Пигмалион

Ринго хочет чувствовать себя нужной. Но после еженощных баталий на кухне ее родители по-прежнему злы, испуганы и переполнены ненавистью. Ринго пытается исправить свою семью, вновь собрать по кусочкам, но ее тихий лепет — не заклинание, меняющее судьбу. Ее семья раскололась: в самом сердце не хватает гигантского куска, и Ринго сама слишком сломана, чтобы заполнить пробел. Она сравнивает две семейные фотографии — почти одинаковые, за исключением девочки, стоящей между матерью и отцом (одной придают живость пурпурные волосы, столь же яркие, как ее глаза, а другая — сплошь тусклые оттенки коричневого) — и немедленно понимает, какого же недоставало куска. А затем удивляется: где же, в таком случае, место для нее? И ответ не заставляет ждать долго: ее родителям нужна Момока, не Ринго, так что она чтит указания дневника, как религиозную догму, пока в один прекрасный день не перестает различать, которая из сестер — она. В иные дни она вовсе забывает о разнице. В другие — кухонный хаос сталкивающихся слов и разбивающихся сердец напоминает ей, что она всего лишь Ринго, а не Момока, и Ринго недостаточно хороша. Ринго хочет быть любимой. Вот только Табуки уже уступил своё сердце — женщине белокурой, прекрасной и знаменитой. Пара восходит к будущему, перепрыгивая через ступеньку, а Ринго всё гонится за ними в туфельках Момоки, которые малы ей на три размера, пялится Табуки в спину и удивляется: неужто это означает "любить"? Она следует дневнику от первой и до последней буквы, так что никак не может уразуметь: почему? Почему не она? Её ненависть пылает страстным огнем, и ненавидеть — легко, поскольку у Юри есть всё, чего нет у Ринго. Впрочем, она всё равно старается, не позволяя обстоятельствам удержать ее, поскольку она — дитя судьбы, и ей предназначено вновь и вновь собирать воедино своё разбитое сердце. Она знает, что сердцу никогда не быть прежним, но старается лишний раз не задумываться об этом. Благодаря Сёме она чувствует себя нужной. В глубине души она понимает: её дневник — это всё, что ему нужно, но она так долго жила в одиночестве и печали, с разбитым сердцем, что даёт себе разрешение притвориться. Она обрушивает на него резкие слова и гневные удары — потому лишь, что необходимо лелеять чувство, пока оно не ушло: в кои-то веки кто-то бессилен ее покинуть. В кои-то веки кому-то нужна Огиномэ Ринго. Благодаря Сёме она чувствует себя любимой. Он вечно жалуется, но никогда не говорит «нет». Его взгляд, устремленный на неё, незнаком ей: в этих глазах не жалость, а понимание. И хоть она ранит его острыми словами, пытается обратить их в лезвия, способные разрезать узы между ними двумя, он всё же отталкивает ее от автомобильных фар. Его тело на асфальте дергается в одном ритме с судорожным биением ее сердца. Позже он сам пытается оборвать их узы с помощью пустых слов, и это вновь не срабатывает. Ринго думает: должно быть, нечто могущественное связало их вместе. Заснеженным днем, неподалеку от больницы, Сёма не сопротивляется, когда она притягивает его к себе. Она тонет в нем, позволив его нарушенному сердцебиению эхом отдаваться в ушах — удивляясь: неужто оно звучит в гармонии с ее собственным? Судьба жестока, все они — игрушки в ее руках, и Ринго бессильна остановить это: ведь Ринго не Момока. И всё же Сёма не позволил бы Момоке так прижаться к нему, не стиснул бы в своих пальцах пальцы Момоки — а ей, Ринго, он позволяет. И в кои-то веки Ринго чувствует, что ей — хорошо, и ее — достаточно. Огиномэ Ринго просыпается в вагоне метро — со шрамами на запястье и пустотой в сердце. Внутри нее — одиночество, которое никто не в силах заполнить; сродни тому, какое возникает, когда уходит некто незаменимый. Она рассеянно спрашивает себя: почему этот некто бросил ее, уходя? Она спрашивает себя: неужто она по-прежнему недостаточно хороша?