Я не смогу это прекратить.

      Он перед тобой — настолько простой, что ты не можешь сдержать исказившей тонкие губы ухмылки.       Европейцы не обучены ни хорошим манерам, ни умению скрывать свои желания и эмоции. Они грубы и бестактны, они — животные в твоей стране, которые до сих пор мечтаю получить тут свою власть, будто сейчас XIII век. Но что делает этот мужчина в твоем доме в два часа ночи? Раз уж мы выяснили отсутствие у них этики — остается издать только вздох. — Рене, пойдут нехорошие слухи, — произносит тонкая фигура еще из-за ширмы, спешно одевая кимоно для встречи гостей. Белый, а знаешь ли ты, что символизируют длинные рукава, достающие почти до пола? То, что я —незамужняя женщина. Свободна, а ты врываешься в дом через двор, даже не думая стучать.       Наконец фигура выходит из-за ширмы, маленькие шажки к гостю и приветственный поклон — в отличии от мужчины, у нее все строго. Этот европеец, сорока с чем-то лет, всматривается в фотографию погибшего отца и меня в этом обличье самого, а не самой, но разве же ты поймешь? — секундой до вежливого приветствия.       За следующие несколько секунд он успел многое — схватить тонкие плечи широкими руками, заставив меня прогнуться и смиренно не двигаться после, притянуть и поцеловать так страстно и глубоко, что перехватывает кислород. Но ты думаешь, что и в этот раз я буду смиренной? Во мне мужское начало. Чужие губы начинают терзать белые зубы, впиваясь в плоть, и худая, узкая ладонь скользит по груди. — Я соскучился, Сонг. Очень, — наконец выдает гость, прекращая поток страсти и возвращая рассудок на место хоть и ненадолго. Женщина перед ним улыбается и сжимает тонкими пальцами пиджак, смотря своему покорителю в глаза. Знал бы он, что перед ним — мужчина, целью которого является шпионаж за этим дипломатом в целях правительства. Такая умела актриса…, но ведь только мужчины могут по-настоящему знать что нужно другому мужчине. «А ты знаешь, что в Азии великолепно обстоят дела с сексуальными ласками? Пока европейцы занимались войнами, ели что попало, в Японии процветало искусство владения телом и доставления удовольствий. Не бойся, ты скоро все узнаешь.»       Японка помогает совершить первое действие, нарочно медленно расстегивая пуговицу пиджака и смотря мужчине исключительно в глаза. И он срывается. Бросает на стоящий рядом диван, целует, гладит руками, изучая тонкое тело. Но за определенную черту заходить нельзя, и Сонг останавливает чужую руку на своем животе. — Пожалуйста, не надо. Отсутствие одежды меня смущает, — врешь ты, сохраняя бледность накрашенного лица. Он перед тобой — такой хороший, хоть и простой. Понимает, не заглядывает, не трогает, позволяет расстегнуть свои брюки и достать из них налитую кровью плоть. Не только «она» девственница, но и «он» первый раз впускает в себя мужчину. Аккуратно подводит головку ко входу и сжимает зубами губу, ощущая резкую боль, а после — удовольствие.       Перед лицом — чужое, по вискам стекают капли пота, чуть покрасневший, но такой красивый, и как восхитительны мужские стоны, когда он в тебе. Первый раз не может быть долгим — Рене кончает внутрь, ты сжимаешь его в себе и падаешь на спину, видя перед глазами цветные круги — твое мужское «я» не удовлетворено, но ведь так бы ты себя проявила.       Два тела лежат рядом, недолго. Европейцу пора к жене. Нет, даже не так. Японка сама говорит ему об этом, понимая свой статус любовницы, пусть и так горячо любимой. В этот раз — без прощаний, они еще встретятся. Он ушел также быстро, как и пришел. Правда, избежать слухов и нехороших слов уже ничего не поможет. Но ты начинаешь чувствовать что-то большее к этому человеку, чем желание помочь родине за его счет.