Узелки на память

Я девушка народа Кхазад, а девушка должна ходить быстро, опустив голову и считая шаги. Нельзя поднимать глаза: девушка не должна встречаться взглядом с мужчинами, пока Гора не скажет ей свое слово, и она не изберет себе мужа. Таков обычай, заповеданный нам Махалом. Я девушка народа Кхазад, и Махал создал наш народ из камня. Он даровал нам власть над земными богатствами и умение менять мир. Махал может сказать слово и мужчинам, и женщинам. Но Махал — мужчина, и он создал народ Кхазад из тела Горы. Поэтому женщины Кхазад слушают Гору. Я девушка народа Кхазад, и я умею слушать Гору. Камни поют так же красиво, как поют наши мужчины, но совсем иначе. Песни мужчин напоминают пение камней так же, как звон кузнечного молота — перезвон капель в дальних пещерах. Мужчины народа Кхазад знают песни металла и камня под молотом. Мужчины меняют мир по своему усмотрению. Женщины слушают Гору такой, какая она есть. Гора говорит с женщинами. Гора дает народу Кхазад новые руды, новые камни и воду — их находят женщины. Поэтому женщины хранят обычаи нашего народа. Я девушка народа Кхазад, и я должна хранить обычаи нашего народа. Как в толще скал проступают золотые жилы, так мы вышиваем на одежде золотыми нитками знаки рода — узоры, что показала нам Гора. Нет большего несчастья, чем не дать роду продолжения, поэтому девушка должна быть очень осторожна, чтобы не ошибиться в слове Горы и в своем выборе. Я девушка народа Кхазад, и мы ходим далеко и быстро, ищем новые пещеры и слушаем, где пролегают жилы металлов или встречаются драгоценные кристаллы. В Горе много опасностей. Мы можем встретиться с большими червями, прогрызающими круглые норы, или со зверями, которые живут в воде и не имеют глаз. Поэтому мы носим оружие, чтобы защитить себя от подземных тварей. Иногда и сама Гора посылает нам обвалы или ядовитые газы, скопившиеся в ходах. Но такова судьба женщин Кхазад, слушающих камни. От всех иных врагов нас берегут мужчины. На поверхности мужчинам труднее уберечь нас, потому что там нет надежных потолков и стен, там нет Горы, которая укроет дочерей Махала от опасности. Поэтому женщины Кхазад редко выходят на поверхность. Наш обычай мудр. Я девушка народа Кхазад, и мы идем в самые дальние пещеры и находим новые богатства там, куда не идут мужчины. Нас зовет Гора. И если Гора позволит нам, мы вернемся и поведаем мужчинам о том, что нашли. Мужчины будут менять мир — а мы будем следить, чтобы они не обидели Гору, заслушавшись песнями кайла и молота. Мы бережем Гору — и Гора благодарит нас. Махал заповедал нашему народу трудиться без устали, отыскивая подземные богатства и создавая новое. Поэтому и мужчины, и женщины нашего народа никогда не сидят без дела. Но не во все дни под Горой есть нужда искать новые ходы — поэтому у женщин всегда много других занятий. Я девушка народа Кхазад, и наш народ умеет творить из подземных богатств вещи, которые могут пригодиться другим народам. Подле нашей Горы стоит город людей Дейл, и мы делаем много вещей на продажу. Взамен люди продают нам съестные припасы и многое другое, чего не может дать нам Гора. Покупаем мы у людей и ткани, из которых можно сшить одежду, и шерсть, из которой можно выпрясть толстую нитку и соткать плотные ковры, чтобы утеплить и украсить наши каменные жилища. Я девушка народа Кхазад, и я тку плотную шерстяную ткань и выплетаю из нитей узоры и картины. Я завязываю шерстяные узелки утка на прочных нитях основы так, чтобы всякий увидел в моей работе нашу историю и наши обычаи. Моя работа очень красива. К тому же ковры уберегают живое тепло от рассеивания в каменных стенах. Я девушка народа Кхазад, я хорошо знаю наши обычаи, я очень много работаю. Работа — это большое счастье. Нет худшей беды, чем лишиться возможности работать и приносить пользу нашему народу. Хуже, пожалуй, только оказаться вдали от Горы и сородичей. Или лишиться родных и не суметь дать продолжения своему роду… Я девушка народа Кхазад, и наш род хоть и не из самых высоких, зато немал и славен добрыми работниками и доброй удачей. У моих родителей двое сыновей и две дочери. Когда в семье много детей, это большое счастье. Мой отец торгует с Людьми из Дейла — он держит лавку на поверхности. Моя мать живет в Горе и помогает отцу, отбирая товары для продажи. Мой старший брат плавит руду в Горе. Мой младший брат пока лишь учится ремеслу ювелира, но он старательный ученик и обещает стать хорошим мастером. Наша младшая сестра еще мала для работы, но она очень послушна и прилежна в домашних делах. Мой старший брат недавно женился, и для нашего рода это большое счастье. С тех пор, как брат привел в наш дом жену, она помогает моей матери. Меня же отец часто берет с собой на поверхность, чтобы я вела у него хозяйство или заменяла его в лавке, когда он отправляется за новыми товарами. Моей работе это даже полезно — теперь я сама могу выбирать для своих ковров шерсть, которую продают люди, а кросны так же хорошо стоят в наземном доме, как и в подземном жилище. Поэтому я все-таки бываю на поверхности и встречаюсь с людьми. Иногда они даже заказывают у меня ковры, хотя среди людей немало ткачей и прях. Но Махал научил свой народ выполнять любую работу как можно лучше, поэтому наши изделия даже среди людей славятся красотой и прочностью. Я девушка народа Кхазад, и я должна быть очень осторожна с чужаками. На поверхности я хожу быстро, но смотрю прямо — люди не любят тех, кто не смотрит им в глаза. В этом тоже есть мудрость, потому что их души не так зорки, как души народа Кхазад, и они читают во взглядах лишь то, что лежит на самом верху души. В моем взгляде они не смогут прочесть ничего, потому что я не человек. Зато я по их глазам могу прочесть очень и очень многое. Люди сильно отличаются от нас. Они легко переходят с места на место, они стремятся подняться как можно выше среди своих. Приходится все время держать это в голове, чтобы понимать их. И все время помнить, насколько их век короче нашего. Люди хорошо платят мне за мои ковры. Их покупают обычно богатые люди: они живут лучше, чем бедные, те, кто не может принести шерсти на ковер. Это удивительно — среди народа Кхазад есть более или менее состоятельные роды, но нет бедняков, которые не могут позволить себе жить в тепле или есть досыта. Люди считают, что Кхазад жадны до золота и драгоценностей. Люди говорят, что надобно помогать тем, кто не может сам себя прокормить. У нас прокормить себя не может лишь тот, кто не может работать, и это великое несчастье для любого из нас. Как же не помочь попавшему в беду? Люди же охотно повергают друг друга в пропасть нищеты и голода, рвут друг другу глотки за последнюю медную монетку. Поэтому иногда я делаю подарки тем людям, которые впали в бедность от несправедливости своих сородичей, а не от того, что мало трудились. Но таких людей куда меньше, чем тех, кто стремится завладеть плодами чужого труда. Впавший в бедность по нечаянности поднимется быстро. Ленивый не выживет. Я делаю подарки только тем, кто может подняться. Поэтому среди людей ходят слухи, что узоры на моих коврах приносят удачу. Среди людей ходит множество глупых слухов. Наши узоры означают многое, нам их подсказывает сама Гора, но когда эти узоры вытканы на ковре, в них нет никакого волшебства. Людям же скорее помогает то, что плотные ковры позволяют сохранить тепло в их дощатых домах и уберегают от хворей. Но люди верят, что моя работа приносит удачу, поэтому они часто приходят ко мне. Еще ко мне бегают дети, которым я иногда дарю игрушки из остатков шерстяных ниток. Моя мать делала такие для меня, когда я была маленькой. Она наматывала разноцветную шерсть на два кольца и разрезала нитки по краю, будто навивала нити для ковров. Потом она раздвигала кольца, перевязывала нитки посередке и, совсем сняв кольца, распушала шарик. Если привязать этот шарик на длинную нитку, он будет сам прыгать в руку. Когда я начинаю скучать по своей семье, я плету горсть таких шариков и раздаю их человеческим детям. Дети у всех народов одинаковы — маленьким человечкам яркие шарики на нитке нравятся не меньше, чем моей сестренке. Я девушка народа Кхазад, и на поверхности мне приходится непросто. Для слушающих камни тяжело жить вне Горы. В первые дни я очень боялась и много раз просила Махала избавить меня от безумия, потому что в моей голове все время звучали призрачные голоса камней, которых нет. Отец объяснил мне потом, что человек в тихой пещере начинает слышать вымышленные голоса людей. Поэтому люди боятся пещер, а мы боимся поверхности. Теперь, когда я слышу призрачные голоса, я сажусь за свою работу. Я завязываю узелки из шерстяных ниток и повторяю слова наших обрядов в ожидании дня, когда я смогу присоединиться к другим женщинам, чтобы слушать камни и позволять мужчинам менять этот мир дальше. Я девушка народа Кхазад. Гора укажет мне моего будущего мужа. Я должна не ошибиться в слове Горы, потому что в тот день я подниму глаза на мужчину. И если Махал будет милостив ко мне и позволит выбрать правильно, я рожу дочерей. Они будут ходить быстро, опустив голову и считая шаги. Они будут слушать камни, искать новые ходы и вышивать знаки рода моего мужа на ткани. А когда Гора скажет им свое слово, они поднимут глаза — и изберут себе мужчин, и род их избранников будет прославлять моих дочерей. Девушка народа Кхазад должна быть осторожной, очень осторожной. Если девушка встретит взгляд мужчины, мужчина будет волен просить ее заплести для него косы. Если Махал не скажет свое слово, девушка откажет мужчине — и его род угаснет в небытии. Если Махал не скажет свое слово, и девушка пожалеет мужчину — их род угаснет в небытии, потому что не бывает детей у тех, кто ошибся в выборе. Гибель рода — горе всех Кхазад, войны уносят многих, а нас и так мало. Моя мать слушала Гору. Моя мать не поднимала глаза до того дня, пока Гора не сказала ей свое слово, и Махал не сказал слово моему отцу. Они выбрали правильно: у них родилось двое сыновей и две дочери. Рождение девочки — праздник для народа Кхазад. Если я буду очень осторожной и внимательной, я тоже смогу принести счастье народу Кхазад и своему будущему избраннику. Но Гора не торопится сказать свое слово для меня. И я хожу быстро, низко опустив голову, и считаю шаги. И руки мои не остаются праздными от возвещения утра до самого мига отхода ко сну. Так идет до того самого дня, который теперь возвращается ко мне тяжкими раздумьями, пока я работаю. Я завязываю узелки утка на нитках основы и повторяю про себя слова наших обрядов, песен и легенд. Я обращаюсь к Махалу с просьбой о прощении. Я обращаюсь к Горе с мольбой о помощи. Потому что в тот день я была очень неосторожна. Потому что в тот день я нарушила обычай… *** Я девушка народа Кхазад, и мои руки не остаются праздными. Я завязываю крючком ряд цветных узелков на туго натянутых нитях основы и прибиваю его к опушке ковра двумя нитями утка. Потом я подстригаю ряд, чтобы ковер был ровным, а узор на нем — ясным. Так же я сидела за своим станком на поверхности в тот день, когда случилось мое несчастье… В тот день я придумывала новый узор, и отцу не раз приходилось прикрикивать, чтобы я очнулась и помогла ему в лавке, но потом я снова погружалась в рассеянность. Как сейчас, помню этот узор перед глазами — и свою руку, распахивающую входную дверь для посетителя… Я поглядела вверх, потому что люди не любят, когда им не смотрят в глаза. Потом опустила глаза и улыбнулась, думая, что кто-то из детей прибежал за шерстяными шариками… Слишком поздно я поняла, что смотрю в глаза мужчины своего народа и улыбаюсь ему. Я знала этого мужчину. Когда я украшала ковры для парадных залов знаками родов Эребора, его род всегда стоял первым. Род Дьюрина. Торин, сын Трайна, внук узбада Трора. Наследник Короля-под-Горой. Я стояла и смотрела ему в глаза, а за спиной услышала изумленный вскрик отца… Какая нелепая случайность! Но исправить ее уже невозможно… Я завязываю узелок за узелком и вспоминаю, как часто мы шептались с подружками, обсуждая проклятие рода Дьюрина — несчастливую внешность. До сих пор никто не может ответить, на ком же женился Праотец Дьюрин, от кого пошел род наших Королей. Род, восходящий к Праотцу, которому Махал не дал подруги. Хотя минуло столько веков, в его потомках до сих пор жива память о чужой крови. Торину, сыну Траина, внуку Трора просто не повезло больше, чем другим… Он ужасно нехорош собой. Слишком тонкие черты лица, слишком гладкая кожа, слишком послушные, хоть и густые черные волосы. Не то человек, не то и вовсе эльф! Пожалуй, только глаза хороши: синие, яркие, глубокие. Я вспоминаю, как эти глаза вспыхнули радостью в ответ на мой случайный взгляд. А я… я почти шарахнулась, стоило мне узнать его. И увидела, что он понял мой ужас. Я девушка народа Кхазад, я умею слушать камни, я храню наши обычаи. Я умею читать в душах нашего народа. Я сделала ему больно. Я это увидела. И не смогла отвернуться. Выпрямилась и снова посмотрела ему в глаза. И улыбнулась. Мужчина народа Кхазад может отказать девушке, которая подняла на него глаза. Я до сих пор не знаю, почему Торин все-таки попросил меня заплести для него косы. В глубине души я надеялась, что он меня пожалеет — и теперь ненавижу себя за такие мысли… Потому что я сама виновата. Потому что я была неосторожна. Потому что я нарушила обычай, не дождавшись слова Горы. Потому что я погубила род Дьюрина вернее, чем погубило бы его проклятие Махала. Быть может, если бы не моя оплошность и не моя жалость, Торин встретил бы ту, которая предназначена ему судьбой. Но я не могу смотреть на него сама и знаю, что ни одна девушка нашего народа не посмотрела бы на него без дрожи. Вечная беда нашего народа: на троих мужчин приходится едва ли одна женщина, но она может смотреть в сторону четвертого, который ей недоступен. Потому и живут на свете одинокие мужчины и женщины кхазад, потому и каждая свадьба почитается величайшим праздником для всего народа. Повезло моему старшему брату: он сумел найти подругу! Я вспоминаю их свадьбу… Это было так красиво! Семья Фрейи беднее нашей, но ради чести рода Фрейя надела и богатое ожерелье, и подвески в уши, и чудные заколки с тонкой чеканкой. Ее ярко-зеленые одежды были расшиты золотом, а ворот и рукава верхнего платья — дорогим морским жемчугом, подарком моего брата. Мой брат плясал со своей невестой, и все мы радовались. Мужчины пели, женщины подыгрывали им. Отец сделал для меня когда-то глокеншпиль, и я играла на нем. Он звучит как вода, падающая в шахтах на отполированный камень: то высоко и звонко, то низко и поглуше. А мужчины поют, будто поют сами камни… Сумею ли я веселиться на собственной свадьбе, если не могу смотреть на своего жениха без отвращения? Мой брат — один из самых красивых детей Махала, как мне кажется. Его Фрейя тоже хороша: золотокосая, как и брат, но темнобровая, с густыми ресницами. Она ладно сложена, ее тело явно знает тяжелую работу, у нее широкие плечи и необъятные бедра, крепкие, как крупы наших рыжих пони. Теперь она округлилась и светится изнутри в ожидании дитя, а я обмираю от ужаса при мысли, что мне не суждено подарить наследников роду Дьюрина… Когда мне пришлось представиться узбаду Трору, мать и Фрейя наряжали меня в четыре руки, а я только старалась как можно незаметнее смахнуть с глаз катящиеся слезы, стоя во весь рост перед отполированным серебряным зеркалом. Девушки народа Кхазад должны быть скромными. Наши одежды всегда просты, из вышивки — только знаки рода, из украшений — пояс, зарукавья да ленты в волосы. Но Фрейя развернула передо мной одну из своих нарядных девичьих рубашек, сшитую из плотной, гладкой и густо-синей ткани — как раз подходящую к случаю. Рубашка очень дорогая, у меня нет такой красивой одежды — Фрейю ее семья баловала в девичестве больше, чем балуют меня. Теперь Фрейя в одну ночь переменила вышивку и подарила мне рубашку вместе с солнечно-золотым полукафтаном с прорезными рукавами, который ей пришлось ушивать под мой рост. Если бы я не знала, что это все — не ради меня, а ради чести нашего рода, я бы повисла у Фрейи на шее и бесконечно благодарила за такой красивый наряд. Но Фрейя — женщина нашего народа, слушающая камни и хранящая обычаи. Конечно, она все поняла. И я видела, как она украдкой вытирала щеки платком. Может быть, она меня все-таки жалела. Мать вплела в мои косы синие и золотые ленты. Подала синюю и черную краски — подвести глаза. Смотрела она на меня сурово и печально. Мать тоже умеет слушать камни, мать сердцем чувствует, что у меня на душе. Я бы никогда не сумела обмануть ее или Фрейю, даже если бы хотела. Но ради чести нашего рода они молчали и не противились. Мать посоветовала мне только одно — просить у Махала сил исполнить данный обет по-настоящему. Сама она ничем не могла мне помочь. Я старалась не плакать. Я стараюсь не плакать и теперь, хотя все больше ужасаюсь не только своему несчастью, но и тому, что неминуемо обману ожидания рода узбада. Но за годы, которые проходят по обычаю от помолвки до свадьбы, можно найти какой-то выход, и я провожу теперь дни и ночи за своим станком, завязывая узлы и умоляя Махала и Гору подсказать мне путь к спасению… Что бы я ни делала, я не могу спокойно смотреть в лицо своего нареченного. Я надеюсь, что мне хорошо удается это скрывать хотя бы от мужчин. Но даже маленькая сестренка Торина чует, что со мной что-то неладно. Что говорят другие женщины — я не знаю и боюсь узнать. А больше всего я боюсь узнать, что думает Торин… Он приходит ко мне нечасто и всегда садится чуть позади, чтобы заглядывать через плечо в мою работу. Мне так гораздо спокойнее — не надо смотреть ему в лицо. И порой, неспешно выводя узоры из шерстяных ниток, я забываюсь. Заслушиваюсь его рассказами, начинаю подпевать его песням или просто молчу и чувствую себя почти счастливой. Но, увы, по-прежнему не могу смотреть на него без содрогания. Поэтому на праздниках, где по обычаю мы должны танцевать вместе или стоять лицом к лицу, я всегда боюсь обидеть его — и смотрю ему в глаза, со страхом гадая, что же он может прочесть в моей душе. Но он молчит, и я каждый раз терзаюсь стыдом и отчаянием, а потом убегаю в дальние переходы Горы и припадаю к камням, умоляя подсказать мне ответ. Гора молчит. Быть может, она и не станет говорить со своей дочерью, которая нарушила обычай… Я очень стараюсь привыкнуть. Порой, если я приношу в кузницу обед, я задерживаюсь и наблюдаю, как Торин работает. Это истинно прекрасное зрелище: молот взлетает и падает, железо поет, и чуткое ухо ловит его звучание, а умелая рука отвечает нужной силой и направлением удара. О кузнечном мастерстве Торина среди нашего народа слава идет не меньшая, чем о его несчастливой внешности. А еще он замечательно поет. И знает столько, сколько мне не узнать вовек. Я не боюсь его, я восхищаюсь его умом и преклоняюсь перед его родом. Чем больше я узнаю его, тем больше страшусь все-таки выдать, насколько мне тяжко исполнить мой долг… Но впереди много лет, и я все еще не теряю надежды что-то исправить. Больше всего мне нравится, когда он приходит поздним вечером и сидит вместе с нашей семьей, починяя что-нибудь или играя с моим отцом в тавлеи. Тогда я могу украдкой отвернуться и не смотреть, а только слушать его голос. И я почти рада, когда мы можем остаться вдвоем и сидеть в незапертой комнате без света — и разговаривать, не глядя друг на друга. Я могу настолько забыться, что позволяю ему взять себя за руку — и мне тепло и хорошо, и хочется слушать вечно, и кажется, что я вот-вот услышу что-то… Но стоит мне протянуть руку и коснуться его слишком густых и мягких волос, стоит одному лучу света упасть на его лицо, как наваждение рассеивается, и хорошо еще, если я успеваю ничем не выдать вернувшийся страх. Я очень боюсь его обидеть. Чем больше я узнаю его, тем больше боюсь его обидеть. И тем больше я чувствую себя виноватой. Я девушка народа Кхазад, и я уважаю своего нареченного. Но я нарушила обычай, и Гора не сказала мне своего слова, а значит, наш брак не будет счастливым. Роду Дьюрина суждено угаснуть, и это будет моя вина. Поэтому я провожу теперь целые дни и ночи за работой, то пытаясь прогнать мысли усталостью, то умоляя Гору подсказать мне выход. Но Гора молчит… А потом прилетает Дракон. *** Я девушка народа Кхазад, а для нашего народа нет врага страшнее Дракона… Мы бежим. Женщины. Дети. Старики. Воины торопливо собираются у Ворот, и я замираю, слыша знакомый голос. Толпа на миг распадается — и я вижу Торина. С мечом в руке, без доспехов, без шлема, он стоит среди мечущихся кхазад, и по его слову все приходит в порядок и готовится к обороне. Он строит защитников Горы и вдруг замечает нас — стайку перепуганных женщин. Кричит в полный голос, приказывая уходить как можно дальше, и все срываются бежать. Мать дергает меня за руку, но я не в силах сдвинуться с места. Ужас сжимает мое сердце раскаленными когтями: им не сдержать Зверя… Торин улыбается мне. Коротко, почти одними глазами. И я впервые чувствую, что хотела бы видеть эту улыбку снова и снова — обращенной ко мне… Но рядом охает Фрейя, и я оборачиваюсь, чтобы подхватить ее. В спину мне летит приказ Торина — искать самые дальние ходы, не подвернуться чудовищу. И мы бежим, но теперь уже не мечемся бестолково. Мы бежим. Вокруг рассыпается обвалами Гора, сокрушенная нашим врагом. Она еще пытается спасти своих детей — камни пролетают мимо, лишь заваливают один коридор за другим, и приходится искать новые… Я все-таки отстала, а Фрейе тяжело бежать, поэтому мы оказываемся в самом конце. Впереди идут старые опытные женщины, они слушают Гору и ведут нас через свежие завалы в обход опасных мест. Искать ходы в Горе — нетрудное дело, если у тебя есть слух и чутье. Слушай, как звенит вода. Чувствуй, откуда прилетает ветер. Окликай Гору: слушай и чувствуй, откуда возвращается эхо. Дорогу тебе укажут сдвинутые линии пластов, воздух поманит к поверхности, тепло предупредит о глубинах, влага проступит через неприметные щели. Задрожит под ладонью каменная стена, потянет затхлостью тупиков или прохладой ледяных пещер — Гора всегда укажет дорогу, надо только слушать, смотреть и чувствовать… И не торопиться! С грохотом рушится кусок свода, отсекая нас, десяток последних, от всех остальных. Со мной Фрейя, несколько подростков и двое стариков, а обломки огромные — нам не сдвинуть. Мы успели уйти совсем недалеко, где-то неподалеку сокровищница, и именно туда будет рваться Зверь. Мы в самом опасном месте… Я припадаю лбом к камням. Я так стараюсь расслышать их голос, я умоляю Гору показать нам дорогу! Сперва я слышу лишь дрожь и хруст сокрушаемого камня да вопли из далекого Зала Королей — и обмираю от сердечной боли. Отец! Братья! Торин! Помыслить невозможно, что они все уже мертвы. Я так хочу увидеть их снова! Но мне нельзя думать о них — я должна слушать камни. Перед глазами стоит видение — Торин с непокрытой головой, с мечом в руке. Он улыбается. Улыбается — мне! Я гоню лишние мысли прочь, я слышу, как низкое, навязчивое пение камня становится явственнее… Я жду. Мне необходимо услышать! Гора зовет меня, Гора укажет своей дочери, как спасти ее детей. Мне кажется, я почти услышала. Я ползу вдоль стены на коленях, нащупываю ладонями сквозняк — вот он, заложенный старый ход, закрытый настенной панелью и камнями… Сзади возникает суматоха, и тотчас сильные руки сгребают меня в охапку и подымают на ноги. Спине вдруг тепло, хотя что-то металлическое неприятно впивается выше поясницы. Но хоть мои ладони и не прикасаются к камню, связь с Горой не рвется: звучное бархатное пение камня переходит в ликующий гул, в который вплетаются слова… Торин — всплывает в голове. Имя приходит откуда-то извне, будто кто-то окликнул издали. Должно быть, так и было… Я оборачиваюсь на зов. На зов Горы. На низкий, ликующий, бархатный голос, назвавший мне имя. И вдруг вижу рядом ясные синие глаза. Он — камень. Скала с вкраплениями сияющих кристаллов. В могучем теле скалы рождается голос — звучный, прекрасный голос камня. Что-то звенит во мне, норовя рассыпаться капельками по его граням, разбежаться прихотливыми узорами ручейка, растаять и впитаться в трещины, напоить скалу… Медленно-медленно зов камня утрачивает слова, обернувшись единой дрожащей нотой. Я смотрю в невероятные синие глаза. В них боль, бесконечная боль Горы и погибающего народа. В них мужество, сила и забота… Моего отца больше нет, братьев — тоже, я слушаю камни, я чувствую это. Но Торин жив, он со мной, он рядом — и я готова целовать скалу в благодарность за то, что он — жив! Я зову его, бросаюсь на шею и плачу. Я только теперь вполне поняла, что значат наши обычаи! Но в какой день! Махал, за что так поздно? Я знаю, что Торин тоже все понял. Быть может, давно. Быть может, сегодня. Но ему нельзя оставаться с нами. Он спрашивает, не видали ли узбада Трора. Выхватывает у кого-то топор, в два удара обухом вышибает старую перегородку и едва успевает отпрыгнуть, когда обломки расползаются, открывая нам путь к бегству… В удушливой мгле от поднявшейся пыли я снова хватаю его за рукав — и он торопливо, наскоро обнимает меня. И сразу приказывает бежать вверх, к сторожевому посту, и выбираться из Горы как можно скорее. Мы уже слышим шум от продирающегося по коридорам Зверя… Разве можно возвращаться навстречу Дракону? Торин! Наверное, в моем голосе мольба и отчаяние, но он лишь наклоняется, и я чувствую теплое прикосновение к своим губам. Он уходит. Я девушка народа Кхазад. Я знаю, что таков его долг — вернуться навстречу Зверю, навстречу смерти. Я повторяю себе, что таков его долг. А мой долг — исполнить его приказ, вывести из горы вдову брата с нерожденным ребенком под сердцем, чужих детей и стариков… Мы снова бежим, но теперь уже недалеко. Когда-то это была хорошая дорога. Потом сторожевой пост стал не нужен. Вместо обвалившихся частей моста мы второпях прокидываем веревки. Переползаем по ним разверстую трещину. Скользит рука одного из мальчишек — едва успеваем выхватить его наверх за одежду. Снова бежим. С каждой минутой уходит время, беснуется Зверь, тают силы защитников и чьи-то жизни утекают кровью в Одинокую Гору. Когда я стою, прижавшись лбом и ладонями к скале, я чувствую сквозь толщу камня чужую боль и чужую смерть. Но уже вбиты клинья под камни старинной арки, и когда мальчишки ударяют кирками, я толкаю двери раскрытой ладонью, и в Гору врывается ветер поверхности. Я вытаскиваю наружу Фрейю, за ней выбегают остальные. Мы спасены! Крик позади. Кто-то все-таки отстал. Делаю шаг обратно. Я девушка народа Кхазад. Я слушающая камни. Я будущая мать наследников рода Дьюрина. Я знаю дорогу к спасению. Я должна вернуться! Как Торин! Огненный шар вылетает из коридора, разворачивается и заполоняет все. Я ахаю от испуга. И мне больно! Страшно, невыносимо больно! Легкие горят, нечем дышать… Тянется боль, как шерстяная нитка… Я девушка народа Кхазад. Я не нарушала обычай. Махал, я просто не знала… что такое… любовь…