"Кармен".

Домашний театр в доме Корфов. На сцене расставлены подсвечники по периметру, из-за кулис выглядывают в зал переодетые испанцами и испанками крепостные актеры. В зале рассаживаются зрители-гости. В центральной ложе занимают свои места важные персоны. Государь-император помогает разместиться своим дамам — государыне и принцессе Марии. Второй ряд кресел в царской ложе занимают фрейлина Нарышкина, цесаревич и Ольга Калиновская. Под царской ложей устраиваются князь Репнин в окружении Елизаветы Долгорукой и Анны Платоновой. Сразу за ними кресло занимает княгиня Марья Алексеевна Долгорукая, по правую руку усаживается ее супруг Петр Андреевич, а по левую барон Владимир Иванович Корф. Лиза Долгорукая (ерзая в кресле): - Михаил Александрович! Миша! Миша!!! Когда же начнется представление?! Михаил Репнин (доставая из внутреннего кармана сюртука, заботливо припасенную программку): - Точно в срок, Елизавета Петровна. Ровно в десять перед полуночью. Владимир Корф (с тоской и завистью поглядывая на Петра Долгорукого, который поудобнее устраивается в кресле, с явным намерением вздремнуть): - После третьего звонка! Анна Платонова (вздрагивая): - Владимир Иванович, не могли бы Вы не орать мне на ухо. Все-таки в храме искусства находитесь. Владимир Корф (от тоски и зависти не осталось и следа): - Я Вам, Анна, на ухо не орал. С чего Вы взяли, что я вообще орал? По какому праву Вы беретесь судить о модуляциях моего голоса? И вообще, это не храм, а мой крепостной театр в моем собственном доме. Я тут хозяин и если прикажу… Долгорукие и Репнин на одном трагическом вздохе: - Начина-а-а-ается! .. Анна с воинственным видом уже открывшая было рот, чтобы ответить Владимиру, переглядывается с ним, и сердито смыкает уста. Оба с потухшим видом опять чинно усаживаются в креслах. Лиза Долгорукая (жизнерадостно): - Так о чем будет эта пьеса, Миша? Михаил Репнин (разглядывая программку): - Это, Елизавета Петровна, не драматическое действо, это — опера. Марья Алексеевна (вмешиваясь в их разговор): - Лиза! Так это опера и будут петь? Владимир Корф (с недобрым выражением лица): - Мгм… Лиза Долгорукая: - Как интересно! Михаил Александрович, а о чём будет опера? Михаил Репнин: - В операх, Елизавета Петровна, сюжет называют «либретто». Эта опера о прекрасной, страстной цыганке Кармен, которая зажгла огонь любви в сердце доблестного Хозе. Петр Михайлович (неожиданно проявляя интерес к происходящему): - Да… Знавал я когда-то одну… (наталкивается на взгляд Марьи Алексеевны) … Э… Машенька, друг мой, что-то я запамятовал, сколько Андрюшеньке было лет, когда у него первый зубик прорезался? Марья Алексеевна (поджав губы): - Сколько Андрюшеньке было лет? И об этом спрашивает отец троих детей! Владимир Корф: - К пяти годам они уже весьма… кусачи. Анна Платонова (напряженно выпрямив спину): - Да я никогда в жизни… Владимир Корф: - Правое ухо. Семь швов. Анна Платонова: - Надо было вовсе отку… Всеобщий тихий стон. Он тут же тонет в звуках нарождающегося где-то рядом скандала. Голос Сони Долгорукой: - Маменька! Маменька! Андрей и Наташа целуются! Все моментально начинают вертеть головами. Лиза Долгорукая (торжествующе): - Вон они! Во втором ряду… Ну справа же! Целуются! Из-за кулис доносится звук глухого удара об пол. Голос Варвары (доносящий оттуда же): - Татьяна! Доктора Штерна сюда! Наталья Репнина и Андрей Долгорукий отрываются друг от друга. Наталья, зардевшись, прячется за веером, Андрей смущенно надевает очки. Соня с возмущение переводит взгляд с одного на другого. Марья Алексеевна: - Ну что же вы, дети… Петруша, скажи им. Петр Михайлович: - Э… эм… Откуда-то сверху, из-под заоблачных высей седьмого неба лож, доносится голос государя. Николай Павлович: - Да полноте вам, господа! Дело молодое. Все, как по команде, задирают головы вверх. В царской ложе царит легкая, непринужденная атмосфера. Наследник, покинув свое место и сопровождаемых дам, устроился на подлокотнике кресла принцессы Марии, что-то нашептывая ей на ухо. Хихикающая Мария замечает всеобщее внимание и начинает дергать Александра за обшлаг рукава, но тот легкомысленно отмахивается. Дамы Александра, Ольга Калиновская и Кати Нарышкина, кажется, вовсе не замечают пропажу своего кавалера. Кати Нарышкина: - …, а поверх капора — башлык. По краю башлыка рюши в три ряда из вологодских кружев. На прошлой неделе случился l'incident le plus amusant*. Дочь иркутского градоправителя нацепила вместо вологодских кружев — ришелье! И все бы ничего, если бы не ее валенки, побитые лионским бархатом. Бархатом! Последняя модистка знает, что в Париже в этом сезоне подбивают исключительно атласом! Ольга Калиновская: - Валенки? В Париже?! Послушайте, голубушка, а как же фермуары? Разве башлык не мешает? Кати Нарышкина: - Помилуй Бог! Какой фермуар? При наших морозах он ко лбу примерзает. Так что башлык нисколечко не мешает. Но вот брандербуры под тулупами приминаются ужасно! Мамелюки в этом отношении куда удобнее, но под них та-а-ак задувает сквозняк… Руки по локоть отнимаются. Ольга Калиновская: - А шали… Кати Нарышкина (перебивая ее): - Только кашемир! Индийский кашемир и ничего другого! И чтобы узор обязательно симметричный. Но никаких цветов и плюща. Ромбы, полосы, антик… Ольга недовольная тем, что ее перебили, хмурит брови, но в присутствии императора все же не решается одернуть Кати. Тем временем, по залу начинают сновать камердинеры и тушить свечи. Один из них становится у края сцены и начинает размахивать большим бронзовым колокольчиком. Тот глухо гудит. Лиза Долгорукая: - Первый звонок! Когда же будет третий?! Миша утыкается в программку. Корф усиленно рассматривает лепку на потолке, оставляя комментарий о втором звонке при себе. В зале поднимается легкий гам, припозднившиеся зрители спешат устроиться на своих местах. Только было умолкнувший колокольчик опять начинает надрываться. В кресло перед Лизой Долгорукой опускается Андрей Петрович Забалуев бормоча «Между первым и вторым…» Он бодро озирается по сторонам, оглядывается и расплывается в улыбке. Андрей Платонович: - Вечер добрый, дамы и господа! Дамы с треском открывают веера и учиняют форменный вихрь праведного негодования. Господа с разной степенью раздражения впиваются в него взглядами. Владимир Корф: - Раз Вы тут, Андрей Платонович, то не такой уж он и добрый. Что-то никак не припомню я, чтобы отправлял Вам приглашение на спектакль. Не иначе как граф Бенкендорф Вас контрамаркой снабдил. Андрей Платонович: - И ничего-то не скрыть от Вашего проницательного взора, Владимир Иванович. Ну, полноте, полноте! Забудем старые распри… Владимир Корф: - …зачнем новые! Андрей Платонович: - Барон, как можно, и в мыслях не было у меня волочиться за Вашей очаровательной protégé. Шелест вееров немедленно замирает. В воздухе отчетливо разливается амбре дуэли. Но тут в третий раз начинает рокотать колокольчик. Легкий ропот в затемненном зале затихает, скрипят кресла, умолкает шелест расправляемых юбок. На освещенной свечами сцене представлена площадь в Севилье. Актеры, изображающие толпу гуляющих, снуют туда сюда. У бутафорской караульной будки сидят одетые солдатами парни. На сцену врывается Варвара. На ней широкая цветастая юбка, лиф подпирает могучую грудь, голову венчает черный парник в буйных кудрях. Она быстрым шагом направляется к сидящим у будки парням, попутно расшвыривая «прогуливающихся» граждан Севильи. Петр Михайлович: - Что это?! Михаил Репнин (заглядывая в программку): - По либретто, это должно быть Микаэла, в исполнении Татьяны Веревкиной. Лиза Долгорукая: - Но это же Варвара! Миша, там нет других героинь? И кто такая Микаэла? Михаил Репнин: - Нет, других нет, Елизавета Петровна. А Микаэла — невеста… В этот момент, Варвара-Микаэла, уже добравшаяся до караулки, хватает за грудки парня с эполетами сержанта и начинает его трясти, требуя сказать, где ее жених, сержант Хозе. Лиза Долгорукая: - Ах, вот как… Полу задушенный сержант отвечает Варваре-Микаэле, что сержант Хозе еще не заступил на караул. Она отпускает его, обещает «еще вернуться» и величественно уплывает со сцены. Раздаются звуки марша. На сцену выходят сменщики караульных. Среди них Никита, приодетый в сержантский мундир. Сменяемый им сержант срывающимся от волнения голосом сообщает ему, что тут его разыскивала «прелестная девушка». Никита, оказавшийся Хозе, восклицает, что это его горячо любимая невеста. В следующий момент раздаются звуки хабанеры, и на сцену высыпает группа девушек, переодетых работницами табачной фабрики. Среди них выделяется статью и пышностью парика Полина Пенькова. Когда она затягивает «Меня не любишь ты, зато тебя люблю я…» и начинает кружиться вокруг Никиты-Хозе, всем становится понятно, что это и есть Кармен. Петр Михайлович: - Гм… какая голосистая девица. Ей бы полком командовать. Неужто, Владимир Иванович, нет у Вас никого с тембром поблагозвучнее. Владимир Корф: - Есть, как же не быть. В разговор вклинивается Андрей Платонович Забалуев, развернувшись в кресле. Андрей Платонович: - Да только в таком декольте он ее на сцену не выпустит! Дабы усладить наши взоры. Лиза Долгорукая не выдерживает и шлепает сложенным веером по лысине Андрея Платоновича. Тот недовольно фыркает, но покорно возвращается в исходное положение. А на сцене Полина-Кармен уже откричала свою партию, попала розой в глаз Никите-Хозе и, уходя, столкнулась у кулис с выходящей на сцену Варварой-Микаэлой. Варвара-Микаэла, широко распахнув объятия, подходит к Никите-Хозе, обнимает его, и они вместе исполняют лирический дуэт. Поначалу, Никита-Хозе пытается петь нечто близкое к тексту оригинала, но под напором Варвары-Микаэлы, все сводиться к исполнению в два голоса «Извела меня кручина, подколодная змея…» В зале слышны всхлипывания и сморкания в носовые платки. Меланхолическую идиллию разрушают «работницы с фабрики» с визгом выбегающие на сцену. Варвара-Микаэла под шумок уходит со сцены, а девки с причитаниями рассказывают о том, что Кармен полоснула ножом их подругу. За кулисы кидаются четверо парней-солдат и, через несколько мгновений, с трудом выволакивают упирающуюся Полину-Кармен. Ей грозят тюрьмой за содеянное, но она нисколько не пугается, а направляется прямиком к Никите-Хозе. Повиснув у него на шее, она начинает пылкий монолог о любви, страсти и местном трактире под названием «Лильяса Пастья». Пока Никита-Хозе пытается повторить название трактира, Полина-Кармен разомкнув объятия, шустро перебегает сцену и скрывается за кулисами. Музыка смолкает, все оставшиеся на сцене кланяются. Конец первого действия. Бурные аплодисменты зрителей. Работники сцены начинают перетаскивать декорации, готовясь к следующему акту. Оркестр наигрывает какую-то приятную, незатейливую мелодию. Лиза Долгорукая: - Вот это да! Как романтично они познакомились. Андрей Платонович (моментально разворачиваясь): - Да куда уж романтичнее. Вон как девка подругу-то ножом ловко пырнула! Михаил Репнин: - Кому как не Вам, Андрей Платонович, об этом судить. Андрей Платонович: - Михаил Александрович, я бы Вас попросил! Кто старое помянет — тому глаз вон. Михаил Репнин: - А кто старое забудет - оба! Андрей Платонович: - Барон, я гость в Вашем доме, только на милость Вашу полагаюсь. Уймите своего друга, прошу Вас! В ответ тишина. Все устремляют взоры в сторону барона. Владимир Иванович, в нарушение всех приличий, удобно расположил руки на спинке кресла Анны Платоновой, оперся подбородком на переплетенный пальцы рук и с большим энтузиазмом тихонько дует на локон, который выбился у Анны из прически за левым ушком. Владелица локона, с загадочной улыбкой на устах, устремила взгляд вдаль и делает вид, что абсолютно ничего не происходит. Марья Алексеевна: - Владимир Иванович! Барон, очнувшись, резко выпрямляется в кресле. Владимир Корф: - Что?! Повисает неловкая тишина. Лиза Долгорукая: - А… а… Михаил Александрович, а что будет в следующем действии? Кармен и Хозе встретятся? Михаил Репнин: - Да, Елизавет Петровна. Вот тут написано, что он разыщет ее в «Лильяса Пастья». Лиза Долгорукая: - Ах, я так и знала! Он должен, должен ее разыскать! Ведь он же влюбился в нее с первого взгляда, правда? Марья Алексеевна: - Влюбился! Надо же! У него невеста, почтенная мать, а он в уличную девку… цыганку… оборванку… На конюшню бы ее и розгами, розгами угостить! Петр Михайлович (пробудившись от легкой дремоты): - Маша, Машенька… Я же сто раз тебе повторял — у нас с ней ничего не было! Марья Алексеевна (с подозрением): - С кем не было, Петруша? Голос Сони: - Маменька! Андрей и Наташа… (фраза обрывается, раздается тихий взвизг) Взвизг тонет в звуках ударивших по струнам смычков. Играют увертюру ко второму действию. На сцене представлена таверна. «Испанцы» и «испанки» кружат в танце, который время от времени срывается в хоровод. За одним из столиков сидит задумчивая Полина-Кармен. К ней медленно подходит одетый в расшитый серебром костюм тореадора Григорий-Эскамильо. Он довольно приятным голосом затягивает арию о любви. Но Полина-Кармен со скучающим видом, подперев подбородок рукою, отрешенно смотрит в зрительный зал. Не добившись от нее ответа, грустный Григорий-Эскамильо покидает сцену. Лиза Долгорукая (шепотом на весь зал): - А почему она его отвергла? Потому что влюблена в Хозе? Андрей Платонович (быстро оборачиваясь): - Мало предлагал, Елизавета Петровна! Немедленно получает веером по лысине, отворачивается, но довольно хихикает. На сцене, тем временем, разворачивается сходка контрабандистов. В самый разгар обсуждения «где будем переходить границу», в таверну входит Никита-Хозе. Полина-Кармен немедленно кидается ему на шею. В тот момент, когда она уже почти срывает с него мундир, из оркестровой ямы доносится звук рожка, имитирующего звуки горна, призывающего Хозе на вечернюю поверку. Расхристанный Никита-Хозе, не без трудов, отрывает от себя Полину-Кармен и кидается в кулисы, где сталкивается с «сержантом Цунигой», призывно подмигивающим Полине-Кармен. Вместо того, чтобы обнажить саблю, как и положено по либретто, Никита-Хозе с ходу заезжает ему в ухо. Сержант Цунига вылетает назад в кулисы. Владимир Корф: - Главное в премьере — не забыть пригласить доктора Штерна. Контрабандисты на сцене замирают в недоумении. Но тут вперед выскакивает Полина-Кармен и вскидывает вверх руку в жесте девы Марианны. Полина-Кармен: - Свобода и любовь! Лиза Долгорукая: - Да! Свобода и любовь! Голос государя из ложи: - Нет, милая моя. Острог или Сибирь! Бурные аплодисменты в зале. Конец второго действия. Марья Алексеевна: - Вот! Вот они девки беспутные до чего доводят! Ни стыда, ни совести. На все готовы: и опозорить, и чина лишить, и в крепость законопатить — лишь бы к барину в постель залезть! Холопки треклятые! Анна Платонова судорожно поводит плечиками, гордо вскидывает подбородок. Барон Корф быстро подается вперед, незаметно кладет руку на подлокотник ее кресла и накрывает пальцами кисть ее руки. Сверху, из ложи доноситься какой-то шум. Кати Нарышкина: - Нет, и еще раз нет! Это андалузийский крой! Ну что же я, лиф с поперечными выточками не узнаю? Ольга Калиновская: - Да откуда же Вам, голубушка знать! Вы меня убеждали буквально пару мгновений назад, что башмаки на ней краковские. Как же они могут быть краковскими, если даже отсюда видно, что грош им цена в базарный день на Нижегородской ярмарке! Марья Алексеевна (с удивлением): - Владимир Иванович, Вы что же, своих крепостных актрис в краковские башмаки обуваете? Андрей Платонович (тут как тут): - А вот давайте попросим приподнять подол у нашей милой соседки и посмотрим! Теперь уже рука Анны Платоновой крепко сжимает пальцы барона Корфа. Михаил Репнин: - Андрей Платонович, Вы забываетесь! Извольте принести извинения! Владимир Корф: - Не горячись, Мишель. Пусть свои извинения… Андрей Платонович: - Это Вы барон на дуэль намекаете? Побойтесь Бога, в присутствии государя вызовами разбрасываться! Анна Платонова: - Господа, прекратите немедленно! Первый, кто еще раз вслух произнесет слово «дуэль» узнает насколько крепки каблуки моих башмаков. Владимир Корф: - И не мечтайте сударыня. Никаких вызовов, больно много чести будет Вашим башмакам… Андрей Платонович расплывается в довольной улыбке. Владимир Корф: - ... а вот в рожу. У Забалуева вытягивается лицо, и он поспешно отворачивается. Лиза Долгорукая (тихо): - Анна, а они краковские? Анна Платонова (тихо): - Нет, варшавские. Голос Кати Нарышкиной: - А я говорю — мантилья! Голос Николая Павловича: - Погорячилась дражайшая бабушка отдавая в аренду Аляску. Отсюда Сибирь-матушка не кажется такой уж бескрайней. Звучит музыкальное вступление к третьему действию. На сцене расставлены декорации, изображающие дикую горную местность. На «поляну» крадучись выходит группа «контрабандистов». Среди них темным и ярким пятнами выделяются две цыганки — Сычиха-Фраскита и Рада-Мерседес. Последней выходит на сцену Полина-Кармен. Контрабандисты расходятся в разные стороны, а цыганки принимаются гадать Полине-Кармен. Сычиха-Фраскита раскладывает пасьянс, а Рада-Мерседес пытается подсказывать ей под руку. Слово за слово, гадалки забывают о том, что находятся на сцене и в пылу полемики вцепляются друг другу в парики. Они начинают кататься по полу, перемежая вопли проклятьями. Из-за кулис высовывается мертвенно-бледный Шишкин и пытается привлечь их внимание. Не тут-то было. Он исчезает за кулисами и, через мгновение, на сцену перебежками выскакивают двое в шляпах, надвинутых на глаза, и в черных плащах. Один из неизвестных, с торчащими из-под шляпы рыжими усами, подхватывает под руки Сычиху-Фраскиту, другой — Раду-Мерседес. Вся группа благополучно скрывается за кулисами. Всё это происходит под звуки душераздирающий арии в исполнении Никиты-Хозе, тоскующего по родным краям. Закончив петь, он с выражением облегчения на лице убегает со сцены. Его сменяет давешняя фигура в черном плаще при рыжих усах. За руку фигура ведет Варвару-Микаэлу. Произнеся роковым шепотом «здесь притон контрабандистов», фигура прыжками удаляется со сцены. Варвара-Микаэла оглядывается по сторонам, потом, как будто услышав что-то, прячется за кадкой с фикусом, изображающей буйную горную растительность. На сцене появляются спорящие Никита-Хозе и Григорий-Эскамильо. «Тореадор» убеждает «дезертира», что Кармен его уже разлюбила. Между соперниками разгорается вялая потасовка. Они даже достают ножи, но пустить их в ход не решаются. Тут из-за кулис выскакивает Полина-Кармен и пихает Никиту-Хозе в грудь. Тот, падая, хватается за Григория-Эскамильо и они кубарем катятся по сцене. К месту «схватки» подтягиваются остальные «контрабандисты». В пылу катания по полу, Григорий-Эскамильо ломает нож. Увидев это, Полина-Кармен кидается между ним и Никитой-Хозе, прикрывая «тореро» своим телом. Никиту-Хозе отводят под руки от соперника. Вылезший из-под Полины-Кармен Григорий-Эскамильо, как следует отдышавшись, благодарит «цыганку» и приглашает всех желающих на бой быков в Севилье. Со словами «Кто любит, тот придет!» покидает сцену. Барон Корф потихоньку вытягивает руку из-за кресла Анны. Ее головка сразу же вопросительно поворачивается к нему. Владимир Корф (одними губами): - У меня рука затекла. Анна Платонова (также едва слышно): - Извините, я за Никиту переживала. На них с неодобрением косится Марья Алексеевна, не замечая, как Лиза Долгорукая берет под руку князя Репнина и укладывает голову ему на плечо. Никита-Хозе делает неубедительную попытку последовать за «тореро», но его легко удерживают. «Контрабандисты» торопливо собираются продолжить путь. Но тут из-за фикуса выходит Варвара-Микаэла и предлагает Никите-Хозе отправиться с ней домой. Тот упрямится, тогда она начинает закатывать рукава. Никита-Хозе сдается, но напоследок оборачивается к Полине-Кармен и обещает, что они еще встретятся. Полина-Кармен не слушает его, она с мечтательным выражением лица смотрит в сторону кулис, куда не так давно удалился Григорий-Эскамильо. Конец третьего действия. Аплодисменты в зале. Лиза Долгорукая (поднимая головку с плеча Михаила Репнина): - Не понимаю, почему она кинулась защищать Эскамильо? Она же любит Хозе? Или не любит? Что это за любовь такая? Марья Алексеевна: - Вот она, любовь падшей женщины! Сегодня один, завтра другой… Лиза Долгорукая и Петр Михайлович (в один голос): - Маменька! — Маша! Андрей Платонович (разворачиваясь): - А что, обычное дело, полюбила героя-усача, а он оказался так… пшиком! Выгоднейшее дельце нарисовывается, товар туда — товар сюда. А он? «К маменьке хочу… соскучился… тоска грызет! ..» И тут появляется другой, решительный, мужественный. Быка - чик, и на месяц семья вырезкой обеспечена. Лиза Долгорукая: - Андрей Платонович, оставьте свои меркантильные рассуждения при себе. При чем тут бык? Андрей Платонович: - При всём, Елизавета Петровна, при всём. Вот как начнут дети голодные по лавкам хныкать да хлебца просить… Михаил Репнин: - Андрей Платонович, мы уже наслушались ваших историй о бедных сиротках. Оставьте их для попечителей домов призрения. (переключает внимание на Лизу Долгорукую) Мне вот кажется, Елизавета Петровна, что Кармен не смогла понять душевных мук Хозе. Он солдат, верен присяге и Отечеству. Ради нее он пошел на безумства и отчаянные шаги. И, несомненно, его не могло не мучить то, что пришлось поступиться принципами и убеждениями. Она просто не захотела или не смогла осознать этого. Увидеть, насколько долг и убеждения важны для него. Лиза Долгорукая: - Возможно, Вы и правы, Михаил Александрович. Но это не объясняет, отчего Кармен полюбила Эскамильо. Анна Платонова: - А отчего Вы решили, что она только сейчас полюбила его? Они давно знакомы, может быть, раньше она просто не решалась открыть ему свои чувства? Лиза Долгорукая: - И поэтому принимала любовь Хозе? Анна Платонова: - Она искала утешения. Когда так долго любишь, без малейшей надежды на взаимность, не смея даже мечтать о том, что в глазах возлюбленного увидишь такую же любовь и нежность. А потом появляется человек и он любит тебя, и все как в волшебном тумане, и ты готова поверить каждому его слову, и он уверен, что ты достойна любви и… (мстительно) пусть тот другой знает, на нем белый свет клином не сошелся! Нет тебе до него никакого дела, век бы его не видела, не слышала и не знала! И пусть письма его наизусть кто-нибудь другой учит! Анна замечает, с каким неподдельным изумлением все смотрят на неё, и смущенно замолкает. Только барон Корф сохранят невозмутимое выражение лица, как будто ничего особенного не происходит. Из ложи доносится голос наследника престола. Александр Николаевич: - Ленты, банты, крючочки, булавочки… Государь, государыня! Во имя незыблемости порядка престолонаследия, прошу, разрешите нам с принцессой Марией покинуть представление до его окончания! Иначе, за последствия я не ручаюсь! Принцесса Мария: - Александр, не стоит так горячиться. Вы же знаете, как я люблю оперу. Не стоит беспокоить Его Величество и Ее Величество такими пустяками. Мы испросим разрешения пересесть на более удобные места, туда, где и Вы, и я сможем в полной мере насладиться представлением. Голос Сони Долгорукой: - Маменька! Они все целуются! Александр Николаевич (заинтересованно глядя в сторону, откуда донесся голос): - Хм… Мари, Вы, как всегда, правы. Я думаю, если мы сменим места, то получим от представления куда как больше удовольствия. Из-за портьеры высовывается граф Бенкендорф. Александр Христофорович: - Я категорически против. Совершенно недопустимо, чтобы наследник престола оказался в окружении лиц, не прошедших должной проверки на благонадежность. В подобной ситуации… Николай Павлович: - В подобной ситуации, уважаемый Александр Христофорович, не о чем беспокоиться. Неужто Вы думаете, будто я поверю, что как минимум половина гостей в зрительном зале не Ваши люди? Полноте, Вы что же, сомневаетесь в их верноподданнических чувствах? Александр Христофорович: - Но я… Николай Павлович: - Итак, решено. Дети мои, вы можете покинуть ложу и подыскать себе места в зале по своему усмотрению. Цесаревич хватает принцессу Марию за руку, и они моментально исчезают. Александра Федоровна: - Николя, это было так великодушно с твоей стороны. Николай Павлович: - Лучше уступить в малом, чем поднимать всю тайную полицию на ноги, дабы разыскать сбежавшего в очередной раз наследника. Граф Бенкендорф тяжело вздыхает. Раздаются первые аккорды вступления к четвертому действию. На сцене представлена площадь перед цирком в Севилье. «Испанки» и «испанцы», празднично разнаряженные, веселятся, поют и танцуют. Среди них гордо прогуливаются под ручку пышно одетые Полина-Кармен и Григорий-Эскамильо. Приветственные песни в честь тореро сменяются страстными признаниями Полины-Кармен в любви к нему. Сияющий Григорий-Эскамильо удаляется через бутафорские ворота в «цирк». К радостной Полине-Кармен подходят Сычиха-Фраскита и Рада-Мерседес. Они в два голоса начинают стращать ее предсказаниями, злобно посверкивая глазами в сторону друг друга, но от активных боевых действий воздерживаются. Кармен-Полина легкомысленно отмахивается от них. «Сивиллы» покидают сцену. Кармен-Полина намеревается войти в «цирк», но дорогу ей преграждает выскочивший из-за декораций Никита-Хозе. Он затягивает душераздирающую арию о любви, но Кармен-Полина хохочет с таким натурализмом, что самых чувствительных зрителей и зрительниц от ее смеха пробивает мороз по коже. Отсмеявшись, «цыганка» срывает с пальца кольцо, подаренное бывшим возлюбленным, и швыряет ему в лицо, метко попадая в глаз, не подбитый розой. Никита-Хозе выхватывает из-за пояса нож и с ревом, заглушающим крики зрителей в «цирке» кидается на нее. Полина-Кармен падает как подкошенная. Никита-Хозе не без труда удерживает ее на весу, пока из цирка под звуки фанфар выходят зрители и сияющий победитель Григорий-Эскамильо. Как только все занимают свои места на сцене, Никита-Хозе с облегчением роняет тело Полины-Кармен на пол и, с криком «Арестуйте меня! Пред вами её убийца!», падает на колени. На секунду зал замирает, а потом взрывается бурей аплодисментов. На сцену выбегает труппа в полном составе. Полина и Варвара под руки выводят изображающего смущение Шишкина. Он раскланивается, посылает воздушные поцелуи в зал. На сцену летят цветы. Всеобщий восторг и ликование. Лиза Долгорукая (утирая глаза платочком): - Боже мой… Боже мой… Бедная Кармен, бедный Хозе! Их погубила любовь. Михаил Александрович, неужели может найтись человек, которого оставит равнодушным история такой страсти. Михаил Репнин (пытаясь незаметно промокнуть слезы): - Ну что Вы, Елизавета Петровна… Как такое возможно! Это… Но в каком отчаянии должен быть человек, чтобы отнять жизнь у той, которую любил превыше всего! Владимир Корф: - М-да… Во всей этой препустейшей истории только финал и хорош. Лиза Долгорукая (в изумлении): - Вам понравилось?! Владимир Корф: - Единственный разумный поступок этого тюфяка. Он не смог удержать любимую женщину. Если бы он не убил ее, ему пришлось бы, не покладая рук, отправлять на тот свет каждого ее нового поклонника. Анна Платонова, не оборачиваясь, фыркает и поводит плечиками. Марья Алексеевна: - А я считают, что эта девка получила по заслугам! Петр Михайлович: - Маша! Марья Алексеевна: - Что «Маша»?! Петр Михайлович: - Вот чуяло мое сердце, не надо было тебе ехать на это представление. Эти гишпанские страсти, шум, духота, беспокойство. Ты устала, переволновалась. Нет, домой, домой! В ложе государь с государыней поднимаются из своих кресел. Николай Павлович: - Что-то я не вижу в зале цесаревича и принцессу. Неужели уже успели уйти? А, Александр Христофорович? Александр Христофорович (мрачно): - Они до него и не дошли. Александра Федоровна (в сильном волнении): - Как?! Но где же они? Что с ними? Александр Христофорович: - Не извольте беспокоиться, Ваше Величество, с ними все в полном порядке. Мои люди сле… проводили их до самой библиотеки, где Их Высочество и Ее Высочество изволили уединиться. Александра Федоровна: - И Ваши люди посмели последовать туда за ними? Николай Павлович (с добродушным смешком): - Ничего, дорогая Шарлотта. Детям пора привыкать к мысли, что их жизнь, и личная, и тем паче публичная, принадлежат России! И… Александра Федоровна (перебивая со вздохом): - Как скажешь, Николя. Граф, велите передать им, что мы отправляемся домой. Николай Павлович (не слишком довольный тем, что его спихнули с любимого конька): - Да, дорогая, ты права — домой. Берет государыню под локоток и ведет из ложи. Граф Бенкедорф вжимается в стену, пропуская царя и царицу, попутно придерживая за шлейфы Калиновскую и Нарышкину, которые с момента его возникновения из-за портьеры, кажется, частично утратили дар речи. Зрители поднимаются со своих мест и направляются к выходам из зала, шумно обсуждая представление. Княгиня Долгорукая, ведомая под руку мужем, кипятится. Марья Алексеевна: - Да при чем тут это, Петруша?! Что Россия, что Испания — девки везде одинаковы! Петр Михайлович: - О, Господи! Машенька, это же было просто представление, спектакль, мистификация, в конец концов! Марья Алексеевна: - Сказка ложь, да в ней намек, Петя! Князь Долгорукий останавливается посреди прохода и, тем самым, вынуждая всех идущих за ними остановиться. Петр Михайлович: - Маша, будь же благоразумна. Оставь прошлое покоиться в мире. Живи настоящим. Забудь эти химеры! Давай сейчас угомонимся, выпьем чего-нибудь для успокоения нервных окончаний… (оборачивается к стоящему за ним барону Корфу) Владимир Иванович, ну неужели у Вас не найдется чего-нибудь бодрящего, согревающего? У барона на миг искажается лицо. Анна Платонова, которая держит его под руку, обеими руками сжимает ему предплечье. Владимир Корф: - Нет, Петр Михайлович. Очень некстати, но нет ничего подходящего к случаю. Я, правда, слышал Варвара намедни стрихнин на кухне разводила. (Анна еще сильнее сжимает его руку) Марья Алексеевна делает вид, что не расслышала последних слов барона, а Петр Долгорукий теряется и смущенно начинает оглядываться по сторонам. Петр Михайлович: - А где же Соня, Андрей и Натали? Владимир Корф (тихо): - Сударыня, если Вы и дальше будете так хватать мою руку, у меня синяки век не сойдут. Анна Платонова (так же тихо): - Не велика беда. От кого Вам их прятать? Княжна Долгорукая подтаскивает к их группе Михаила Репнина. Лиза Долгорукая: - Какой удивительный вечер! Я не хочу, чтобы он заканчивался. Столько впечатлений, переживаний. А давайте продолжим его! Пойдемте гулять в лес! Михаил Репнин: - Позвольте, Елизавета Петровна, но уже далеко за полночь. Лиза Долгорукая: - Ну и пусть, ну и пусть! Вы представляете себе, как романтично гулять в свете луны между соснами и березами, по хрустящему серебристому снегу! Владимир Корф: - Представляем. На дворе замолаживает, да новолуние, да осенью непогода по лесу не мало буреломов навертела. Так что, удачной прогулки, господа. Мы бы с удовольствием к вам присоединились, только время уже позднее, молоденьким барышням спать давно пора. (выразительно смотрит на Анну) Лиза Долгорукая с изумлением и почти возмущением выслушивает эту речь. Анна Платонова напротив, спокойна и безучастна. Княжна склоняется к ее уху. Лиза Долгорукая (шепчет горячо): - Анна, я не понимаю, почему Вы позволяете так собой распоряжаться? Анна Платонова: - Елизавета Петровна, Вас когда-нибудь носили, перекинув через плечо? Лиза Долгорукая: - Нет. Анна Платонова: - Тогда мне трудно будет Вам объяснить. К группе беседующих присоединятся господин Забалуев. Андрей Платонович: - Поздравляю, поздравляю, барон. Представление имело оглушительный успех. Как насчет пропустить рюмочку на сон грядущий? Мертвая тишина. Андрей Платонович: - Ну, полноте, полноте. Что я такого сказал? Исключительно ради крепости сна. Анна Платонова: - От бессонницы и другие лекарства есть. Андрей Платонович (хихикая): - Верю, охотно верю. Такие, знаете, лекарства попадаются — до рассвета глаз не сомкнуть! Анна Платонова (игнорируя намек): - Да, Андрей Платонович, иногда так зачитаешься, что времени счет теряешь. Андрей Платонович: - И глазки не устают? Анна Платонова: - Нет. Если по очереди друг другу вслух читать, то нисколько не устают. Андрей Платонович (насмешливо): - Так что же Вы на ночь читаете? Анна Платонова: - Иван Иванович собрал прекрасную библиотеку, которую не так давно Владимир Иванович пополнил удивительными книгами, привезенными с Востока. Андрей Платонович: - И что же это, с Вашего позволения, за книги? Поди нечто эдакое… (делает замысловатый финт рукой и гаденько улыбается) Анна Платонова: - Вам это для Бенкендорфа, или так, для самообразования? Андрей Платонович (ни мало не смущаясь): - И то, и другое, душенька! Приятное с полезным, так сказать… Анна Платонова: - Извольте, «Les liaisons dangereuses» et la creation romanesque chez Laclos**. Марья Алексеевна: - Позвольте! Владимир Иванович, Вы что же это ей французские романы читать позволяете? Но как можно? Молоденькой девушке! Владимир Корф: - Пробовал читать из индийских эпосов. Она хинди не понимает. Я, кстати, тоже. Марья Алексеевна: - Как же вы читали? Андрей Платонович (хихикая): - А они не читали, Марья Алексеевна. Они картинки разглядывали! Марья Алексеевна: - Андрей Платонович, какие картинки могут быть в эпосе? Андрей Платонович: - Весьма поучительные, Марья Алексеевна, весьма. Знаете, эти индусы… Владимир Корф (четко проговаривая слова): - Пшёл вон. Андрей Платонович (поперхнувшись): - Хам! (петушиться, потрясает тростью, грозно топорщит усы) Я Бенкендорфу! .. Я самому! .. Вы все! .. (гордо вскидывает голову и твердой поступью удаляется). Присутствующие улыбаются, стараясь не смотреть друг на друга. Петр Михайлович: - Ну, пора, Машенька, пора. Дети нас в карете, небось, уже заждались. Доброй ночи, Владимир Иванович. Доброй ночи, мадемуазель. (целует Анне ручку) Марья Алексеевна (с неодобрением за этим наблюдает): - Да уж, пора и честь знать. Корф и Анна переглядываются. Петр Михайлович: - Михаил, Лиза, идемте? Лиза Долгорукая: - Но папенька, такая ночь! Михаил Репнин: - Петр Михайлович, мы с Елизаветой Петровной пешком прогуляемся. И даю Вам слово, что пойдет исключительно по дороге никуда не сворачивая. (замечает, что Лиза хочет что-то сказать)  Нет, Елизавета Петровна, никаких посещений кладбища. Владимир прав, сейчас новолуние и полюбоваться игрой лунного света на могильных плитах не выйдет. Княжна Долгорукая обиженно надувает губки, но через мгновение выражение ее лица меняется, и она с нежностью смотрит на князя Репнина. Марья Алексеевна: - Ну что же мы стоим! Пойдемте, пойдемте… Берет мужа по руку и направляется к выходу. Лиза и Анна чмокают друг друга в щечки. Репнин и Корф обмениваются рукопожатиями. Гости направляются к выходу из зала. Затихающий голос Лизы Долгорукой: - ...Михаил Александрович, через две недели луна как раз начнет… Посреди пустого зала стоят Владимир и Анна. Наступившую тишину нарушает только скрип сверчка. Они берутся за руки и медленно идут к сцене. Поднимаются на нее, пересекают и скрываются за дверью, ведущей в жилую часть дома. Занавес. * l'incident le plus amusant (фр.)  — забавнейший казус ** «Les liaisons dangereuses» et la creation romanesque chez Laclos — «Опасные связи», романтическое произведение Лакло.