Раздвоение

Враг растоптал мою жизнь, вверг меня во тьму, и я не вижу дневного света, как не видят его мёртвые. (Светлана Лыжина) Бояться нужно не врагов, а друзей. Да и друзей ли? В изящных ладонях засыхал цветок, Раду отпустил его плыть, роняя в воду. С ним станет то же, что и с этим цветком, если он не решится, не примет дружбу шехзаде. Красная роза станет белой утопленницей, заскользив по глади. Будет ли это предательством? То, что он вступает в союз с тем, с кем должен сражаться, мечом к мечу встанет с тем, против кого должен обнажать меч. Но отец мёртв и старший брат тоже, а Влад… он получил свою поддержку, он получил свою свободу. Это его плата. Один из братьев должен был остаться. Да и какой пророк сейчас скажет, как повернётся колесо жизни, в какую сторону проложит путь? Выдержит ли Раду и не предаст ли самого себя? Думать об этом было больно и противно, будто ногтями скребли по стеклу. Раскинуть бы руки, да прыгнуть белым цветком в объятия волн. Но Раду не мог так просто сдаться. - Мои мучения будут продолжаться, - сам себе сказал он, чуть поведя плечами, как если бы Мехмет уже оказался за его спиной. Влад вернулся в Валахию, на румынскую землю, и родные ветры пронзали его, привечая. Но он переоценил свои силы. Родные ветры прогоняли его, ещё не признав в нём князя, ещё чувствуя турецкие запахи. В плен ли ехать или гостем быть – что из этого лучше? И не будет ли он предателем теперь, после того как оставил Раду одного и совсем юного, после того как решился ехать к Яношу, и там искать поддержки. Его сердце склюют вороны, лишь стоит оказаться в Венгрии – так он думал. Но оказавшись на сухом, со всех сторон обдуваемом перекрёстке, уже покинув Турцию и уже расставшись со Штефаном, он предпочёл выбрать последнюю дорожку, чем не выбрать ничего. Даже если она была вымощена кровью и костями. Рука Влада была твёрдой, он верил, что ещё возьмёт своё. Он убеждал себя в том, что верит. В один голос с разных кусочков земли, в унисон раздавалась их скорбная братская песня: «Что станется теперь со мной, с моим братом? Со всем нашим родом Дракулести? Не можем мы разжать плохо сцепленных пальцев, не можем пропасть в ничто. Враги наши перед взором нашим, а друзья наши притаились позади нас. Так стану ли я очередным предателем, в одну цепочку сковав лодыжки с остальным войском с девятого круга? Пускай враг могущественен и всесилен…пока он не считает меня противником, пока считает меня хилым скелетом, я стану накапливать силу. Придёт время, я сумею выбраться из этого мира и расправить крылья». Ни одна из сторон была не лучше. И турки, и венгры равно желали своего влияния, разрывая плоть на половины, покуда хватало сил. Какая честь здесь выдержит, если политика требует постоянных метаморфоз, быть гибким и хитрым, словно внутрь вживили змею. Они оба были осторожны – и Влад, и Раду. Пытались. Так сильно хотелось свершить свой суд, каждому воздать за убийства и разлуки, за боль, так сильно – сохранить, будто воду в ладонях, всё то неуловимо-тёплое и родное, что ещё осталось, так сильно – укрепить родные ветры и силой наполнить ладони, чтобы защитить. Мысли кидало комками, как землю от осадных орудий, но это ещё не было поражением. По воде побежала рябь, а по коже – мурашки, и Влад, подняв глаза, подставил их каплям дождя. Дождь всё смоет, ни капли крови за собой не оставив. Чью-то совесть и смелость он смывает точно также. Лишь позже оба брата встретятся, когда минует множество лет, да и встретятся, чтобы сразиться. Много смертей пройдёт через их руки и запутается в сцепленных пальцах, брызнет на кудри волос. Но и тогда станут ли они различать цвет земли под ногами и ветра, обдувающие лицо? Не стать предателями для самих себя – вот что было важнее. Они искали, как разноцветные плоские камушки, те события, что питали бы их, а не поглощали силы, истощая, что не развеивали по безжалостным полям истории их имена. Хрупкой была связь сцепленных пальцев, но они удерживали её, как могли. «Достаточно ли силы я обрёл, чтобы убить всех предателей? Чтобы сохранить в живых тебя даже сейчас, когда мы по разные стороны? Я буду лжецом и предателем. Ну, так пускай. Потеряв душу свою ради тебя, я сохраню её» - сливались снова голоса в унисон, уже иными нотами, уже не мальчишек. Будто и не были никогда они порознь. Будто вся их жизнь имела свою, вторую личину. Как и они сами.