***
Эти огромные зелёные глаза смотрели в его голубые совсем как раньше, много лет назад. И больше он не видел комка грязи и тряпок на своем ковре. Он видел Екатерину Синицыну, о которой думал каждый день своей жизни, даже будучи с другими. Женщину, которую он не переставал любить с первого дня, как увидел её. С того самого момента, как она перебила его на лекции. - Все вон, - твёрдо произнес он, не отводя глаз от Кати и не отпуская её подбородок. Все находящиеся в комнате люди стали переглядываться. Это заняло несколько секунд, поэтому фюрер сделал ещё одно усилие над собой - поднялся с корточек без какой-либо опоры. - Я сказал, все вон отсюда! - теперь это был яростный крик. Все сидящие разом встали и направились к выходу. Адольф последовал за ними к двери, и как только последний человек вышел, он запер её на ключ. Затем он резко обернулся и несвойственно быстрым ему шагом подошел к лежащей на полу Кате. И ещё одно усилие над собой: он наклонился и поднял Екатерину Синицыну на руки, чтобы донести до дивана, стоящего рядом с камином. Откуда взялся такой прилив сил он прекрасно понимал. Но не понимал одного. Что Катя здесь забыла и как сюда попала? Он опустился на колени рядом с ней и посмотрел в её лицо. Впервые фюрер не знал, какие слова нужно сказать. Слова были его коньком. Словами он сделал Германию такой, какая она сейчас. Ну так где же эти слова, когда нельзя просто так молчать? Его правая рука лежала на щеке женщины, а глаза сосредоточенно смотрели в её лицо. Катя сделала вдох и, подняв руку, опустила её на пальцы Адольфа на своей щеке. - У тебя базедова болезнь, - хриплым голосом произнесла она. Одно это предложение заставило стоящего на коленях диктатора улыбнуться. - Так заметно? - Ты еле ходишь. Худой. При этом на столе полупустая ваза со сладостями. А ещё на шее видно. Так что это точно базедова, - объяснила Катя, делая судорожные вдохи. - Как ты сюда попала? - Пришла. Адольф усмехнулся. Ну да, дошла пешком. От Москвы прямо сюда. Какая небывалая выносливость. Позавидует любой ССовец. - Зачем? Они могли тебя расстрелять, я сам дал этот приказ, - из-за такой безрассудности ему захотелось убить её. - Но я же здесь. Жива. - Еле-еле. Вот, попей воды, - он подал ей свой стакан со стола и хотел напоить, подложив руку ей под голову. - Что ты устроил? - оттолкнув стакан, спросила она. - Попей, - настойчивее сказал он. - Нет, - сказала она, - Я ничего не сделаю, пока ты не ответишь мне, что ты натворил. - Катя, всё практически так, как я планировал, - он погладил пальцем её щеку, - А теперь полежи. Сейчас придёт Траудль, моя секретарша, она приведёт тебя в порядок и переоденет. Я принесу тебе еды. Мы не будем говорить, пока ты не поешь. Он поднялся и собрался выйти из совещательного зала, но вспомнил кое-что. - Держи, - он вложил ей в руку пистолет, который всегда носил с собой. - Зачем мне оружие? - нахмурилась Катя. - Если сюда кто-то зайдет, а ты скажешь: "Не волнуйтесь, всё нормально, я с Гитлером", тебе не поверят. И чтобы тебя не убили, пригрози пистолетом, поняла? - Я уже говорила тебе, что ты ненормальный? - Да, раз двести за те четыре недели двенадцать лет назад. Катя вяло улыбнулась и закрыла глаза. Гитлер отправился на кухню, чтобы взять еды для Кати. Кухарки были потрясены тем, что фюрер сам к ним снизошёл и хотели доставить еду сами куда он пожелает, но тот настоял на том, что с доставкой разберётся сам, а сейчас ему нужна лишь горячая еда, чай и… - И срежьте тот цветок, что на подоконнике, в горшке, - приказал он. Через пятнадцать минут он вернулся в совещательный зал, где Катя сидела на диване, поджав под себя ноги, в платьице, котрое принадлежало либо Траудль, либо какой-то другой женщине. Волосы её были аккуратно причесаны, с кожи смыта кровь (чужая) и грязь. Теперь она выглядела точно так же, как двенадцать лет назад. И ничуть не изменилась. - Я принёс тебе грибной суп и стейк. И кое-что ещё. Он поставил поднос с едой на столик и протянул Кате цветок. - Ты помнишь? - улыбнулась она. - Как подарил тебе точно такой же цветок тогда? Да, конечно, помню. А теперь ешь. - Я ничего не буду есть, пока ты не расскажешь мне всё. - А я ничего не скажу, пока не увижу пустые тарелки. Катя пыталась заставить его говорить, но он сел в кресло и молча смотрел на неё. Война не украла у неё ту манерную аккуратность, с которой она ела тогда и ест сейчас. - Как давно ты ела? - спросил Адольф. - Недавно, - соврала она. - Я знаю, когда люди лгут, особенно ты. - Очень вкусно, спасибо тебе и твоим поварам. - Это самое малое, что я могу сделать для тебя, Катя. Через десять минут он забрал с её колен пустой поднос и поставил его на стол. - Расскажи мне всё, - попросил он, - Что с тобой было? Как ты умудрилась сюда добраться? Как и где ты жила? - Ты имеешь в виду с двадцать второго июня сорок первого? На секунду он почувствовал то, что умерло в нём давным давно. Совесть. Адольф кивнул. - Я сразу пошла на фронт. Я же врач, не могла же я сидеть сложа руки, пока твои головорезы убивают наших солдат. Она поджала губы, и Адольф подумал о том, что она ничуть не изменилась с их последней встречи. - Но не все твои - ублюдки. Я была тут недалеко. В Освенциме. И тут совесть добралась до самого сердца Адольфа и сжала его, не отпуская. - Аушвиц? Что ты там делала? - хриплым голосом спросил он. - Отправили вместе с советскими военнопленными. Ты там был хоть раз? Адольф качнул головой, не сводя глаз с её лица, которое вовсе не выражало злости на него. - Радуйся и надейся не оказаться там никогда. Хуже места я не видела, - сказала Катя, грея руки о чашку с чаем. - Почему тебя не убили? - этот вопрос ему дался с таким трудом, что пришлось запить его глотком воды. - Узнали, что я врач и заставили помогать Менгеле. Стакан выскользнул из руки Адольфа и упал на ковер, расплескивая вокруг воду. Сам Гитлер наклонился и закрыл лицо руками, опираясь локтями на колени. Он знал, чем Менгеле занимался. Медицинские эксперименты над людьми. Он не мог поверить, что его любимую женщину заставляли помогать Йозефу. - Помнишь, ты хотел меня с ним познакомить тогда? Видимо, это судьба. - Катя, - Адольф встал с кресла и, подойдя к Кате, опустился рядом с ней на колени, - Прости меня. Всё это не должно было случиться с тобой. - А почему? - спросила Катя, - Почему со мной не должно, а с другими - пожалуйста. Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. - Потому что тебя я люблю. Ты говорила кому-нибудь, что… - Что я тебя знаю? Нет, конечно. - Почему? - А как ты себе это представляешь? "Эй, здравствуйте! Я подружка Гитлера, не будете ли вы так любезны не бить меня и отпустить?". Вот так? - Я не знаю, как, Катя! Что мне сделать? Как сделать так, чтобы ты простила? - Ты просто скажи мне, почему ты чувствуешь вину из-за меня, а из-за всех этих мужчин, женщин, детей и стариков - нет. Миллионам пришлось в разы хуже, чем мне, понимаешь? Рабский труд, голод и полное отсутствие хоть каких-то условий для существования. Так живут все те узники. - Они - не ты. Как ты выбралась из лагеря? - Один офицер вывез меня. Как раз его я имела в виду, когда сказала, что не все твои - ублюдки. - Почему он спас именно тебя? Ты с ним переспала? Катя рассмеялась звонким смехом, каким не смеялась очень и очень давно. - Милый, ты правда такой наивный? Если бы через постель можно было выбраться оттуда, концлагеря назывались бы притонами! Гитлер несомненно знал это, но когда Катя была рядом, его мозги отключались и работали только чувства. - Этот офицер женат на еврейке, которую он прячет несколько лет. И у них есть маленькая дочь. Ей нужна была срочная операция, но он не мог доставить её в больницу из-за того, что она еврейка. Поэтому он вывез меня из Освенцима в свой дом. Я спасла его дочь и взамен получила свободу. Он-то и довёз меня практически к тебе. Оставил меня за этим лесом. Ближе не мог, иначе узнали бы его машину и поняли, что он мне помог. Хороший человек, надеюсь, он выживет, когда наша армия будет здесь. Голова Адольфа лежала на коленях Кати. Её руки гладили его жёсткие волосы и лоб. Было так приятно. Если бы он так не жаждал узнать, как шла жизнь Кати, он бы уснул вот так, рядом с любимой женщиной, слушая потрескивание поленьев в камине. - Как мне жаль, Катя, как мне жаль. Надо было сначала найти тебя, привезти сюда, а потом начинать войну. Катя взяла его голову руками и подняла её, чтобы Адольф посмотрел ей в глаза. - Нет, не так надо было поступить. Надо было не начинать войну. Твои руки по локоть в крови тысяч людей, и ты никогда не отмоешься. - Ты не понимаешь, высшая раса должна господствовать. - Нет, Адольф, не должна. Твоя "высшая раса" ничем не отличается от евреев, русских и других национальностей. - Кровь разная, Катя. - Я видела кровь всех наций. Она красная. И готова поспорить, что твоя - тоже. Мы все равны. Мы все люди. Один человек не может быть наделён властью управлять жизнями других. Мы уже не в древности. Сорок второй год на дворе, Адольф, а ты убиваешь ни в чём неповинных людей. - Они грязные и мерзкие. Я делаю мир лучше, однажды ты поймёшь. - Нет, я никогда не пойму тебя в этом плане. Сталин сказал однажды: "Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остаётся". Адольф, он прав. Советский Союз слишком силён духом, и тебе никогда его не победить. Сталин всегда на десять шагов впереди. И ты обрекаешь свой народ, который останется жить после того, как в Берлине поднимут Советский флаг, на вечное чувство вины, на бесконечный стыд и боль за смерти и страдания людей. - Что бы ты сделала на моём месте? - спросил Гитлер, взяв Катю за руки. - Я бы с самого начала не делала всего того, что совершил ты. А теперь тебе остается только признать свою вину, публично извиниться перед всеми странами, закрыть концлагеря и сдаться. Я уверена, СССР пойдёт на мир. - Я не могу просто взять и завершить войну! Я столько прошёл, я не могу так просто сдаться! - воскликнул Гитлер, сжимая пальцы Кати, - Иди сюда, посмотри! Он схватил её за руку и, помогая подняться, подвёл к столу, на котором лежал стратегический план наступления. - Я придумал, как обойти Союз. Я одержу победу, Катя. И хочу, чтобы ты осталась со мной. Кате хватило лишь секундного взгляда на огромный свиток на столе, чтобы вынести вердикт: - Адольф, это полный бред. Твоя армия понесёт огромные потери даже не дойдя до сюда, - она ткнула пальцем в чёрный крестик на карте, - А когда дойдёт, СССРовская армия будет не только в численном превосходстве, но и в духовном, понимаешь? Твой козырь - Ленинград. Но блокаду снимут. Обязательно снимут. - Я. Не. Могу. Остановить. Войну, - медленно, выделяя каждое слово, повторил Адольф. - Можешь, ещё как. - Я смогу победить, если ты останешься со мной. Мы поженимся, как только всё закончится. - Я не останусь с врагом моей Родины, Адольф. Я всё ещё люблю тебя, но ты уничтожил столько жизней. - У меня не было другого выбора. - Я не останусь с тобой даже под угрозой выйти отсюда и быть расстрелянной. - Я тебя не отпущу больше никогда, Катя, - он одним большим шагом преодолел расстояние между ними и прижал худенькое женское тело к себе, - Я не должен был тогда, двенадцать лет назад, дать тебе уехать. Прости меня за весь этот ад. - Я никогда тебя не прощу. И не за то, что я была в концлагере и прочее. - А за что тогда? Как я могу искупить свою вину? - Если я скажу тебе, ты сам себя возненавидишь. - Что же я такое натворил, чего сам не знаю? Возникло молчание на несколько минут. Оба тела стояли, прижимая друг друга к себе и дрожали. Адольф - потому что ничего более настоящего и живого, чем Катя в его жизни не было. А Катя - она просто привыкла к дрожи за эти годы. - Ты убил своего сына. Адольф взял Катю за плечи и отодвинул её, чтобы посмотреть в глаза. - У меня никогда не было сына. Он плотно сомкнул зубы, так боясь услышать то, что она произнесёт через секунду. - Нет, был, - Катя улыбнулась, и по её щеке скатилась слеза. Руки Адольфа опустились вниз, и он рухнул на колени, положив ладони на голые ступни Кати. - Нет, - только и сказал он. - Он погиб при бомбёжке. Он спас меня, хотя это я должна была сделать всё, чтобы спасти его. Тихий всхлип Кати резанул по ушам как взрыв атомной бомбы. У него был сын. Его сын. - Нет. - Да, Адольф, это правда. - Сколько ему было? - На тот момент десять лет. - У меня был сын? Ты родила моего сына? Катя опустилась на пол рядом с Адольфом и горько улыбнулась. - Да. Представляешь, у тебя был наполовину русский сын. От этого ужасного двойственного чувства Гитлеру хотелось кричать, биться головой о стену, рвать на себе волосы. Как сильно один день изменил его жизнь. Он взглянул на Катю и подумал, что останься она тогда двенадцать лет назад с ним, он бы не начал войну. Он бы ушёл из политики, не стремился бы стать фюрером Германии. Не было бы этой страшной кровопролитной войны, унесшей миллионы жизней. Все эти долгие военные месяцы он конечно же думал о смертях. И думал очень много. Во всяком случае ему приходилось это делать, так как от управляющих концлагерями, в основном от Рудольфа Гессе, начальника Аушвица, приходили тонны писем с просьбой как-то решить проблему уничтожения трупов. Их слишком много, печи работают круглосуточно и не справляются. И, закрыв глаза, Адольф всего на минутку представил голубоглазого мальчишку, держащего Катю за руку. Он представил его точной копией Кати. А ещё он подумал, что он держал в руках бинты и какие-нибудь лекарства, чтобы помогать маме в её нелёгкой работе. А потом он представил их обоих в полосатых костюмах. Она сидит на полке в бараке, сын - у неё на коленях, и она успокаивает его, гладя по голове. Убеждает, что ничего страшного не случится. А он бы сказал ей, что был бы у него папа, он бы спас их обоих. Как же ужасно, как же больно от того, что его сын так никогда и не увидел своего отца, а он так и никогда не увидит своего единственного сына. Адольф взял Катю за левую руку и поднял рукав, чтобы посмотреть на предплечье. От увиденного его чуть не стошнило. 76913. Пять цифр, вбитые в её нежную кожу неаккуратной рукой. Её номер. Она должна была запомнить его наизусть в первый же день пребывания в Освенциме. В тот момент Адольф подумал о том, что если бы не было концлагерей, не было бы и этого номера на руке его любимой. И во всём виноват только он. - Катя, - тихо позвал Адольф. - Да? - Ты говорила сыну, кто его отец? - немного тревоги в голосе. - Нет, не говорила. - Умница, - облегченно выдохнул он, - Он наверняка меня ненавидел, как и все те люди, ваши люди. - Нет, он не испытывал ненависти, - отрицательно качнула головой Катя. - Неужели? - Правда, - улыбнулась Катя, - Он был со мной в военном госпитале, помогал, и спросил меня: "Мама, почему Гитлеру хочется воевать? Может, у него в детстве не было игрушечных солдатиков и пистолетов?". - А… а ты что сказала? - дрожащим голосом спросил Адольф, представляя, как его сын, подавая маме скальпель, говорит эти слова. - Я ничего не сказала, только спросила, какие ещё у него есть предположения. И он сказал: "Наверное, его однажды очень сильно обидел кто-то из евреев и русских, и поэтому он так нас всех не любит, что готов убить всех. Но, мам, ты же врач, ты ведь не дашь им всем умереть?". Её губы дрогнули, а руки опустились на лицо. Как давно она не плакала, как давно не вспоминала то, что причиняет ей больше всего боли. - Прости меня, Катя, - Адольф взял её за плечи и притянул к себе. - Ты убил нашего сына, - рыдала в голос она, - Ты убил его! Мой мальчик… По лицу Адольфа скатились слёзы и запутались в сбившихся волосах Кати, над которыми склонилась его голова. - Как ты назвала его? - Сергей. Адольф снова почувствовал влагу на своём лице, но несмотря на это улыбнулся: - Сергей Гитлер. - Не дождёшься. Сергей Синицын. Адольф ещё крепче прижал Катю к себе. В этот момент он поверил в то, что войны нет. Что это их дом, что ничего плохого никогда не случалось и не случится. Что через секунду дверь откроется, и мальчик-копия Кати подбежит к ним и сядет рядом на пол. Спросит, чем они так расстроены и зачем уселись на холодный пол. И Катя вытерла бы слёзы и сказала: "Ничего страшного, родной, мы с папой думали о том, что могло бы быть, если бы началась война. Но войны нет. Всё хорошо". - Мой фюрер! - раздался громкий стук в дверь, - У меня для вас письмо из Аушвица от доктора Менгеле об успешно завершенном эксперименте. - Засунь его себе в задницу, - прошептала Катя в грудь Адольфу. - Засунь… - начал было Гитлер, но вовремя остановился, - Оставь, я позже прочту. Сколько секунд, минут или часов они просидели так на полу Гитлер не знал. Он знал только то, что ему всегда будет мало. Как это мерзко, подумаете вы. Русская женщина и стареющий ублюдок, развязавший войну и убивший миллионы. - Катя, я так тебя люблю. Останься со мной, прошу. И будут у нас дети. Много. И собака. Лабрадор. Ты же всё ещё хочешь лабрадора? - Адольф, я не останусь с тобой. Ты убийца. - Я сделаю всё, что ты скажешь. - Ты не сделаешь. Ты любишь власть больше, чем меня. Гитлер аккуратно отодвинул Катю от себя и поднялся на ноги. Он снял свой мундир, на рукаве которого красовалась свастика. Именно этой стороной мундира он швырнул его в камин, подлив на потухающие поленья коньяка из бутылки, стоявшей на камине. - Я уверена, у тебя таких мундиров сотни, - только и хмыкнула Катя, поднимаясь на ноги. Гитлер подошёл к ней и положил руки на талию. - Объявить о том, что я отзываю свои войска? Позвонить Сталину лично прямо сейчас? Мне сделать это? - крикнул Адольф и встряхнул худенькую женщину. Минуту она смотрела в его глаза, размышляя о том, что же происходит в его голове. Серьёзно ли он говорит или это просто шутка. Но попытка не пытка. Катя кивнула: - Да. Гитлер быстрым шагом подошёл к двери и распахнул её. С диванов в приемной тут же повскакивали его офицеры, приветствуя поднятой рукой. - Я сдаюсь. Отозвать войска. Снять блокаду. Закрыть концлагеря. Выпустить пленников. Составьте документ. Я согласен на любые условия. Сообщите СССР. Немедленно. Двери захлопнулись и Гитлер вернулся к Кате. - Это ни о чём не говори… - Катя, через час уже весь мир будет знать, что Адольф Гитлер, диктатор, тиран, фюрер Германии сдался, тем самым окончив войну. - Но Сталин должен будет подписать… - Он подпишет, я уверен. Германия останется Германией. СССР также в неприкосновенности. - Мой фюрер! - стук в дверь. - Войдите. ССовец зашёл в совещательный зал. В его глазах был откровенный шок. Он с опаской смотрел на Гитлера, ожидая увидеть, что он сошёл с ума и с пеной у рта лежит на полу, содрогаясь в конвульсиях. - Всё выполнено? Документ готов? - Необходимо собрать заседание вермахта, мой фюрер. Вы не можете просто взять и сдаться после всего, что было сделано. - Ещё как могу, - хмыкнул Адольф. - Мой фюрер... - Я подпишу бумаги, а затем их немедленно должны доставить Сталину для ознакомления и принятия решения. Передайте ему, я согласен на любые условия, - повторил он, - И ещё. Приказ для всех. Эта женщина, - он указал на Катю, - Она официально второй я. Она говорит - вы делаете. В моё отсутствие никто не имеет права сказать ей даже пол слова. К удивлению исполняющего приказы, в глазах Гитлера не было того сумасшествия, которое ожидалось. Только лишь его губ коснулась та улыбка, которой ни разу никто не видел. ССовец покинул совещательный зал. Гитлер повернулся к Кате, которая незаметно достала из камина его мундир и бросила в угол. Адольф не заметил этого, слишком сильно зациклившись на своей любви к русской женщине. - Теперь мы только можем ждать ответа от вашего руководителя. Катя смотрела на Адольфа и не верила своим глазам, а тем более ушам. Она сначала улыбнулась, а затем рассмеялась в голос. - Неужели, ты сделал это? Она упала на колени и сложила руки под подбородком, произнося на русском языке благодарности Богу. Она не могла поверить своему счастью. Счастью её Родины. Больше ни дня кровопролитий, больше ни одной смерти. Больше ни одной матери, потерявшей ребёнка из-за фашистов. Больше ни одной разрушенной семьи. Осталось лишь дождаться ответа от Сталина. - Благодари не Бога, а меня, Катя. Я же сказал, что сделаю ради тебя всё, что угодно. Следующие несколько часов они оба просидели на диване, в ожидании звонка. За это время случилось многое. За окнами прозвучал сигнал тревоги, призывая всех выстроиться на рядовой площади. Громким гласом какой-то командир объяснял ситуацию ничего не понимающим военным. Во всём здании начались телефонные звонки. В каждом кабинете, в приёмной. Наверное, даже на кухне прислуги. Везде, кроме совещательного зала Адольфа Гитлера, куда могли позвонить лишь считанные люди. Иосиф Сталин входил в их число. Пусть их общение было редким явлением, и Гитлер никогда не был сильно рад этому, сейчас же он ждал звонка как дара божьего. - Катя, знаешь, что я думаю? - спросил он, перебирая её волосы. - Что же? - улыбнулась она. - Я думаю, война была к лучшему. Если бы не она, ты бы не пришла ко мне. - А если бы её не было, ты бы сам нашёл меня. И увидел бы Серёжу. Он крепче прижал её к себе и поцеловал в щёку. - Мы заведём детей. И ты назовёшь их русскими именами. И плевать я хотел на то, что подумают другие. - Я не уверена, что могу иметь детей, - прошептала она. Адольф взял её подбородок пальцами и повернул лицо к себе, посмотрев на неё вопросительным взглядом. - Я присутствовала на одной стерилизации, которую проводил Менгеле в Освенциме. Я стояла слишком близко. Я думаю, я не могу иметь детей. - Мы разберёмся с этим, как только война будет официально завершена, ладно? Я люблю тебя и без детей. Раздался звонок. Катя и Адольф мгновенно поднялись на ноги. Несколько секунд стояли, а затем одновременно подошли к столу у окна. - Ответь, пожалуйста. Я назначаю тебя лицом, который имеет право вести переговоры за меня, если я того пожелаю, - сказал Гитлер и, сняв трубку, протянул её Кате. Дрожащей рукой она сомкнула свои тонкие пальцы на ней и поднесла к уху. - Да. - Кто говорит? - спросил голос, который весь СССР слышал много раз. - Переводчик Адольфа Гитлера. - Он там алкоголем увлёкся? - закричал Иосиф Сталин. - Нет, Иосиф Виссарионович. Он всерьёз. - Передай этому козлу, что я сам лично надеру ему зад! - Адольф Гитлер считает, что лучше вам принять решение прямо сейчас и не тянуть с этим, - уверенно произнесла Катя. - Ты - русская? - спросил он. - Да. - На кой чёрт он взял тебя себе? - Я сама пришла. Выполняю свой гражданский долг. Прошу вас, примите решение. Гитлер согласен на любые условия. Катя протянула руку Адольфу и тот сжал её пальцы. - Какие-то проблемы? - спросил он, но Катя только качнула головой. - Я хочу увидеть его наглую фашистскую рожу, чёрт бы его побрал, так и передай! - Иосиф Виссарионович, я понимаю, вы потрясены не меньше, чем любой человек, замешанный в этом аде, но, пожалуйста, завершите войну. Поймите, другого шанса не будет. Около минуты длилось молчание. А затем, прокашлявшись, Сталин сказал: - Переведите ему, что мне только что сообщили, что Ленинград свободен. Я слишком рад, чтобы отказываться. Первое условие - пусть его говнюки убираются с моей земли! Остальное будет вписано в документе, который мне передали с письмом. Я принимаю его предложение. Хотя мне и хотелось бы уделать эту нацистскую задницу к чёртовой матери! - его голос срывался на крик и приходилось всё время кашлять. Катя с улыбкой на лице переводила Адольфу всё, что говорит Сталин, опуская грубые высказывания. - Об этом можете не беспокоиться, Иосиф Виссарионович, - сказала Катя и повесила трубку. Она повернулась к Адольфу и бросилась ему на шею. - Всё кончено! - воскликнула она, заливаясь слезами счастья, - Войны нет! Он согласился! - А я тебе что говорил? - улыбнулся он. - Не могу поверить, что ты сделал это, - сказала она, посмотрев ему в глаза. - Я тоже. - Ты уверен, что не пожалеешь об этом? - Нет ничего важнее тебя в этом мире, моя русская любовь. Катя засмеялась и сказала: - Как это странно звучит из твоих уст. - Ничего, ты скоро привыкнешь. Подожди минуту, я выйду, чтобы сообщить всем, что Сталин дал ответ. Екатерина подождала, пока Гитлер скроется за дверью. Затем она подняла с пола мундир Адольфа, который не успел сгореть, потому что она достала его из камина, и повесила его на спинку дивана. Катя опустилась на колени и сложила руки под подбородком, произнося все молитвы, которые знала. Она просила Бога не судить её за то, что она собирается сделать. Она поднялась на ноги и обхватила себя руками. Всё тело дрожало от волнения и страха. Сердце вот-вот вылетит из её тела через глотку. Казалось, её сейчас стошнит от того, что она собирается сделать. На секунду она остановилась и подумала, не мало ли будет Гитлеру просто умереть от пули за всё то, что он сделал? Но другого шанса не будет. Он падёт от руки его любимой женщины. В данный момент ничего лучше быть не может. Катя медленно села на диван и посмотрела на подушку справа. Под ней лежал пистолет, который Адольф ей оставил, когда уходил на кухню. Она взяла его в руку и убедилась, что он готов к применению. Катя уселась поудобнее и прикрыла оружие подушкой. - Осталось последнее, - Гитлер зашёл в зал и направился к столу у окна, - Хочу уничтожить этот стратегический хлам. Послышался треск рвущейся бумаги. - Так намного лучше. Он продолжал разрывать на части этот огромный свиток, в который он вложил столько сил и времени. Но ради Кати, ради своей любимой женщины, он готов был бросить всё это. Только бы быть с ней. Но Катя явно не собиралась следовать его планам. Она заправила прядь волос за ухо и, поражаясь сухости своего голоса, произнесла: - Знаешь, я рада, что ты сделал это. Сам. Адольф повернулся к ней и спросил: - Что именно? - Завершил войну. Я имею в виду, не пришлось угрожать. Он усмехнулся: - Ты собиралась мне угрожать? Ты и мухи не обидишь, родная. - Это правда, - кивнула она, - Всю свою жизнь я только спасаю людей. Каждый день. А когда наступила война, то пришлось спасать не только своих людей, но и твоих. Чужого горя не бывает. Она посмотрела за его спину в окно. Там было темнеющее небо, на котором загорались звёзды. Они были ярче, чем обычно. Ярче чем те, что она видела, сидя на холодной земле Освенцима. Ярче чем те, что светили над ней в полевых госпиталях, когда она ампутировала ноги и вправляла кишки раненым солдатам. Звёзды сегодня ярче. Значит они с ней. А если звёзды протягивают ей руку помощи, значит и Бог не осуждает её за то, что она собирается сделать. - Твоё жизненное кредо, - улыбнулся он. - Да, это так, - продолжила она, проведя тыльной стороной ладони по лбу, - И теперь, знаешь ли, я думаю, что пришло время спасти не просто чью-то жизнь, а жизни миллионов. - Ты уже спасла, Катя. Благодаря тебе и моей любви к тебе войны уже нет. - Этого мало, - сухо ответила она. - А что же ещё ты хочешь? Я всё сделаю для тебя, - Адольф был очень удивлён. - Нет, не надо. Я сделаю это сама, - она поднялась на ноги, не выпуская из рук оружие и подушку, - Знаешь, я была готова выйти отсюда и быть расстрелянной. - Тебя никто не тронет! Я… - Да, ты отдал приказ. Мне очень повезло. Ты отдал приказ, и меня никто не убьёт, - она улыбнулась, - Представь ворота концлагерей. Сейчас из них выходят тысячи людей разных возрастов в полосатых костюмах. Босиком. Они счастливы. Они наклоняются и целуют свободную землю. Они поднимают головы и видят небо с этими горящими прекрасными точечками в нём. И ничего им другого для счастья не надо. Теперь они могут воссоединиться со своими семьями. Разумеется те, кому повезло больше других, и члены их семей не убиты. - Я счастлив, что ты счастлива, - искренне сказал Гитлер. - О да, я буду ещё больше счастлива через пару секунд. Он вопросительно поднял брови и собрался подойти к ней. И только сейчас обратил внимание на её руки. Неизвестно, успел ли он сообразить, что к чему. Успел ли он понять, что Катя собирается сделать. Сообразил ли, что будет убит выстрелом из пистолета в руках женщины, на которой он собирался жениться. Катя надеялась, что он успел. Она так хотела, чтобы до его сознания дошёл тот факт, что она убьёт его прямо сейчас и даже бровью не поведёт. Она совершенно не была злым человеком, но в данный момент её кровь бурлила дикой яростью и гневом, направленными на этого человека. Она не хотела его убивать. Но ещё больше ей не хотелось, чтобы он был жив. И она приняла решение. - Гореть тебе в аду, Адольф Гитлер. Раздался выстрел, заглушённый подушкой. Все люди за пределами зала слишком громко общались и обсуждали окончание войны, чтобы услышать этот выстрел. Несколько секунд Адольф Гитлер был ещё жив. Он даже успел подарить Кате прощальный взгляд, полный боли и страданий. Он не произнёс ни звука, но губы его открылись в немом "Катя". Он умер с её именем на губах. На губах, которые больше не выплюнут ни единого слова, которыми он создал свою империю, свой Третий Рейх. Бездыханное тело рухнуло на пол. Катя медленно опустила правую руку с оружием и выронила подушку из левой. Через несколько секунд осознав, что он мёртв, её стошнило. Солдаты говорят, так обычно и бывает, когда убиваешь в первый раз. Она подошла к нему и коснулась пальцами его шеи, чтобы быть точно уверенной в отсутствии пульса. И его не было. Она с облегчением вздохнула. А через несколько часов или через день с облегчением вздохнут миллионы людей. И ей хотелось, чтобы весь мир знал, что ей не стыдно за убийство. - Я убила Адольфа Гитлера, - прошептала Екатерина Синицына. Она поднялась на ноги и оглядела комнату. Коньяк на камине. Она сделала несколько глотков прямо из бутылки. Стало немного легче. Затем она взяла мундир Гитлера и перекинула его через плечо. Она подошла к окну и посмотрела на небо. Через минуту полярная звезда подмигнула ей. Катя вдохнула полной грудью и улыбнулась. Улыбнулась небу без пуль и самолётов. В Ленинграде и Москве сейчас наверное салюты. Как она их любила. Может, если она вернётся домой, кто-нибудь пустит в небо хоть пару огоньков, просто чтобы она посмотрела. Катя вышла из зала. - Адольф просил не беспокоить его некоторое время. Её ровный и уверенный голос не вызвал ни у кого сомнений. Все знали приказ. Её слово - такой же закон, как и его.***
Через несколько недель Екатерина Синицына была вызвана самим Иосифом Сталиным в его кабинет. Она ожидала в приёмной за дверью. Оставшись на несколько минут в одиночестве перед встречей с правителем, она посмотрела на свои руки. Считается ли, что они в крови? Уничтожило ли это убийство её чистую душу? Она вдохнула полные лёгкие воздуха, больше не пахнущего войной. Улыбнулась. Всё было хорошо. Сталин вышел из своего кабинета, чтобы лично пригласить войти женщину, которую он так жаждал увидеть. - Катенька, - начал он, жестом предлагая ей сесть, хотя сам стоял, опершись о свой письменный стол, - Когда ты говорила со мной по телефону из Берлина, я подумал, что ты предательница. Я не мог знать, что ты намного больше, чем просто женщина или просто патриот. Я виноват перед тобой. Катя ничего не ответила. Она поднялась на ноги и достала из сумки вещь, прихваченную ею из Берлина на память. Мундир Адольфа Гитлера. Она развернула его и указала Сталину на левый рукав с обожжённой свастикой. Катя улыбнулась. Он тоже улыбнулся и протянул руку, желая поближе рассмотреть вещь. Она не выполнила бессловесную просьбу. Катя бросила мундир Гитлера к ногам Сталина. - Вы хотели надрать его нацистский зад, - она взглянула в улыбающееся лицо правителя, который кивал ей с восхищением в глазах, - Я сделала это для вас. И для всех. Но в первую очередь для себя. В тот самый день Екатерина Синицына была награждена на Красной площади лично Иосифом Сталиным перед всем городом многими медалями. В их число входили медали "За Отвагу" и "Героя СССР". Катя прожила долгую и насыщенную жизнь. Она жила в доме своих родителей, которые погибли в то время, что она провела в Берлине. Они так и не узнали, что сделала их дочь для своей Родины. Спустя несколько месяцев после возвращения в Москву, она удочерила девочку Зою, которая потеряла родителей в последние дни войны. Годы спустя Зоя также стала хирургом, перенимая знания приёмной мамы. Всю оставшуюся жизнь Катя проработала в одной из немногих сохранившихся больниц, которую отстроили и увеличили - таково было единственное желание Кати в качестве своей награды за заслуги перед Отечеством. В тысяча девятьсот сорок третьем году больница была переименована в честь Екатерины. Каждый день своей жизни она спасала людей и помогала многим семьям. После смерти, её дочь нашла в доме дневники, содержание которых ей было известно ещё со слов матери. В этих дневниках была расписана вся её жизнь. История её любви с Адольфом Гитлером была описана во всех подробностях. Катя знала, что однажды эти дневники найдут, поэтому, обращаясь ко всему миру, просила не винить её за безрассудность. Лучшие писатели СССР превратили её личные записи в биографию, которая была издана в тысяча девятьсот девяностом году под названием "Женщина, Остановившая Войну", а затем переведена на тридцать два языка. В том же году в её честь был возведён памятник. Это была её собственнная фигура, созданная из мрамора. Её руку сжимал десятилетний мальчишка, чей образ смогли передать на камне с помощью тех фотографий, что хранились в дневниках Кати. Каждый день к памятнику героини войны приходят сотни людей. Одни приносят цветы, другие письма с благодарностями и восхищениями. А третьи сидят часами у подножия. И никто никогда не посмотрит на такого человека косым взглядом, ведь все понимают его чувства. Им всем хотелось бы ещё хоть раз лично поблагодарить женщину, убившую Адольфа Гитлера. История Екатерины Синицыной навсегда осталась не только на страницах книг, но и в сердцах миллионов людей. История Женщины, Остановившей Войну.