Воспоминания о непогоде

На улице штормило, и сполохи молний своими ослепительно-яркими клинками взрезали темноту ночного неба, которое проливалось на крошечный Старвен дождем, терзая Осло-фьорд порывами бушующей стихии, которую в свое время люди списывали на гнев богов. Я усмехнулся, вспомнив, как и мы верили: в современности не оставалось места высшим силам, потому что даже мы, страны, больше не были властны над собственными людьми так, как раньше. Это, конечно, расстраивало, но все-таки снимало с нас большую долю ответственности, и именно благодаря этому сегодня я был здесь – в былые времена подобные вылазки можно было совершать только с прямого разрешения короля и исключительно по каким-то важным государственным делам. Сейчас, когда люди, наконец, становились самостоятельными, мы вновь обретали ту свободу, которой так дорожили во времена, когда существовали, кажется, только территориально и, по сути, занимались тем, чем хотелось нам самим, не задумываясь о том, как наши поступки отражались на наших жителях – ведь их, как таковых, не существовало! Золотое было время. Раскат грома прогремел над головами, и я почувствовал, как на голову что-то капнуло: судя по всему, крыша того небольшого сарайчика на окраине Старвена, где мы решили переждать разбушевавшуюся стихию, протекала, но меня это отнюдь не расстраивало, навевая приятные воспоминания. К тому же, сам хозяин этого места, который как-то насторожился после последней молнии, сейчас почти что сидел у меня на коленях, вцепившись в мою куртку, подобно испуганному коту, и это тоже поднимало настроение. Нет, я не радовался тому, что ему было страшно, просто я издавна усвоил один урок: когда Норвегия чего-то опасается, ты можешь позволить себе немного вольностей. Решив не упускать свой шанс, я приобнял его, придвигая ближе, и, не получив в ответ ни единой пощечины или тычка под ребра, уткнулся ему в волосы, расплывшись в улыбке. Светлые спутанные пряди были чуть влажными и пахли снегом и холодом – уж не знаю, как ему это удавалось. Вопросами я, однако, задаваться я перестал, кажется, еще очень давно, просто приняв кое-что как данность: Сигурд был особенным, и понять его было не дано даже его дружкам-волшебникам. – Норге, – выдохнул я ему на ухо, – а помнишь, как мы вот так же прятались от шторма когда-то давно? Брат только кивнул в ответ. На улице снова сверкнула молния, и ее свет отразился в его глазах, на мгновение сделав их кристально-прозрачными, точно вода в горных реках. О, да, я любил его глаза! Вообще, весь Норвегия казался изящным произведением искусства, как и его страна, будто бы нарисованная волшебными кистями каким-то талантливым художников. Продолжая улыбаться своим мыслям, я снова подтянул его к себе еще ближе – теперь он уже совсем сидел у меня на коленях. Прямо как тогда… – А ты знаешь, что в тот день я понял, что люблю тебя? Норвегия вздрогнул, медленно переводя взгляд с окна, по которому бежали дождевые капли, на меня, и я, привыкший к темноте, разбавляемой уличным освещением, которое заливалось в этот хлипкий домик не хуже потоков воды, различил выражение его лица – холодное и безразличное, как и обычно. Но один урок я усвоил уже давно: только по тому, как Сигурд выглядел, нельзя было судить о том, что у него на душе. Он говорил о подобном редко и всегда повергал меня в шок: к примеру, я все еще с нежностью и трепетом хранил в голове воспоминания о том дне, когда как-то раз заявился к нему, намереваясь сказать, что хочу поднять налоги. Тогда-то я и правда представить не мог, что он действительно за меня переживал! – Замолчи, анко, – наконец, сказал он, и его голос почти потонул в раскатах грома, и я снова улыбнулся, коротко мазнув губами по его щеке и вновь утыкаясь носом в его волосы. Шторм мог бушевать столько, сколько угодно, но никакая стихия никогда бы не разрушила заведенный порядок вещей, который существовал у нас: он знает, что я влюблен без памяти, а я знаю, что он не очень-то и против.