Don't Die Before I Do

Сегодня опять идет дождь. Но я не боюсь промокнуть. Это все лишь дурацкие мелочи, которые не стоят внимания. Сукин сын, кусок мусора. Не ты ли клялся, что последуешь за мной всюду, что будешь рядом всегда? Ну, и где ты теперь? Чего стоили твои глупые обещания? Я ненавижу тебя. «Я никогда не предам тебя, босс». Ты обманул. Ты предал. Ты умер. Да как же ты посмел?! Я так зол. Я ненавижу весь этот огромный мир. Потому что теперь он опустел. Ты знаешь, чертов мусор, а ведь я прихожу сюда каждый день. Каждый проклятый день при любой погоде я стою здесь, прямо над тобой. На несколько метров выше твоего тела. Ты же не слышишь меня? Мусор, если ты слышишь меня, то знай: я ненавижу. Ты помнишь, что было десять лет назад? Помнишь, как вот точно так же ты приходил каждый день к глыбе льда, внутри которой был человек? Думаешь, мы квиты? Черта с два. Я всего лишь спал. Но даже сквозь свою кому и сквозь эту ненавистную толщу льда, разделявшую нас, я мог слышать тебя. Я практически осязал неровный стук твоего сердца, мне казалось, что я чувствую на губах вкус твоих слез. Я знал, что это сердце по ту сторону бьется для меня, что своими глупыми слезами ты мог бы растопить даже этот искусственно созданный лед. Мусор. Жалкий мусор. Ведь кто, если не ты, знает лучше всего, что я не умею плакать? Но даже если бы и умел — разве могут капли воды из глаз оживить мертвеца, вернуть ему плоть и кровь? Вернуть мне тебя. Смешно, это просто смешно! С момента нашей первой встречи ты прилип ко мне как банный лист, а я всегда лишь отмахивался от тебя. Ты всегда настолько оглушительно орал, что от этой так внезапно наступившей тишины меня просто воротит. Сколько дней уже прошло, а это твое вынужденное молчание до сих пор не дает мне покоя. Я не склонен к самокритике, но лишь теперь я понял, что слишком долго не замечал этого блеска в твоих глазах, и этот твой взгляд, обращенный всегда лишь на меня. Как же долго я видел в тебе лишь преданного капитана отряда. Друга? Если бы знал, что такое дружба. Я бил тебя, унижал, бросался стаканами с виски, выдергивал пряди твоих восхитительных волос. А ты мог стерпеть всё: все побои и оскорбления, всю мою грубую брань и рукоприкладство, и при этом ты всегда оставался самой гордой акулой. Превосходной акулой. Я гнал тебя прочь, но ты всегда возвращался со своим вечным «врой, чертов босс!» Никто лучше тебя не знал мои предпочтения в еде. Ты даже делал попытки предугадать мое настроение и поведение каждый день. Я ни разу не говорил тебе — но ты всегда отгадывал верно. Лишь оставшись один, я понял, что никогда не подпускал кого-то настолько близко. И уж точно не подпущу теперь. Ты со своими дикими воплями, дурацкими клятвами и растущими год от года белобрысыми патлами стал частью моих будней и выходных, командировок и отпусков. Ты идиот, потому что не признался мне раньше. Ты не оставил нам времени. Мы потеряли его. Потратили впустую. А потом я потерял тебя. Я не боюсь ни боли, ни смерти. Каким бы я вообще был боссом элитного отряда убийц, если бы чего-либо страшился, неважно, открыто или тайно. И что в итоге? Мусор, я могу признаться в этом лишь тебе и лишь теперь. Ведь ты не слышишь меня. Я думал, что бесстрашен, мой гнев никогда не давал мне ощутить этот позор. Да, акула, я и правда теперь боюсь одного. Бессилия. Я не способен повернуть время назад. Я не в силах исправить свои ошибки. Я не могу быть с тобой, черт возьми! И я ненавижу, ненавижу так сильно! Себя. *** Ночь. Лежа на кровати и глядя через открытое окно на полную луну, висящую высоко в небе, усыпанном звездами, я думаю о нас. Раз за разом я прокручивал в голове события того дня, когда впервые встретил тебя, когда поклялся тебе в вечной верности. Я ведь пошел за твоим гневом, восхищенный твоей силой, и вдруг на трети своего пути осознал, что перешагнул границу дозволенного, став для тебя кем-то большим, чем просто рядовым подчиненным. Ты никогда не признаешь того, что я был единственным человеком, который понимал тебя. Единственным, кто знал, что за твоим необузданным гневом и высокомерием скрывается простая человеческая душа, не лишенная чувств. Перевернувшись на бок, я принялся внимательно рассматривать твое лицо. Мне нравилось смотреть на тебя спящего. В этом было нечто настолько интимное и особенное, что я не решался рассказывать об этом даже тебе. Это было моей маленькой тайной, моей одержимостью. Твое лицо было таким непривычно спокойным и умиротворенным, когда ты спал. В такие моменты я даже дышал через раз, боясь потревожить твой сон. Хотя прекрасно знал, что разбудить тебя — задача не из легких, даже когда ты засыпаешь абсолютно трезвым. А может я просто боялся, что все это — всего лишь мой сон и я боюсь спугнуть именно его? Только когда ты спишь, мирно посапывая, я могу позволить себе проявить некое подобие нежности. Моя рука непроизвольно тянется к шраму на твоей щеке, и кончики пальцев невесомо очерчивают его. Я знаю все твои шрамы — и те, что на теле, и те, что на душе. Я аккуратно переплетаю пальцы своей руки с твоими и едва заметно улыбаюсь. Это моя минутная слабость. Завтра утром ты, скорее всего, будешь насмехаться надо мной из-за этого, но это будет завтра. А сейчас я, наконец, отпускаю все назойливые мысли и засыпаю. Это последняя спокойная ночь перед решающим сражением. А возможно, и вовсе наша последняя ночь. Утро. Я просыпаюсь от ужасного шума, доносящегося с первого этажа. Общий сбор. Не открывая глаз, пытаюсь нащупать тебя, спящего рядом, но к своему удивлению обнаруживаю, что твоя половина кровати пуста. Это действительно странно, ведь обычно ты просыпаешься гораздо позже меня. Убежденный в том, что проспал все к чертовой матери, я резко вскакиваю с кровати и, собравшись в ускоренном темпе, вылетаю из спальни. Меньше чем через минуту я оказался около твоего кабинета и, распахнув дверь, влетел в него со своим неизменным «Врой! Чертов босс!». Дальше я ничего сказать не успел, так как прилетевший в голову стакан выбил из нее все мысли. Вот оно — наше типичное утро. Наша так называемая идиллия. Ты как обычно называешь меня мусором и приказываешь заткнуться, но я все равно продолжаю орать на тебя за то, что ты не разбудил меня вовремя, за то, что снова бросаешься в меня всем, что под руку попадет и вообще, что зря ты согласился оказывать поддержку Вонголе в этой чертовой битве. Я наматываю круги по комнате, активно жестикулируя и отчаянно пытаясь что-то тебе доказать, но ты как всегда неподвижно сидишь в своем кресле и делаешь вид, будто спишь и не слышишь меня. Тогда я подхожу к твоему столу и ударяю кулаками по столешнице, чтоб ты «проснулся». -Врой! Я знаю, что ты не спишь! Хватит меня игнорировать, чертов ты босс! — громче обычного выкрикиваю я, безотрывно глядя на тебя в ожидании хоть какой-нибудь реакции. И последняя, собственно, не заставляет себя долго ждать. Ты бесцеремонно хватаешь меня за волосы и, резко дернув их на себя, сквозь зубы цедишь ответ мне прямо на ухо: «Я не буду отменять своих решений только потому что ты, акулий мусор, струсил перед пустяковым заданием. А теперь заткнись и иди делать свою работу. Достал». Я сдаюсь. Потому что знаю, что спорить дальше бесполезно. Ты ослабляешь хватку, мягко проводишь рукой по моим волосам, но тут же одергиваешь ее, будто ошпарившись — не желаешь показывать своих слабостей. Я же знаю, что это не «пустяковое задание». И ты тоже это знаешь. Но никто из нас не скажет от этом вслух. Мы оба сделаем вид, будто все в порядке. Ведь страх — удел слабых. Где-то с минуту я еще стою неподвижно и отстраненно смотрю на тебя, такого спокойного и равнодушного, будто не озабоченного происходящим и предстоящим, после чего раздраженно фыркаю и, развернувшись на 180 градусов, стремительным шагом направляюсь к двери. Пора. Только когда моя рука касается дверной ручки, я вдруг замираю. Не решаясь обернуться, неловко переминаюсь с ноги на ноги, а потом бросаю, будто на прощание: «Я уже однажды потерял тебя. На восемь лет. Восемь чертовых лет, понимаешь? И теперь я просто не могу позволить себе потерять тебя снова». Дверь за мной бесшумно закрывается. Жаль, что в этот раз я ухожу навсегда.