, — однако ничего хорошего из этого не вышло. Эти маленькие, но родные привычки составляли часть каждого из нас. Ну не могу я прекратить щёлкать пальцами, когда читаю, это выходит само собой. И я понимаю, он не может прекратить хихикать над глупыми шутками из идиотских шоу, которых я не понимаю: это смешно для него, у каждого разное чувство юмора. Но мы пытались ломать, пересиливать себя в течение какого-то времени. Да, ненадолго у нас всё же установилась тишина, однако копящееся раздражение однажды вылилось из чаши терпения, и всё началось по новой. Меня бесят его привычки!       — Всё, прекращай реветь, — едва я показываюсь в дверном проходе, говорит Ёсоб и притягивает меня к себе, поглаживая по волосам. — Прости. Я перегнул палку.       После спокойного утра идёт обычный будничный день на работе, где, несмотря на то, что начальник не упускает случая унизить меня, хочется задержаться на подольше, лишь бы не возвращаться домой. А ещё, сидя где-нибудь в тихом углу или пустом кабинете, безумно хочется заснуть в руках Ёсоба, слушая его размеренное дыхание. Так глупо, верно?       На самом деле это невероятно сложно, любить человека, когда тебя раздражает в нём всё, начиная с привычек и заканчивая манерой поведения. Меня безумно злит, когда я прихожу домой, а Ёсоб, не отрываясь, смотрит на меня и спрашивает, что случилось, словно ничего не понимает. Его бесит, когда я жмусь к нему во время просмотра фильма, желая быть ближе — трясясь от раздражения, он отталкивает меня и ворчит, стараясь не кричать.       Трудно, очень трудно долго терпеть друг друга и эти приступы необоснованной ярости, распаляющие другое сжигающее желание.       — Прости, — целует меня в лоб Ёсоб. — Прости, — покрывает маленькими поцелуями мои щёки, — Прости… — спускается до губ.       Его поцелуи поначалу нежны — он действительно раскаивается, но мне хочется его оттолкнуть, что я, в принципе, и пытаюсь сделать. Тогда парень становится настойчивей и прижимает меня ближе к себе, не обращая внимания на мои недовольства. Наши губы распаляют всё больше жара, смягчая мой гнев, а после и вовсе сводя его на нет. Мы, вновь не сумевшие противостоять непонятной тяге, снова кидаемся в этот омут с головой. Омут, похожий на болото — чем больше стараешься из него выбраться, тем больше он берёт над тобой верх.       «Ёсоб, мы должны расстаться», — именно эти слова спровоцировали сегодняшний скандал. Обнимавший меня до этого парень подскочил на диване, ошарашено раскрыв глаза. Мы боялись этих слов. Боялись панически, как дикие звери боятся горящих деревьев. Расстаться. Никто из нас всерьёз не верил, что так будет проще, но дальше это терпеть было невозможно. Эти ссоры, испепеляющая любовь и мимолётные минуты желанного спокойствия, после которых вновь шли крики и истерики… Всё это душило, убивало молча изнутри, как игла, случайно попавшая в организм.       — Я не хочу тебя терять, — переплетая наши пальцы, проговаривает Ёсоб. Как это зачастую случается после крупных ссор, мы лежим в кровати, полностью опустошённые после выпуска эмоций.       — Я тоже не хочу уходить, — вновь чувствую подкатывающие слёзы я. — Но так больше продолжаться не может. Я устала. Ёсоб, ты не видишь? Мы ненавидим друг друга. — Парень, застывая, сглотывает. — Ты постоянно на меня кричишь, я на тебя сержусь… Хватит!       Я говорю ещё долго о том, как мне всё это надоело. О том, как он толкал меня, кричал, бил кулаком по стене, а соседи хотели вызвать полицию. Да нам однажды даже переехать из-за этого пришлось! Ёсоб слушает молча, глядя мне в глаза и, кажется, почти не дышит.       — Я действительно не знаю в чём дело, — наконец тихо выдавливает парень. — Я стараюсь на тебя не злиться, но… не получается. Но я не могу без тебя. Даже после всего того, что было, я не могу без тебя. Не найдётся ни одной такой девушки, которая сделала бы меня счастливым, это сможешь только ты.       Я молчу в ожидании, что парень скажет что-то ещё, но Ёсоб утыкается носом мне куда-то за ухо и рвано дышит, стараясь, как обычно, казаться мужественнее, чем он есть на самом деле.       — Я тоже без тебя не могу, — шепчу я. — Но наши отношения меня убивают. Ёсоб, ты меня убиваешь…       — Тш-ш-ш… — сжимает меня в объятьях парень. — Я знаю. Я всё знаю, прости. Нам слишком сложно быть вместе, верно? Но давай потерпим ещё чуть-чуть… Не сейчас… Ещё немного…       Я улыбаюсь сквозь слёзы. За все три года совместной жизни эта фраза произносилась уже четырежды. Но каждый раз мы останавливались. Как утопающие, мы цеплялись друг за друга, пытаясь вдохнуть воздуха, но лишь больше тонули, затягиваемые в водоворот. Быть вместе — невыносимо. Быть порознь — подобно смерти.       За окном, долбясь с громким стуком, льёт ливень. Я жмусь ближе к Ёсобу и закрываю глаза, засыпая. Его тёплое тело греет меня, прогоняя холод из моей души. Завтра всё начнётся по новой: он с отчаяньем взглянет на меня с утра, поцелует в плечо, пока я буду возиться с завтраком, задержится на работе или выпьет с друзьями, вернётся в нашу тёмную квартирку и вновь затянет меня в не отпускающий нас омут, смыкающийся над нашими головами.       Как назвать то, что мы друг к другу чувствуем? Как перестать терзать себя и начать жить с улыбкой на лице? Что мы сделали не так, Ёсоб?       Парень вздыхает, смотря куда-то в полумрак. Я слышу его тяжело бьющееся в груди сердце и чувствую, как его рука тихонько поглаживает меня по голове. Я знаю, что он может сказать мне. Мы оба знаем решение этой задачи. Ответа нет.