Руки

Огонь пожирал отца. Маэдрос навсегда запомнил этот час, когда он сидел на коленях перед тлеющими остатками тела, в котором уже нельзя было признать Феанора. Он просто не мог в это поверить. Вокруг рыдали братья, ища поддержку и утешение друг в друге и в старшем, а он сидел на коленях перед телом и едва касался его головы опалёнными пальцами. Рука тряслась и в какой-то момент он слишком сильно нажал, проделав в обгоревшем черепе дырку, из которой тут же взвилось вверх новое пламя, заставив Майтимо с криком отшатнуться. Огонь пожирал отца изнутри, точил его силы и волю, чтобы после вырваться на свободу и уничтожить всё, что только могло гореть. Он возненавидел огонь всей душой тогда, в тот день. С тех пор он ненавидел костры и факелы, он ненавидел фонари и свечи. Смотреть не мог на гобелены, где изображён огонь. Легенды говорят, что тело вспыхнуло, едва Пламенный Дух покинул его... Враньё. Он был там. И он видел, понимал, что слёзы отца вызваны не страхом умереть. Горем - может быть. Но самое главное, что ему было больно, нестерпимо больно. Он всю жизнь носил это в себе, прятал, одевал во множество оболочек, силясь спастись от огня, спасти от него окружающих. Но теперь роковое пламя нашло прорехи и вырвалось на свободу, сжирая его изнутри, изнуряя, точа силы. С последним, полным муки выдохом этот огонь вырвался наружу, тут же охватив всё тело, больше не принадлежавшее кузнецу. Теперь это только прах, который развеется по ветру, усеяв землю. Мёртвый пепел. Он не помнил, кто уводил его от пепелища. Просто кто-то положил руку на плечо – кажется, это был Маглор – а потом ещё, и ещё одну, словно забирая эту боль, словно закрывая собой, защищая от ужаса, что поселился на дне серебристых глаз. Они впервые после многих, многих сотен лет спали все одной кучей, прижимаясь друг к другу. И самого старшего, самого сильного, а теперь – сломленного и разбитого Нельо уложили в середине, обнимая с обеих сторон и удерживая на месте, когда горло, наконец, оцарапала истерика. Он даже не плакал почти - только бился в путах множества рук, срывая голос, пугая воинов переливчатыми завываниями. Маглор навсегда запомнил этот вопль. После него ему ещё долго не удавалось коснуться струн и получить чистый звук. Огонь окружил отряд. Он не успевал, не успевал, не успевал... Его отрезали, окружили, сжали в кольцо. Фингон испуганно озирался, стискивая в пальцах меч, но в его глазах поселилась обречённость. Он умрёт. Умрёт и прекрасно знает это, но знать и оказаться перед лицом смерти разные вещи. И он всё-таки испугался, хотя и обещал себе улыбаться до последнего. Там, вдалеке, куда метнулся взгляд, ведомый предчувствием, он увидел Майтимо, который яростно бился, пытаясь пробраться к нему. Сердце предательски сжалось – спасёт! Спасёт, отплатит за долг, и всё, всё будет хорошо... Но так не должно быть. Этих нитей не существует в ткани бытия. Финдекано подарил поднявшему голову Маэдросу полный нежности взгляд, не слыша, что он кричит, чего он хочет. А потом коротко взглянул на Маглора. Он же знает. Он всё знает, на самом деле. – Береги его. Обескровленные губы шептали почти неслышно, тем более не слышно в гуле адского пламени, что принесли с собой балроги. Пал последний воин из отряда и Фингон Отважный, Верховный король нолдор поднял свой меч, в последний раз вступая в бой, уходя навстречу смерти с улыбкой на устах. Когда всё закончилось, Маэдрос на подкашивающихся ногах пошёл к телу. Изломанное, затоптанное, забитое в землю. Такое маленькое по сравнению с теми, кто это сделал. Вокруг кровь, внутренности и обломки костей. От головы одно воспоминание. Это то, чего так боялся Майтимо – он не сможет даже в последний раз коснуться холодных губ, потому что их просто не осталось. Всё, что он теперь хранит в памяти – это тот взгляд. Могучий воин и Высокий лорд Первого дома взвыл в небо, вцепившись пальцами в ещё не успевшие отрасти волосы, упираясь культей в землю и склоняясь лбом до колен. Он опять потерял дорогое ему существо в огне. Он ненавидел огонь. На плечи, одна за одной, легли шесть рук, сдавливая, деля с ним эту боль, помогая справиться, помогая ощутить себя живым. Возвращая на землю, заставляя вновь дышать и смотреть. Когда Маэдрос обернулся – рядом был только Маглор. Его руку он ощущал лучше всех. Огонь подступал к ногам. От нестерпимого жара и боли текли слёзы, но Маэдрос уже не мог остановиться. Маглор давно потерял его в дыму и искрах, сорвав голос в отчаянных попытках докричаться, а старший брат всё молчал. Он не будет больше кричать. Выть. Вопить. Да что угодно. Он сгинет в этом пламени так же, как его отец, как Фингон, улыбающийся Фингон. Маглор навсегда останется слишком маленьким, чтобы понять, почему. Он будет ненавидеть, он будет казнить себя, но не сможет докопаться до истины. И не надо. Пусть этот огонь, пожирающий изнутри так, что было больно физически, никогда не коснётся его. Руки на плечах сжались чуть сильнее. Одна из них была отца, он знал. Они не покидали его никогда. Никогда не оставляли одного. В минуты высшего счастья и высшего горя, когда он был героем и когда пропадал в грехе. Ночью и днём, летом и зимой они были с ним, лежа на плечах, удерживая или подталкивая. Теперь они медленно соскальзывали с плеч, ложась на лопатки ровным рядом. Правильно. Ему слишком страшно. Трус. Нельо сжал в руке камень сильнее, закрывая глаза, и кивнул. Шесть рук толкнули в спину, отправляя феаноринга в последний полёт. – Майтимо! Нет! Маглор выкинул свой камень. Сбежал от любого преследования, забившись в самый дальний угол. Сидел там, утирая слёзы, непрерывно катящиеся из полных безумия глаз, раскачивался и лелеял обгоревшую ладонь. Поверхностно, хрипло и быстро дышал, в ужасе глядя на волны, что облизывали берег. Шесть рук сжались на его плечах. И одна – на горле. Не сберёг.