Одержимость.

Я четко помню тот день, когда померк уверенный взгляд в светлое будущее, которое мы строили для нас двоих. Растить вместе детей, отдать их в одну школу, быть лучшими мамами. Даже назвать детей в честь друг друга. В детстве это казалось фантастическим, не так давно - реальным, но сейчас все погрузилось во мглу. В первый раз, когда Роуман заговорила об этом, что-то внутри меня надломилось, но я не была удивлена. Я будто бы уже предчувствовала это. Находиться рядом было тревожно и тоскливо, но я не знала, чем это может быть вызвано. Она дала ответ. По моим рукам, взбираясь вверх от ладоней, прошлись мурашки, а к горлу стремительно подкатила тошнота. Кажется, на несколько мгновений перед моими глазами потемнело, когда я переспрашивала, уверена ли она в том, о чем говорит. Потом меня стошнило, прямо на её потертые джинсы. Запах был отвратительный, но от волнения я не могла сдержаться. Вместо того, чтобы взять себя в руки и поддержать Роуман, я заставила её успокаивать себя. Я безумная эгоистка. Конечно, в этой ситуации я должна была думать лишь о том, что она бросает меня, а не о том, с чем ей пришлось столкнуться. Кажется, я проплакала пол часа в её объятиях, прежде, чем сумела успокоиться и позволила ей пойти отстирать брюки. Безвольная тряпка. Я была отвратительна самой себе. Покинув Трумен, я забежала в ближайший кабак, где мне пришлось отыскивать трясущимися руками по карманам водительские права. Чертов бармен не поверил, что я совершеннолетняя. Уже давно, кретин. Кажется, в тот день я не вернулась домой и ночевала где-то за столиком. Наступившее утром похмелье привнесло в мои ощущения чувство страха. Вышагивая по мокрому асфальту до дома, в натирающих туфлях, я размышляла о том, как было бы здорово вскочить на подножку любого автобуса и умчаться отсюда прочь. Подальше ото всех проблем, подальше от Роуман. Я действительно хотела сбежать и бросить её. Я думала об этом, поражаясь тому, как я вообще могу допустить такую мысль. Это же не кто-нибудь, это моя Роуми, мой самый близкий человек. Как на неё могло обрушиться что-то настолько ужасное? Как я могла бросить её в такой ситуации? Но я была не в силах перебороть свой ужас и прийти к ней домой. Я сторонилась её целую неделю. Не отвечала на звонки, не заходила в соц.сети, лишь бы не засветиться там и не увидеть ворох сообщений. Что она испытывала? Недоумение? Возмущение? Если она была разгневана на меня, её можно понять. Я была бы чертовски зла на себя за такой поступок. Но разве просто принять нечто подобное? Я вздрагивала каждый раз, когда кто-то звонил в дверь моего дома. И, как маленькая, пряталась под кровать, словно это могло меня спасти. Кто бы там ни приходил, Роуман среди их числа не было. Ночами я плакала, я разнесла все в своей комнате, поругалась с матерью, наверное, раз двадцать. Я должна была принять решение и мириться с его последствиями. Ни один из вариантов не был достаточно хорош, чтобы решиться на него безо всяких сомнений. Но время поджимало и было в недостатке. Нельзя было просто ждать, что все пройдет само собой, что все исправится и вернется на свои места. Так, как раньше, уже точно не будет. А для Роуман больше не будет никак вообще. Никакого будущего. И это не просто болезнь, подтачивающая её изнутри. Это страшно. Она не единственная, кто столкнулся с этим. Не понимаю, почему до сих пор не придумано верного способа борьбы. Те, что соглашаются на изгнание, потом все равно долго не живут. Нередко они не доживают и до конца изгнания. Здесь нет гарантий. Силы, что таятся в твоём теле слишком сильны для понимания каких-то людишек. Жалких, презренных людишек, переполненных страхом, таких же, как и я. Под конец недели я так опротивела себе, что не могла смотреться в зеркало. Пришлось его спрятать. Сны стали тревожными, обрывочными и недолгими. В каждом из них Роуми приходила ко мне и просила вернуться к ней, просила побыть рядом в эту тяжелую минуту. А я, как последний трус, отталкивала её и бежала прочь. А она все звала, звала... я просыпалась с её голосом, звенящим в моих ушах. В какой-то момент мне даже показалось, что это начинает сводить меня сума, но я слишком мнительна. Перерыв разбросанные по комнате вещи, я наткнулась на небольшой ящичек. Резной узор, манящий запах старого дерева и много-много важных мелочей внутри него. Каждая из них - целая история, память. Обнаружив среди прочего кулон, что Роуми подарила мне в первый день нашего знакомства, я вдруг поняла, что никогда не прощу себе, если позволю ей бороться с этим в одиночку. Слезы душили меня всю дорогу до дома Труменов. Я чувствовала себя наркоманом, что идет за дозой. Это должна была стать доза ужаса, и я знала, что получу её, когда мне открыла дверь миссис Трумен. Её лицо покраснело и опухло от постоянных слез, а глаза казались мутными, будто бы их передернуло пеленой. Она попыталась растянуть свои тонкие, подрагивающие губы в дежурной улыбке, но у неё не вышло. Поздоровавшись, я прошмыгнула на лестницу, сбавив ход на втором этаже, когда дверь комнаты Роуман попала в поле зрения. Я почувствовала, как холодеют кончики моих пальцев и всё внутри меня. Ноги казались ватными, но я продолжала идти. Пол будто бы пружинил. Было чувство, что я под кайфом, и это всё - бедтрип. Поскорее бы он закончился. Моя вспотевшая от волнения ладонь коснулась ручки и соскользнула, раздался легкий щелчок. Я вздрогнула и быстро вытерла пальцы о брюки, после чего снова взялась за ручку, надавила и толкнула дверь, проходя в комнату. - Роуми? - позвала я, заглядывая внутрь. Я отворила дверь чуть шире, сделала шаг внутрь, отпуская дверную ручку. Кровать была взъерошена, воздух в комнате уже застоялся, пахло потом и какими-то лекарствами. Не лучшее сочетание. Я повернула голову, осматривая комнату, и уже успела подумать о том, что Роуман здесь нет, когда, обернувшись лицом к двери, встретилась с ней взглядом. Я вздрогнула. Я была готова поклясться в том, что я не слышала никаких шагов, кроме собственных. Никаких звуков, кроме тех, что издавала сама. Коридор был пуст еще несколько мгновений назад, когда я шла по нему. Но теперь там стояла Роуман и пристально, пугающе смотрела на меня. Я сглотнула и нервно улыбнулась. - Отлично выглядишь, - солгала я. Она выглядела ужасно: её глаза запали, её губы обветрились и были обкусаны, подернутые белесым налетом. Нос был красноватым, как если бы в комнате стоял мороз. Она была одета во что-то домашнее и выглядела ужасно неряшливо. Я поджала губы и сжала пальцы в кулаки, испытывая желание отшатнуться от неё, когда та сделала шаг мне на встречу. Я чувствовала себя животным в цирке, запертым в клетку и предоставленным на всеобщее обозрение. Моей толпой и палачом была Роуми.