***
— Подожди меня, — обеспокоенно пыхтит Кили, выпутываясь из мехового одеяла. Затянутая в лубки нога ужасно мешает, Оин потом всю душу вынет, но дядя не каждый день возвращается из поездок по Дунланду. Фили подставляет ему плечо для опоры, перекидывает его руку через плечи. Пусть уж лучше Торин из первых уст узнает историю, как Кили без спросу отправился исследовать дальние пещеры и провалился в расщелину, а Фили его оттуда вытащил — без помощи старших, ободравшись чуть ли не до костей.***
— Подожди меня, — торопливо кидает Кили, хлопнув себя по лбу, у самого выхода из пещер, суёт лук за спину и бегом бросается обратно. Фили громко, но необидно хохочет ему вслед: тоже мне, охотник! Всю дорогу растягивал тетиву, а стрелы дома оставил. Ну да ничего, за полчаса дичь в предгорьях не переведётся.***
— Эй, подожди меня! — широко улыбается Кили, в пару глотков допивает эль, лихо стирает пену с пробивающихся усов и бороды, подтягивает к себе футляр со скрипкой. Фили терпеливо наклоняет голову, пробуя смычком новые струны, и притопывает в такт залихватским руладам Бофурова кларнета, но спокойно ждёт. Музыка — тоже бой, а в бою надёжнее стоять спина к спине.***
«Подожди меня», — упрямо твердит про себя Кили. Обещание однажды снова оказаться рядом; обещание не умереть в этот день. Железо врубается в тело с хрустом, ломает оказавшуюся хрупкой преграду рёбер, боль вгрызается внутрь и распускается там огненным цветком из сказок о старинных кладах. Кили отворачивается от неё и успевает увидеть Тауриэль — её огромные, испуганные, непоправимо мертвеющие глаза. Странно — это же его убили, не её. Он хочет что-то сказать ей, как-то утешить, но рот полон крови, слова вязнут в ней — и он только мотает головой: «Не плачь обо мне». А потом небо чернеет и падает или земля ударяет в спину и от этого темнеет в глазах — уже не различить, темнота давит со всех сторон, словно камни гробницы («Папа!»)… …камни заброшенной выработки. Потерявшийся в переплетении штолен и штреков [1] Кили знает, плакать не по-кхазадски, но всё равно всхлипывает, когда из бокового коридора вываливается растрёпанный брат с масляным фонарём. Фили вытирает ему лицо рукавом своей рубахи — то-то будет от матушки, — протягивает руку, сжимает ладонь крепко-крепко. И Кили старается не отстать: вокруг темно, а в руке Фили — фонарь, тусклый огонёк золотит взъерошенные волосы, брат весь — неяркий, но верный свет. …подожди меня.