Не так уж и просто

Очередной концерт отгремел. Он был не таким, как многие предыдущие. На нем не было Святослава. Не так давно Образцов скончался, можно сказать, совсем недавно. Он ушел, не смотря на свою силу, на безграничную веру всех участников группы. Жизнь не может закончиться со смертью одного единственного человека. Не может. Не может ведь?.. Лидер «Пикника» перекинул через плечо сумку и окинул небольшую комнату усталым взглядом. Все уже давно ушли, кроме самого Шклярского в помещении остался только Леонид, который уже собрал вещи и готовился к тому, чтобы уйти. Эдмунд подошел к зеркалу в полный рост и посмотрел на себя: кажется, похудел еще силь­нее, а под гла­зами, на неп­ри­выч­но блед­ной ко­же, вы­деля­ют­ся тем­ные си­няки как на­поми­нание о бес­сонных но­чах. Уход из жизни друга — невероятно тяжелая утрата, которая сказывается, кажется, на всем, что осталось. Совсем небольшое количество людей помогало все еще стоять на ногах, остаться в земном мире и не уйти в царство воспоминаний, предрассудков и душевной тьмы. Говоря об одном из таких людей… — Где Марат? — негромко спросил ударника Шклярский, смотря на его отражение в зеркале. — Не знаю, надеюсь, что сгинул или скрылся под покровом ночи, — фыркнул в ответ Кирнос и в качестве ответа на недовольный, почти гневный взгляд лидера, развернулся и поспешил покинуть помещение. Дверь хлопнула, неприятно ударив по чувствительному слуху. Эдмунд лишь вздохнул, надевая темные очки. Леня не был готов к тому, чтобы принять кого-то на место Света, а особенно Корчемного, которого почему-то давно и сильно невзлюбил. И сколько бы фронтмен не объяснял, что он, в свою очередь, не готов видеть еще на этом месте кого-то кроме Марата, сколько бы не говорил, как тяжело было бы видеть незнакомца на месте Образцова, Кирнос будто пропускал все это мимо ушей, не держа эту информацию у себя в голове. Сумка бас-гитариста стояла у стены, что означало, что он еще не ушел. Но куда подевался — неизвестно. Медленно переставляя в последнее время будто налитые свинцом ноги, Шклярский направился к выходу из комнаты, прихватив сумку товарища. Нужно было найти Корчемного, нельзя же его оставлять в N-ске. В коридоре было тихо, свет притушен, ни души вокруг. Недавно столь живой местный дворец культуры казался теперь домом с привидениями, пустым, мертвым, холодным. Атмосферы добавляла мигающая около выхода лампочка и внезапно появившийся шум из-за двери с табличкой «комната технического персонала». Эдмунд чуть нахмурился, что вряд ли было бы заметно постороннему глазу, и медленно надавил на ручку двери. Она поддалась. В комнатушке было темно, особенно сквозь очки. Но легкое движение Шклярский уловил, и ему даже догадываться не нужно, кто здесь, однако, от этого удивление меньше не стало. — Марат? .. — лидер группы вопросительно приподнял брови, так, что очки немного сползли на переносицу. — Эдмунд? — гораздо громче, судя по всему, от неожиданности, отозвался блондин, испуганно уставившись на друга. Маэстро кинул сумки куда-то в угол и закрыл за собой дверь. Сильно темнее не стало, так как в коридоре света почти не было, а здесь горела тусклая лампочка, торчащая над дверью. — Думаю, нам предстоит долгий разговор, — тяжело вздохнул Шклярский, подходя к басисту. Корчемный нервно сглотнул, когда в полушаге от него оказался Эдмунд. Бас-гитарист сейчас был похож на забитого котенка, которого хотелось пожалеть, обнять и успокоить, но Маэстро прекрасно держал себя в руках. — Что случилось? — спокойно, даже слишком спокойно, почти апатично, спросил он. — Возможно, тебе будет непросто понять это, но… Но так тяжело было стоять на сцене, на месте Святослава, и понимать, что ты - не он. Что публика смотрит на тебя с удивлением, а кто-то даже с неприязнью. Да даже если отбросить эту, наверное, достаточно нормальную реакцию, Эд, как странно просто чувствовать и осознавать, что ты стоишь на одной сцене с группой, которая практически всю жизнь была твоим маяком, ты представляешь? А понять, что ты — часть ее… Это практически невозможно, — на несколько секунд блондин замолчал, но, в завершении, добавил, — я не чувствую себя частью механизма, понимаешь? На несколько секунд воцарилось молчание, но для Марата эти несколько секунд казались настоящей вечностью. Лицо Шклярского не выражало ровно никаких эмоций, как и во многих других ситуациях. Но Корчемный за три года уже научился добиваться какой-то реакции, или хотя бы видеть ее. Осторожно, будто боясь чего-то, блондин двумя пальцами снял с лидера темные очки… И был удивлен, увидев в глазах, кажущихся в таком освещении темно-темно-зелеными, явное сочувствие, некую печаль и даже боль. Поэтому Маэстро и носил очки. По его глазам всегда можно было сказать слишком много. Басисту стало как-то дурно и неуютно от такого взгляда. Ему казалось, что он обидел товарища. — Марат, — Шклярский еще чуть приподнял голову, чтобы смотреть прямо в печальные, немного испуганные серовато-голубые глаза блондина, которые не теряли своего цвета и очарования даже в полутьме, — я все понимаю. Тебе непросто, публика еще не привыкла, это ведь первый концерт с тобой, — тонкие длинные пальцы чуть сжали напряженное запястье блондина, — на Леню плюнь, перебьется. Я надеюсь, ты не решишь уйти, не решишь убить мою душу. — Нет, нет конечно! — воскликнул Корчемный, чувствуя, как застучало в висках от прикосновения к запястью, которое тотчас расслабилось, — Что ты! Да ни в жизни! Наверное, мне просто… — Тебе просто нужно время, чтобы освоиться и войти в рабочий ритм. А что до «механизма»… Ты уже давно его часть. Марат невольно улыбнулся. Не сумев более сдерживать себя, он аккуратно, будто боясь разбить, как хрустального, обнял Эдмунда, наконец выдохнув с неким облегчением. Маэстро же и не думал освобождаться от объятий. Ему стало неожиданно тепло, на какое-то время забылись невзгоды, весь мир забылся и отошел на второй план. Да и какие могут быть проблемы рядом с самым теплым человеком на всем белом свете? — Все будет хорошо, — негромко сказал Корчемный, проведя рукой вдоль позвоночника товарища вниз, с затем вернув ладонь обратно на лопатки. Бас-гитарист прекрасно знал, как тяжело самому Шклярскому, да и сложно было не заметить его упавший настрой, что совершенно неудивительно, вечно сонный и уставший вид. Но так же Марат знал, что Маэстро не любит, когда в его голове копаются и навязываются, поэтому старался ненавязчиво радовать, наедине все внимание отдавать ему и пытаться помочь забыться. А сейчас было немного стыдно за то, что повесил на плечи свои проблемы. — Прости, — прошептал блондин. — За что? — чуть удивленно спросил Эдмунд, сильнее прижимаясь к теплому телу и уткнувшись любом в плечо товарища. — Я не хотел, чтобы ты переживал. — Пустяки.