Наследница по прямой

Да, разумеется, я не видела в тот момент, что именно творится у меня на затылке. Это уж потом я вдоволь налюбовалась постепенно исчезающим шрамом. И обрадовалась, что теперь можно не выбривать затылок. А спокойно отращивать мои волосы. Хотелось бы к зимним каникулам уже из своих волос что-нибудь соорудить – не парик же надевать… А пока отец подозвал маму. Та нисколько не удивилась. - Сегодня утром мистер Гвон сам накладывал повязку, Рик. Я только платок поверх марли завязала. Ты же не так просто позвал его поработать с Лили. Вот и результат. - Да, я всегда знал, что в этой народной медицине что-то есть. – Вздохнул отец. – Помню, как мне нравилось перебирать травы, которые заготавливала ещё прабабушка. Да и бабушка от неё не отставала. Наверно, я поэтому и пошёл на медицинский факультет. А уж хирургом стал, наглядевшись по госпиталям, где практику проходили, на послевоенные ужасы. – Его ощутимо передёрнуло. – Самая востребованная профессия была. Ампутировать поражённые конечности. Раны-то не всегда удавалось до конца пролечить. Да и среди мирного населения были пострадавшие. Насмотрелся. Хоть мне и было пятнадцать лет на конец войны. – Он приобнял маму и меня. - Вот, - мама ухитрилась откуда-то достать баночку с мазью, что принесла Эйлин. – На ночь ещё наложи повязку, чтобы не потерять эффект. - Не учи учёного, - коротко хохотнул отец, но баночку взял. Принюхался. – Что тут у нас? Какой чудесный аромат! – мечтательно закатил он глаза. – Словно снова в детство попал. - Да, - спокойно согласилась мама. – Я чувствую тут сильный цветочный запах. – Она ещё поводила открытой баночкой перед лицом. – Горная лаванда. Как в детстве, ты прав. Помню, мама делала подушечки с этими цветами. – Она осеклась на полуслове и отвернулась. Мы с отцом сделали вид, что ничего не заметили. Отец смазал мне шрам и аккуратно прикрепил марлевый тампон. - Такими темпами, - бодрым голосом заявил он, - к первому сентября уж точно можно будет оставить перевязки в прошлом. Как ты, Лилс? – Он ласково обратился ко мне. - А знаешь, - прислушалась я к собственным ощущениям. – Гораздо лучше. И не дёргает кожу так сильно, расчесать не хочется. Эту ночь я спала гораздо спокойнее. Боли-то не было. Но цветочные запахи дразнили моё обоняние. Может, мне, поэтому приснился чудесный луг, полный разнообразных цветов. И над этим лугом высилась заснеженная вершина. Я попыталась рассмотреть эту гору, но не смогла. Её быстро заволокло туманом. И я сосредоточилась на цветах. Утром миссис Снейп привела к нам Северуса, а сама пошла на уроки к старому мастеру. Вечером она осведомилась о результате мази. Потихоньку. Я пожаловалась на то, что волосы медленно растут. А те, что уже понемногу отросли – неприятно колются. Она рассмеялась, сказав, что этому горю легко помочь. И на следующий же день принесла уже другую коробочку. С кремом, который надо было втирать в кожу всей головы. Чтобы волосы росли быстрее. Когда мама спросила, подействует ли этот крем и на неё – уж больно ей хотелось поскорее и свои волосы удлинить. Эйлин честно ответила, что не знает. До сих пор она употребляла это зелье только на себе или своих родственниках. А уж они-то все маги были. Как подействует на маглов – неизвестно. Тогда матушка согласилась побыть с недельку подопытной. И восхищалась потом результатом. Хоть волосы у неё росли не так быстро, как у меня. Всё же ей уже удавалось заплетать небольшие хвостики на голове. Или сооружать причёску, немного похожую на ту, которую она любила делать прежде. Но и такой быстрый результат смутил Эйлин. Ведь она искренне считала мою маму – маглой. А в обратном её не спешили разубеждать ни я, ни мама. Да, разумеется, считалось, что эту баночку с зельем Эйлин принесла от мистера Гвона, которому передала мою жалобу на колкий пушок на моей голове. Всю эту неделю мы упорно занимались все вместе. Да, оценки Северуса в той школе при фабрике позволили ему поступить в платную школу, в которой уже училась Петуния. Но вот знания… Их пришлось подтягивать. И сестра ничуть не возражала. Она заметила пользу от этого повторения для себя. Тем более, что и сама собиралась удивить всех. И тоже перескочить через класс. Чтобы нам опять пришлось её догонять. Но и это мне было в радость. Я наблюдала, как сестра проверяет записи Северуса, как она рассказывает ему что-то из своей школьной жизни. Я была спокойна. В худшем случае они останутся приятелями, в лучшем… А вот так далеко я не пыталась заглядывать. У них своя голова на плечах имеется. Да, в активе уже были и два визита в кружок танцев. В первый раз мы отправились все – Петуния уже год отходила, правда партнёра у неё постоянного не было, так что она с нетерпением ждала, чтобы Северус поскорее догнал её. Я пошла чисто за компанию. Хоть шрам и практически исчез, да вот последствия долгого лежания в постели, хоть и уменьшенные с помощью мастера Гвона, никуда не делись. Но я работаю над этим. Поэтому всё занятие я просидела рядом с мамой как зритель. Да, Сев и впрямь будет хорошо танцевать. Худенький, но сильный. Движения пока рваные, но наша преподавательница – мадам Кло – пообещала, что сделает всё, что в её силах. И юный Снейп сможет быть партнёром и у меня, и у сестры. В следующий раз на кружок они отправились только вдвоём. А меня мама отвела на второй этаж, в мою прежнюю комнату. Раз отец разрешил, надо было привести её снова в жилой вид. И переехать обратно из библиотеки. Осторожно поднялись на второй этаж. Узенький коридорчик - и двери по обе его стороны. Моя комната – сразу у лестницы, следующая – комната Петунии. Они обе выходили окошком на улицу. А с другой стороны – ещё две двери. Так называемая гостевая комната – если кто в гости нагрянет. И ванная комната. Как раз над той, что на первом этаже. Петуния пока шикует – одна ею пользуется. А мы втроём на первом этаже. Я с любопытством оглядывалась. Одно дело - видеть всё глазами той Лили Эванс. И совсем другое дело - осмотреться самой. Я и не заметила, что матушка с грустью наблюдала за мной. Вошли в мою комнату – очень миленько. Пока меня не было, мама тут убирала, но все игрушки так и остались лежать на тех местах, как я их бросила, собираясь в тот день на детскую площадку. У окошка – узенькая кроватка, рядом столик и зеркало на стене. У противоположной стены – сделаны стеллажи для книг и игрушек. Сразу за дверью прячется за занавеской вешалка для одежды, которая носится, и для школьной формы. Сам шкаф находится вдоль стены в коридоре – он общий для меня и сестры. Но мама не стала ничего убирать. Она потянула меня к кровати и села на неё вместе со мной, крепко прижав к себе. - Ты сильно изменилась, Лили, - сказала она где-то у меня над ухом. – Стала взрослее. Я завозилась, хотела посмотреть ей в глаза, но она не дала мне такой возможности. - И мне трудно узнать в тебе мою маленькую девочку. Я вздохнула и перестала возиться. - Мама, - неожиданно хриплым голосом произнесла я, - ты говорила, что после операции, которую сделал отец, я ещё неделю пролежала без памяти. Так? - Да, - удивлённым голосом произнесла матушка. - Так вот, не знаю почему, но после того, как я очнулась, я обнаружила, что помню всё, что я видела или читала когда-либо. Просто помню. Но это ещё не всё. – Я высвободила одну руку, дотянулась до маминого лба и стала вырисовывать те знаки, которые я вспомнила из того дня, когда родилась Лили. При этом я тихонько повторяла слова матушки: - Нарекаю тебя, дочь моя, - при этих словах матушка с испугом отстранилась от меня, я кивнула и продолжила, опустив руку. – Да, я помню всё. Это мой Дар? Матушка закрыла руками лицо. Несколько минут мы молчали. Потом она посмотрела на меня совершенно сухими глазами. - Да, я тоже была волшебницей, девочка моя. И только потом потеряла магию. Я родилась далеко отсюда. Мои родители и я жили в маленьком уютном домике на склоне Альп. Этот домик стоял на опушке леса на краю деревни Гриндельвальд. Тогда я ещё не подозревала, что это и моя фамилия. Отец и мама носили фамилию Грюн, поэтому часто шутили, что я – их зелёная розочка. Розалинда Грюн. И я смеялась вместе с ними. Да, они оба были волшебниками. Не могу оценить всей их силы, но точно знаю, что ни одна из тех лавин, что часто сходили с гор зимой или ранней весною, не дотягивалась до нашего домика. Просто проходили стороной. Иногда, снося на своём пути другие дома. Не случайно ведь нашу долину называли «Деревня ледников» - они спускались с окружающих гор практически до самой долины. Но при этом те же горы – Девушка или Монах – прекрасно закрывают долину от обжигающих зимних ветров, поэтому весной всё вокруг пышно расцветало и зеленело. А уж какое там было молоко! До сих пор вспоминаю. Она грустно улыбнулась и задумалась. Я слушала её, затаив дыхание. До сих пор мама никогда так подробно не рассказывала о своей жизни до встречи с дядей Альфом. - Да, мама творила поистине чудеса в нашем маленьком садике. Её цветам завидовали многие соседи. У моей матери был необыкновенный цвет волос – золотые пряди спускались до колен, когда она расчёсывала свои косы. Не просто желтовато-соломенного цвета, как это часто бывает. Нет, золото. Как на старинных монетах. С красноватым отливом. У тебя волосы как раз такого оттенка. Не рыжие, нет. Красное золото. Всегда в цене. - Она улыбнулась мне и потрепала по макушке. Дома носить тюрбан из шали не было нужды, поэтому только небольшая повязка всё ещё прикрывала мне затылок. - А отец… - она помолчала. - Он был сильный и высокий. Как он подбрасывал меня вверх. А я смеялась и просила – ещё! Его локоны тоже отливали золотом. Но это было белое золото. У Петунии как раз тот самый оттенок волос. И она больше похожа на моего отца. Только глаза как у Рика. Со мной тоже происходили какие-то странные вещи. Иногда. Наверно, это и были те самые детские стихийные выбросы, о которых говорила Эйлин. Не знаю. Меня ничему такому не успели научить. Я была слишком мала. Нет, правила поведения внушались с самого детства, но перед кем мне там было себя показывать? Так что я больше знаний получила потом, обучаясь в пансионе, чем дома. Отец называл себя Патрик. Патрик Грюн. Я потому и Петунию так назвала – в честь моего отца – Патриция Розалин. Хотя да – по бумагам она – Петуния Эванс. Так проще объяснить наши «цветочные» имена. И да – я уговорила Рика, что второго ребёнка я назову в честь моей матери. Если бы родился мальчик, был бы Луис. А ты, - она уже давно отпустила меня из объятий, - ты получила имя Луиза-Лотта. Матушку отец ласково называл Лизхен, Лизл. Только случайно я узнала, что её звали Элизабет. Точнее - Елизавета. Она тяжело вздохнула. - Я подслушала разговор отца и того человека, который пришёл к нам в дом. О, он пришёл не один, его сопровождали много людей в чёрной форме. И не все они были волшебниками. Они приехали в деревушку на двух машинах, рассыпались по деревне, встали у ворот нашего садика. И только тогда вошёл тот. Мой большой и сильный отец не смог ничего противопоставить ему. Тот человек был гораздо сильнее. И отец был сломлен. Я видела это в его потухшем взгляде, когда он пришёл в мою комнату, где сидели мы с мамой. И увёл её к тому страшному человеку. А потом он и меня отвёл туда же. Мамы уже там не было. Только тот страшный человек сидел в любимом кресле моего отца, в его кабинете. Двое из пришедших с ним рылись в шкафах, отбирая книги. Некоторые они складывали на стол, другие небрежно бросали на пол в общую кучу. Я с ужасом услышала, что тот человек назвал моего папу - «сын мой». Так это мой дедушка? Я никогда его не видела. Даже не знала, что он у меня есть. А один из тех, кто копался в книгах, обратился к нему – герр Гриндельвальд.