Сэм ненавидела зиму

      Сэм ненавидела зиму.       Снег, пушистыми хлопьями падающий на землю, укрывающий белым покрывалом город, больше никогда не будет напоминать ей о шутливой игре в снежки: несмотря на то, что прошел уже год, кошмары, которые каждую ночь атаковали ее с новой силой, не становились бледнее. Зима была для нее убийцей – белоснежный саван, укутывающий все вокруг, душил и замораживал в своем чреве любого, кто замешкается и не поторопится ускользнуть, и одним из не успевших был ее лучший друг. Зима, эти искрящиеся снежинки, морозный воздух – все это убило дорогого ей человека.       Она готова была пережить еще сотни бессонных ночей, изматывающих ее физически и морально, если бы только это каким-то образом помогло отмотать время назад – и отговорить Джоша от затеи ехать в эти безлюдные горы. Какого черта Вашингтонам вообще приспичило обзавестись карманным Куршевелем? Неужели нельзя было найти более уютное место, хоть десяток лет назад познавшее человека?! Почему нельзя было просто снять какой-нибудь домик, если уж ребятам так хотелось оторваться – или пару домиков – для тех, кто решил бы последовать прямому совету Джоша «оттянуться как гребаные порнозвезды»? Зачем обязательно было лезть в эти дебри, напоминавшие только об идиотской шутке Джессики и Эмили, а позднее и об исчезновении Ханны и Бет? Неужели Джош сам не чувствовал ничего кроме холодного расчета, когда приехал сюда, устроил этот беспощадный жестокий цирк – и сам стал его жертвой?       Сэм, закрыв лицо руками, принялась массировать виски. Из-за какого-то дурацкого розыгрыша пострадали все – и еще сильнее усугубили состояние друга, который отчаянно боролся со своими внутренними демонами, то срываясь, то забиваясь в самый угол, отчаянно прося невидимых врагов отпустить его и перестать пытать. Никто кроме Сэм не знал, как тяжело ему давалась эта пресловутая «нормальность», никто и понятия не имел, как он переживал, что не такой как все; никто и подумать не мог, что он презирал себя, с кривой усмешкой говорил, что после исчезновения сестер ему и жить-то незачем – таким его никто и никогда не примет.       Кроме нее, Саманты.       И он ценил ее поддержку. Он искренне благодарил ее за беспокойство, за готовность помочь, за чувство нужности, которое она ему дарила; и тот парень, который разухабисто шутил с девчонками в колледже, одаривая их игривыми взглядами с недвусмысленными намеками, совсем не походил на человека, изредка звонившего ей по ночам и говорившего, что галлюцинации снова вышли из-под контроля. Она неслась к нему, обнимала, уверяла, что он справится – она ведь всегда будет рядом, будет ему помогать – что бы ни случилось.       И подвела.       Так глупо и нелепо, что у нее в голове не укладывалось: как во всеобщей суматохе они посмели покинуть шахты так спешно и даже не подумали о том, что среди выживших не хватает еще одного человека? Почему Майкл ничего не сказал им, пока еще можно было что-то сделать? Как она, в адреналиновом бреду, не потребовала с полицейских мгновенного вмешательства? - Подруга, тоже мне… - с горечью пробормотала девушка, чувствуя, что слезы начинают застилать ей глаза. – Испугалась?..       Нет, не испугалась. Опять послушалась здравого смысла.       Помнится, именно Джош, пригласив ее на чашку чая, растянул длинную лекцию на тему разума и чувств, утверждая, что последние явно будут доминировать над первым. Сэм усмехнулась, с вызовом глядя на него и сложив руки на груди. Тогда он подсел рядом, и от его близости, обжигающих пальцев, чуть коснувшихся ее руки, у нее закружилась голова. А он, ухмыляясь уголком пухлых четко очерченных губ, придвинулся ближе. Его горячее дыхание ударило ей в ухо, а голос буквально бил по барабанным перепонкам, хотя он и говорил низко, вкрадчиво, растягивая гласные так, что Сэм инстинктивно подалась навстречу. - Твой хваленый рационализм всегда будет проигрывать в схватке, если ты… - его голос застыл на полуфразе: она знала, что он имел в виду, но не хотела подавать вида, что ей приходится принять его точку зрения.       Она не помнила, что ответила тогда – неожиданно ее губы обжег поцелуй, которым он то ли в шутку, то ли всерьез одарил ее. Обоюдные издевки, добродушные подколы – все это разом затихло и поблекло, когда Сэм, поддаваясь какому-то внутреннему порыву, позволила целовать себя, перестав на мгновение разыгрывать Снежную королеву. Он почти прижимал ее к себе – сначала порывисто, резко, затем – ненавязчиво и осторожно, зная, что такая своенравная девушка никогда и ни за что не разрешит кому-либо действовать против ее воли. А потом отстранился – и, со слегка самодовольным и торжествующим видом, посмотрел на нее, смутившуюся, но не показывавшую этого.       Совместных воспоминаний было много; Саманта терялась в них, путалась, как муха в паутине, и чем глубже заходила в джунгли собственной памяти, тем больше понимала, что их с Джошем связывали не только дружеские отношения. Он никогда не демонстрировал своей симпатии – и только короткие жесты, неуловимые прикосновения и желание остаться с ней наедине выдавали его к ней интерес, который она наивно принимала за благодарность – или хотела принимать. Она боялась слухов, резких перемен – а он с заметным раздражением утверждал, что колледжу нужен повод погудеть: всем плевать на то, кто с кем встречается – лишь бы обсудить чью-нибудь личную жизнь. В тот момент Сэм не поняла, к чему он завел весь этот разговор – а теперь осознавала, что для него тот поцелуй, получившийся чуть более напористым и страстным, чем они оба рассчитывали, значил так же много, как и для нее, с тем различием, что она бежала от себя, закрывалась и не доверяла чувству, все еще отдавая первенство разуму.       И теперь, сидя одна в темной комнате, охваченная ужасом опустошающих кошмаров, тяжело дышащая как загнанная собака, девушка в очередной раз сжимала руки в кулаки, с бессильной злобой укоряя себя в черствости и глупости. Целый год она сдерживала в себе все эти порывы, считая, что рано или поздно буря внутри нее должна утихнуть – а теперь, потеряв Джоша и полностью осознав это, Сэм ощутила, что груз внутри стал только больше, придавив ее к земле. Каждый день она строила из себя невозмутимую Жанну Д'Арк – а ночью, во мраке комнаты, забивалась в самый краешек кровати, закусывая уголок подушки, прося прощения у бестелесного фантома, навсегда оставшегося в ее памяти ехидным веселым парнем, крепко и порывисто обнимающем ее на общей фотографии с выпускного…