Ошейник

Сегодня ошейник обхватывал шею туже. Каждый вдох приносил боль. Она не могла даже повернуть голову — кожа, казалось, рвалась снова и снова от любого движения. Хозяева давно отучили ее от лишних движений. Шумное дыхание считалось неприличным, поднятие головы — оскорбительным, распрямленные плечи опускались от удара кнута. (На ее спине были шрамы, прикрытые покрывалом, и сегодня их покажут) Но сегодня песня базара поется так громко, что никому нет дела до нее. И она позволяет себе дышать тяжело и часто. Кожу на шее дергает от боли, но пусть. Страшно. Сегодня на ее ошейник надели цепь. Помост — слева от нее. Ноги хозяина прямо на уровне ее лица. Он прыгает по настилу, как гиена, клекочет покупателям о товаре и цене. Те, кто стоят с другой стороны помоста — толпа хищных ярких птиц — отвечают ему голодными вскриками. И хозяин снимает с него покрывало. Крики усиливаются, хозяин хлопают в ладоши — и товар сводят вниз, а она становится еще ближе к ступенькам. С ней тоже такое сделают. Покрывало держится на ее макушке и спускается до самых пят. Поднимешь голову — оно спадет, и к шрамам на твоей спине прибавится еще один. Этому учат в самом начале. Оно укрывает ее грязь, но само должно быть чистым, иначе ты вызываешь омерзение. Ее саму научили уважать покрывало так давно, что без него она все равно что голая. Но сегодня ее покрывало снимут и покажут всем, сколько шрамов на ее спине. Если много — она покажется своенравной, если мало — плохо обученной. Цепь дернулась, и она стала еще ближе к ступенькам. Свежих ран у нее нет, и потому она точно знает, что ее покрывало не запятнано ее грязной кровью. Говорят, что у хозяев — тех самых, которые по другую сторону помоста — кровь ярче и чище. Говорят, что она пахнет медом. Говорят, что они даже пьют ее, и это считается честью. Она не знала наверняка. Им не разрешено даже смотреть на их кровь. Их нечистые взгляды оскверняют ее, и хозяин может сгнить заживо. И пусть бы, подумала она и в ужасе зажмурилась, отрицая перед собой эти мысли. Свежих ран у нее нет. Она уже давно закончила обучение, и все ее раны зажили. Хозяин называл ее умницей, и она служила ему. Она подавала ему вино и фрукты перед и после торгов, стирала его одежду, чистила его обувь. Еще вчера он называл ее умницей. А сейчас ее ошейник затянули туже и привесили цепь, и она ждет, пока взойдет на помост, который еще вчера сама подметала. Что-то было непонятно для нее самой. Ее страх был привычен. С тех самых пор, как она впервые укрывалась покрывалом, она носила страх на спине. И то странное, тяжелое и горячее, как уголь, чувство, которое вызывали у нее хозяева по ту сторону помоста, тоже.