drive me insane

Song: DJ Snake — You Know You Like It (feat. AlunaGeorge) — Привет, Лу. Луи не знает, что в него вливают, но ощущениями он очень доволен, на языке солоноватый едко-горький привкус — на душе полнейшая свободная пустота. Он громко и открыто смеется, его белоснежные зубы блестят от яркого света в кромешной тесной темноте, и он уже не видит, кто трется о его пах, чьи бедра он сжимает, чья голова лежит у него на плече, чьи локоны спадают по его груди. Он просто наслаждается тем, что ему вообще-то категорически запрещено. — Как ты там, Лу? Луи тянет девушку за волосы, опуская руку на ее упругие ягодицы, сжимая, языком проводя по зубам, приятно покусывая ярко-накрашенные сладкие на вкус губы. Прижимаясь к пышной груди, пальцами проводя по глубокому вырезу, поднимает себе на бедра ее тонкие ноги, засасывает смуглую кожу. Джинсы спадают с его ног, когда они врываются в его гостиничный номер, падая на кровать. И Луи, определенно, нравится вся мягкость, жесткость и девственная осторожность этой девушки. Он слышит звонок скайпа открытого ноутбука в соседней комнате, когда она тихо сопит у него на груди, уставшая и липкая через час. Он встает на слабые ноги, укутываясь в темный плед с головой, и босыми ногами скользит по ледяному полу, изредка натыкаясь на сорванную одежду. Гарри. Принять вызов. — Я так скучаю по тебе, Лу. — Он точно не уверен, который час, а музыка клуба все еще звенит в его ушах, и несколько слов пробивают ее, словно булыжник стеклянное окно. И Луи не знает, от чего мурашки прошлись по его телу: из-за неожиданного сквозняка или наивного тона слов Гарри. Он слышит, как в соседней комнате громко скрипит кровать. Улыбка Луи и его смех острыми углами застревают между рёбер. Колит нещадно, но пока еще терпимо. Гарри сутулится, выглядит уставшим, у него грязные волосы и огромная толстовка, но смотреть на него приятно, может, даже хочется обнять. В их комнате темно, и Луи думает, что должен купить большой светильник, когда вернется. Он все еще не отвечает, любуясь своим мальчиком, протягивая руку к экрану, будто гладя Гарри по гладкой щеке. И он знает, что тоже скучает, но признавать этого не хочет. — Как ты? Как мама? — хрипло пьяно спрашивает он, обнаженными ягодицами садясь на твердый стул. Он все еще укутывается в плед, чтобы ярких засосов и блядских царапин от длинных ногтей на груди Гарри заметить не смог. — Я ходил в аптеку, чтобы купить кое-какие лекарства, когда рядом что-то взорвалось, потом «Скорая», какой-то шум, голова до сих пор побаливает, — и он не жалуется, это звучит как-то… обыденно, даже заботливо, будто ему не было больно, когда сколотые стеклышки врезались в щеки. Луи только сейчас замечает глубокие царапины на лице и синие круги под глазами от недостатка сна. — Маме твоей уже лучше, сегодня даже всю ночь не просыпалась, но все равно пришлось сидеть рядом с ней. Она скучает по тебе, Лу. И ждет каждый день. — Знаю. На днях приеду, — отвечает он, краем уха слыша, как кто-то во сне стонет. — На работе кое-какие проблемы, пришлось задержаться. Извини? — Он нагло врет, но ему хотя бы жаль. Уж лучше солгать, чем окончательно разбить хрупкое сердце. И Луи по-настоящему больно смотреть на то, как устало улыбается Гарри, продолжая тереть глаза. Он не спал, он пытался спасти его мать от невыносимых спазмов, пока Луи был тут, трахая какую-то девку. И ему безмерно, чертовски стыдно. Так, что ребра словно намертво сжимают его тело, надавливая, призывая к совести. Колит нещадно, и уже совсем нетерпимо. — Я очень люблю тебя, Лу, — его голос тихий, как шелест листьев за окном осенней ночью, почти не слышный, и Луи сначала кажется, будто это его неотрезвевшее воображение. Луи кажется, будто жизнь играет с ним хреновую шутку. Луи кажется, что он должен ответить взаимностью. — Я изменяю тебе, Гарри. — Парень на экране замирает. Луи хочет сотни раз сказать, что любит, но едкие слова как-то сами срываются с сухих губ. Мальчик громко выдыхает, за кудрявой челкой пряча глаза. — Я знаю, Лу. — Он обреченно усмехается, смотря куда угодно, но только не в монитор, а сердце Луи практически останавливается. — Ждал, когда сам признаешься. — Он что-то достаёт из ящика стола и прикладывает к камере. — Это список всех, с кем ты был за эти два года. — Цифра 32 на конце листочка грубо стыдит его. На именах, написанных черной ручкой, — крупные разводы от слез, буквы такие неаккуратные, как будто выжженные на молочной коже, и Луи становится холодно. — Признаюсь, я хотел их всех убить, даже пистолет нашёл. — Он вынимает оружие, а Луи молчит. — Глупо, да? Они ведь не виноваты даже. — Его взгляд пустой, будто он сам не хочет принимать все, что написал. Будто это просто… листок с чьими-то именами, а не огромное количество сучих измен мужчины, которого он по-настоящему искренне любит. — Гарри… — начинает Луи, и он не хочет оправдываться, но чувствует, что должен что-то сказать. — Нет, замолчи, — холодно обрывает он, опуская взгляд; он дрожит, и Луи впервые слышит его таким… злым? Отчаянно борющимся за своё разбитое счастье, пытаясь его оттолкнуть. — Не надо. Я уже много раз думал, что скажу тебе во время этого разговора. Но сегодня я так устал, что ничего не помню. Я устал от себя самого. Всегда удивлялся людям, которые смогли простить измену. Одну измену, Луи. У тебя их тридцать две. — Тридцать три, — шепчет он, и сначала кажется, будто Гарри не слышит. Он, устало выдыхая, головой ложится на стол. — Я не готов, понимаешь? — Его глаза сухие, будто выплакал все на листок, и он выглядит так, будто привык ко всему этому дерьму на своих хрупких плечах. — Мне всего семнадцать, я ничего не видел в этой жизни. Кроме твоих вечных измен. И Луи готов вырвать своё сердце: на, забирай, поменяй своё полностью разбитое и отдай его мне, я хочу почувствовать на себе всю свою недостойность и твою любовь; на моём сердце ни единой царапины, на твоём лице их даже больше, давай, бери. И если бы только все было так просто. Луи впервые плачет. На самом деле плачет, первый раз за всю свою гребанную жизнь он рыдает, потому что понимает, что ничтожен, ужасен, и этого не изменить. Слезы скатываются по его холодному лицу, и да, это все-таки сквозняк его души, смешанный с предательством, заставляют его тело колыхать, гореть от внутреннего пламени. Звонок завершен. — Гарри, прости, умоляю, — его голос срывается, пальцы трясутся, и он пытается, просто пытается контролировать себя. Абонент занят, умноженное на тысячи раз. Он не представляет, как Гарри привык к этому. Он чувствует, как разрывается на части, когда понимает, какого было Гарри терпеть все его блядства. Гарри смирился. Просто взял и смирился, а Луи даже не замечал. Он хочет разбить себе лицо, кричать, разрывать себя изнутри, умирать физически, пусть даже мучительно, хочет быть распятым на кресте и сгорать от палящего солнца, он готов, он заслужил, но чувствует только порочное гниение. Два гребанных года Гарри переживал все это, не плача на виду, продолжая отвечать на мягкие поцелуи, не дергаясь от касаний, когда он приходил от всех них. Луи сидит обнаженный на полу, шумно вздыхая и хлюпая носом. Ему больно не за себя, нет. Ему больно за Гарри, которому сломал жизнь. И Луи не знает, сможет ли мальчик когда-нибудь вновь поверить другим людям, как когда-то поверил ему. Поверил, бросил все и уехал. Луи остается один. На руинах своей жизни. На руинах своей души. Рядом с девушкой, которая утром уйдет, не задерживаясь в его памяти. Он немеет от собственных пыток. Звуки скайпа разрывают глубокую тишину. Входящий вызов.