***
Лишь оказавшись с ногами в плюшевом кресле с кружкой земляничного чая в неверных от волнения руках, Эрин снова обрела способность трезво мыслить и изъясняться. Вокруг чётче прорисовывались детали обстановки, выдавшие вынужденное одиночество будней Фреи: кухня была прибрана идеально до необжитого, связка дров у камина отощала, на журнальном столике высилась огромная стопка экспериментальных протоколов, а от чёрной гущи в чашке исходил алкогольный душок. — Так он просто уехал? Взял — и уехал? — снова переспросила девушка. Фрея обошла кресло кругом, села на диван напротив; расстояние между ними было предельно малым, — Локи предпочитал заниматься бумажной работой в непосредственной близости: так не возникало необходимости отвлекаться, передавая что-то друг другу, и удобнее было советоваться, — и Эрин, задев ступнями её колени, густо зарделась. — Взял и уехал. — И не сказал ничего? — Опрометчиво с его стороны, — подтвердила Фрея. Эрин сжала ручку кружки, едва не расплескав чай на свитер. «Опрометчиво, миссис Викер, путаться со сбрендившим звездочётом, каких в этом занюханном городишке пруд пруди. Всё остальное по его меркам вполне нормально», — так и просилось на язык, но она заставила себя смолчать. — Давно? — С прошлого четверга. Почти неделя, прикинула Эрин. Неделя её незнания и бездействия Фреи. Замечательно, чёрта с два! Несколько месяцев назад она ничего не заподозрила: брат был приветлив и невозмутим, только голос немного блёк, и между ним и Фреей сквозила вежливая отстранённость. Эрин почти не придавала значения тому, что в последнее время Локи в телефонных разговорах делился с ней своими планами исключительно в единственном числе. Хотя раньше его речь изобиловала крепко спаянным «мы». — Так вы что, — и что это нашло на неё, будто несколько лет копила прямолинейности на один вечер, — разводитесь? Уместная пауза даже скрасила разговор, который Эрин смело вела тоном следователя. Фрея помолчала, элегантно откинувшись на подлокотник и изучая её поверх очков. Милая, славная девочка, не изжившая детской непосредственности и всё ещё похожая на хипповатого подростка. Склонность пререкаться, дерзить и строить чудовищные догадки. Обезоруживающе прозрачные запястья в деревянных фенечках, сцепленные в замок пальцы в грифельных пятнах и облупившийся лак на ногтях. — Да, — честно ответила Фрея и добавила, смягчая: — Похоже на то. Эрин не сразу нашлась, что ответить. Такое же ощущение неподдельности сказанного, помнится, настигло её после того, как Локи объявил о своей помолвке, — оставшись с Фреей наедине, младшая Викер сдуру спросила, любит ли она её брата, а она и не думала юлить, выложила, не смущаясь, как есть. Вот только тогда правдивый ответ был отрицательным. — Я, наверное, должна вам посочувствовать? — это вышло ровно, без издёвки, будто Эрин и впрямь ей сопереживала. — Нет, — качнула головой Фрея, — не должна. Настроение испоганилось ещё сильнее, а Эрин-то думала, что дальше некуда. Дни перед Рождеством заведомо шли насмарку, видимо, напрасно она мечтала о нескольких вылазках вдвоём с Локи, о прогулках по склонам у кратера, как в детстве, о его фирменном глинтвейне, особенно вкусном на морозе... Её брат исчез в неизвестном направлении, и она знала, кого в этом винить. — Я ненадолго, в общем-то, — сказала тускло, пнула сумку, стоявшую на полу. — Даже вещи, наверное, разбирать не буду. Перекантуюсь пару дней и обратно в ГСУ. Вы не против, миссис Викер? — О чём ты, это же в первую очередь твой дом, — поморщилась Фрея. — Оставайся, сколько нужно. Эрин грустно усмехнулась: что ни говори, своевременное предложение, если учесть, что нужно ей было лет пять назад, когда Локи был единственным, что у неё оставалось и кем она жила. Когда она, по самодовольному мнению Фреи, была всего лишь глупым тепличным ребёнком, эдакой размазнёй, не способной принимать самостоятельных решений и привыкшей во всём полагаться на большого брата. Интересно, и как же вечно мешавшемуся под ногами ребёнку удалось сходу разглядеть всех её демонов?.. Она хотела было отправиться наверх, в свою комнату, что находилась через стену от супружеской спальни Викеров, но в воображении опять выстроился, обрастая красочными подробностями, тот день, когда она поняла, что Локи водит домой не просто коллегу. Она будто снова стала недоумевающей школьницей, которая пораньше вернулась с занятий домой, уверенная, что брат со своей сокурсницей проводит очередной опыт, а потом долго рыдала в подушку, поражённая открывшимися ей подробностями. Как-никак в Тесла Корте была великолепная акустика. Эрин лицемерно улыбнулась, прекрасно помня, как пыталась заснуть под шум воды в душе, а её умный и рассудительный брат искренне полагал, что за завтраком она не замечает его руку, недвусмысленно умостившуюся под столом на бедре Фреи. С того утра, полного идиллической размеренности, Локи принялся методично и хладнокровно препаровать их тихий мирок — свой и сестрин — натрое. А ведь раньше, когда осиротевшие дети Бьорна Викера только-только остались вдвоём, им никто не был нужен, и Локи, обнимая сестру, торопливо вытирал ей слёзы и шептал, что они всегда будут рядом, ничто больше не способно их разлучить, и руки её — «Видишь, малышка Эрин, как крепко я держу тебя?» — он не отпустит. И особенно дороги были не трудные объяснения, когда они не могли подобрать нужных слов, а уютные бытовые мелочи: подкрасться вечером к уставшему на смене брату, комкуясь у него под боком, осторожно растолкать его, уснувшего за центрифугой, просто повиснуть на шее или заявиться к нему в комнату со своими несуразными девичьими переживаниями и услышать в ответ что-то обнадёживающее. «Перестань хныкать, Эрин, не стоит внимания. Это я тебе точно говорю». «На выходные можем поехать в Аврору Скайс. Хочешь? Конечно, хочешь! Возьмём лыжи, и...» «...тётя Сольвейг нас давно ждёт. Ну, решили? А то развела тут сырость, дурёха!» Локи примирительно щёлкал её по опухшему носу, а она прижималась своим лбом к его и счастливо жмурилась. Через каких-то несколько месяцев он уже не то, что не позволял ей заходить без спроса, — даже не смотрел в её сторону. Дело было не в его работе и не в её скором отъезде в университет; Эрин сходила с ума от одиночества в слишком знойном чужом городе, заметаемом прожорливыми песками, а Локи то ходил, как пришибленный, порастеряв на время свои ориентиры, хотя раньше его вела одна истинная страсть — к науке, то, наоборот, становился необычайно деятельным и не показывался дома сутками. Теперь будничные моменты, скрашивающие суету, полностью принадлежали Фрее, и Эрин оставалось только наблюдать — украдкой, случайно, в дверные проёмы и щели, — как она притягивает к себе Локи за ворот халата и сладко целует его под грохот сметённого со стола штатива, как касается его ухоженными руками, как темнеет соблазнительным худощавым телом цвета масла какао на голубых простынях братниной постели — младшая Викер отшатнулась, вспугнутая этим зрелищем, когда ей вздумалось с утра пораньше по привычке забежать зачем-то к Локи. То ли её брат был настолько наивен, что всерьёз надеялся поперву это скрыть, то ли и впрямь ослеп от своей нездоровой любви. Вдали от дома Эрин было в разы спокойнее. В первый месяц учёбы она приезжала в Стренджтаун на каждые выходные, потом — через раз, а к концу семестра и вовсе забыла дорогу к станции, да и звонки из Тесла Корта становились всё реже и короче. «Ты как, крошка? Как учёба, справляешься?» «Не звонишь совсем, случилось что? Нет? Ладно, что понадобится — свистни...» «Эрин, извини, на зимних в Аврору съездить не получится. Почему? А... занят. Работы много, да. Целую тебя». И тогда Эрин поняла: никто больше не делил с ней Локи и не отнимал его. Потому что отнимать было нечего. — Я, наверное, пойду к себе, — кисло выдавила она, — поздно уже. — Хорошо, — пожала плечами её собеседница, и, волей обстоятельств, ещё и сожительница. — И прекрати свои формальности. Ты ведь знаешь, что можешь называть меня просто Фреей. — Знаю, — вздохнула она. — Доброй ночи, миссис Викер.***
Следующее утро они встретили там же, у камина в гостиной. В выходной день, как ни странно, Фрее не спалось, она поднялась по привычке, без будильника: обычно в этот час Локи собирался на дежурство, — и принялась буднично размышлять о том, что приготовить ему на завтрак. Вторая половина широкой кровати, застеленная без единой морщинки и выстуженная за ночь, всё ещё безнадёжно пустовала. Неяркая зимняя заря занималась неохотно, над Шоссе-в-Никуда клубилась сизая позёмка, сквозь которую мигал красный огонёк на радиовышке. Снега намело до самых дверей, на улицах не было ни единого пешехода, оно и понятно: торить дорожку в непрекращающейся метели не хотелось никому, зато в окнах соседних домов приветливо светились разноцветные гроздья гирлянд и угадывалось счастливое предпраздничное мельтешение. Эрин уже сидела в кресле со связкой пастельных карандашей, скрестив ноги в шерстяных носках, и что-то сосредоточенно набрасывала в маленьком черновом альбоме. — Что-то рано ты, — миролюбиво заметила Фрея, наугад подхватывая книгу со стеллажа — она оказалась справочником по психотропным препаратам, и уточнила, прежде чем устроиться напротив: — Я присяду? Эрин сделала лишний неосторожный штрих и тут же аккуратно его затёрла. — Да пожалуйста. Могли бы не спрашивать, между прочим. Разумеется, изучением литературы миссис Викер вполне могла заняться в кабинете, а Эрин было бы комфортнее рисовать в одиночестве собственной спальни, тем не менее, этим безмолвным декабрьским утром двое совершенно чужих друг другу людей в подспудном поиске семейного воссоединения сидели так близко, что едва не сталкивались под столом коленями. За треском поленьев до Эрин доносилось размеренное дыхание Фреи, шорох страниц, и у неё начала подрагивать рука, незамысловатый контур городского пейзажа лёг неровно, смазался. Она на секунду зажмурилась, понимая, насколько отступила от задуманного: на листе зернистой бумаги должен был быть запечатлён вид на Стренджтаун с восточного холма — кратер с обломками летающей тарелки, Тесла Корт, дорога, уходящая к Глухому Тупику и дымовые трубы на выезде, но вместо этого из-под карандаша выходили только однообразные дюны, утыканные штырями сухих кактусов. Она смотрела на Фрею украдкой, исподлобья, — та сидела, закинув ногу на ногу, — поза обыденная и неосознанно влекущая, и внимательно листала справочник, нисколько не притворяясь, не испытывая потребности замять неловкость. Эрин прекрасно знала, что подобные слабости в принципе чужды миссис Викер: она всегда держала себя в руках, и неизвестно было, чего ей стоила эта каменная невозмутимость. Это она, Эрин, проворочалась всю ночь, выплакивая в подушку обиду на брата — и тоску по нему, это она проснулась разбитой, понятия не имея, куда приложить почти опустившиеся руки, а Фрея сидела перед ней, свежая и бодрая, с безукоризненным макияжем на чуть надменном лице, и на тёмно-алых губах её играла омерзительная усмешка. И чем дольше взгляд Эрин был прикован к этой заносчивой дряни, непонятно каким образом окрутившей Локи, тем яростнее всё внутри вставало на дыбы. Вырванный из альбома лист плавно спикировал на пол. — Ну и какого чёрта вы так спокойны?! — вне себя от раздражения, воскликнула Эрин. Женщина напротив изящным жестом сняла очки, ничуть не удивившись неприязненному возгласу, коснулась переносья. — А что ты предлагаешь делать? — Это вы должны знать, — заершилась младшая Викер, — должны же быть какие-то зацепки! — Напомню: мы говорим о твоём брате. Какие ещё вопросы? И вправду, потрясённо осеклась Эрин: это же Локи Викер, её Локи, который с каждым своим поражением справлялся один на один, который запирался в лаборатории — и не достучаться, уходил бродить по скалистым берегам фьордов Авроры Скайс, ледяным, как его душа, — и кто и где его мог тогда сыскать? Никто, нигде, ни зеленоглазое северное солнце, звавшее его вперёд, ни тем более жаркая смугло-медная демоница, которую он в каком-то затмении счёл своей собственностью. — Не переживай, Эрин, — Фрея гибко наклонилась, протянула ей оброненный листок. — Тебя он точно не оставит, min lys. — Чт-то? — охнула девушка: слишком больно ввинчивалось вовнутрь ласковое и трогательное, пропахшее корицей, апельсинами и первым снегом «min lys» — «свет мой». Так называл Фрею Локи, и терпеть это в свой адрес было совсем оскорбительно. Но почему же ей так хотелось, чтобы миссис Викер повторила это снова? И снова?.. — Эй, — не по характеру мягко произнесла Фрея, а Эрин от такого тона сделалось и стыдно, и гадливо — ишь ты, утешать вздумала, как дитя малое! — Посмотри на меня. Карандаши были разбросаны по столу, забытый альбом соскользнул с колен. Эрин низко опустила голову, сжала её ладонями; как же так случилось, что, оказавшись на распутье, она сотни миль ехала за надёжным словом родного человека, а взамен получила издевательское сочувствие постороннего? — Не смейте называть меня так, — вяло запротестовала она. — И прекратите, в конце концов, ко мне лезть. Озябшие пальцы Эрин зарылись в копну недлинных волос холодной ванили — совсем как у Локи, отметила Фрея не без ноющего загрудинного спазма. Она подалась вперёд, накрыла руку Эрин своей. — Посмотри на меня. Младшая Викер неохотно исполнила её просьбу, правда, уже без злобы, присмирев от безвыходности положения. Она даже не подозревала, как мучительно, как невыносимо Фрее смотреть на неё так близко, почти вплотную, подмечать ярко проступающие любимые черты, ведь Эрин была уверена, что они с Локи совсем непохожи. Эрин крутилась перед зеркалом и отметала любые мысли о фамильном сходстве: брат унаследовал колкую пасмурную наружность от матери, а она сама пошла в правильное обличье отца, и из общего у них были разве что светло-голубые, небо с ледниками, краски северных краёв. Раз за разом приходя к такому заключению, Эрин весело подмигивала своему отражению, чего никогда бы не сделал вечно хмурый Локи. Но Фрее всё представлялось совсем иначе. Фрея видела гораздо больше: перенятого от Локи в Эрин было зашкаливающе много не на погляд, а по сердцу. Навряд ли мужнина сестрица замечала, что манера разговаривать у неё точно такая же — сочным голосом, то нараспев, то с прорывающимися своенравными нотками, и возражала она так же решительно, и замыкалась в себе, если что не по нраву, точь-в-точь как Локи. Того, что Эрин достались несравнимо большая мягкость и терпимость, у неё было не отнять, но теперь даже внешне в ней проскальзывали пугающие и до дрожи желанные Фреей признаки родства. За время их разлуки девчонка стала совсем взрослой: ей исполнилось двадцать два, и пора угловатого юношества почти миновала, запечатлев на лице и в повадках северянки неброское обаяние, подкупившее Фрею единожды. В её супруге. Эрин смотрела, не отрываясь; глаза у неё были большущие, иссиня-зелёные, ровного неброского оттенка горячих озёр в снегах на окраине Авроры Скайс. Миссис Викер заботливо заправила ей непослушную прядь за маленькое ухо в серебряных колечках и всё-таки не отказала себе в удовольствии огладить её щёку. — Фрея, — забыв о дистанции, недоумённо брякнула Эрин, — что это вы? — Ничего, — это она — напрасно, чувствовала ведь, что не отвертеться теперь, — ты так... похожа на него. Та сначала помолчала, уставившись на Фрею совсем шало, — и стало очевидно, чем был так околдован её брат, почему шёпотом, с придыханием звал её «min lys» и как она ошибалась, считая, что вкуса в выборе женщин у него попросту нет, — и выдала: — Я? — и совсем глупо: — На Локи? Ты, как бы мне ни хотелось обратного, трудно и вызывающе выцедила про себя Фрея, ты, осколок Авроры, так некстати в меня вонзившийся, а руки — цепкие, не вырваться, уже оплетали немеющую шею, удерживали за затылок. И — вот диво-то, неужели Эрин так подвело хвалёное предчувствие? — с первым тёплым прикосновением к мёрзлому рту её не расхватали все демоны Фреи, распознав в ней проекцию Локи. Не разорвали на части. И земля не ушла из-под ног. Будь неладно идиотское замешательство, опутавшее по запястьям и не дававшее оттолкнуть, — её даже не передёрнуло от отвращения; да кто бы мог подумать, что эта женщина, растоптавшая сердце её брата, терпко пропахшая древесиной и механическим маслом с астрономической вышки Кьюриосов, способна дотрагиваться до кого-то, как впервые, почти невинно опуская рыжеватые ресницы в затаённом страхе потерять? А в единственном долгом поцелуе было не высвободиться, не вздохнуть, и, когда чужая ладонь ответила Фрее неловким подобием ласки, миссис Викер ясно увидела под сомкнутыми веками, как над непокорёнными фьордами чьей-то ледяной души — Локи ли, Эрин, уже неважно, — степенно восходит неяркое солнце.